Александр пушкин - моцарт и сальери. Александр Пушкин — Моцарт и Сальери (Трагедия): Стих

Сцена I

Комната.

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет - и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался - слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить; но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять еще о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! - нижe, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне - сам скажу - я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. - О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений - не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан -
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
Входит Моцарт.

Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить.

Ты здесь! - Давно ль?

Сейчас. Я шел к тебе,
Нес кое-что тебе я показать;
Но, проходя перед трактиром, вдруг
Услышал скрыпку… Нет, мой друг, Сальери!
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал… Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал voi che sapete. Чудо!
Не вытерпел, привел я скрыпача,
Чтоб угостить тебя его искусством.
Войди!
Входит слепой старик со скрыпкой.

Из Моцарта нам что-нибудь!
Старик играет арию из Дон-Жуана; Моцарт хохочет.

И ты смеяться можешь?

Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеешься?

Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошел, старик.

Постой же: вот тебе,
Пей за мое здоровье.
Старик уходит.

Ты, Сальери,
Не в духе нынче. Я приду к тебе
В другое время.

Что ты мне принес?

Нет - так; безделицу. Намедни ночью
Бессонница моя меня томила,
И в голову пришли мне две, три мысли.
Сегодня их я набросал. Хотелось
Твое мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня.

Ах, Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя? Садись;
Я слушаю.

(за фортепиано)

Представь себе… кого бы?
Ну, хоть меня - немного помоложе;
Влюбленного - не слишком, а слегка -
С красоткой, или с другом - хоть с тобой,
Я весел… Вдруг: виденье гробовое,
Незапный мрак иль что-нибудь такое…
Ну, слушай же.
(Играет.)

Ты с этим шел ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! - Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.

Что ж, хорошо?

Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.

Ба! право? может быть…
Но божество мое проголодалось.

Послушай: отобедаем мы вместе
В трактире Золотого Льва.

Пожалуй;
Я рад. Но дай схожу домой сказать
Жене, чтобы меня она к обеду
Не дожидалась.
(Уходит.)

Жду тебя; смотри ж.
Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить - не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой….
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем? Как некий херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.

Вот яд, последний дар моей Изоры.
Осьмнадцать лет ношу его с собою -
И часто жизнь казалась мне с тех пор
Несносной раной, и сидел я часто
С врагом беспечным за одной трапезой,
И никогда на шепот искушенья
Не преклонился я, хоть я не трус,
Хотя обиду чувствую глубоко,
Хоть мало жизнь люблю. Все медлил я.
Как жажда смерти мучила меня,
Что умирать? я мнил: быть может, жизнь
Мне принесет незапные дары;
Быть может, посетит меня восторг
И творческая ночь и вдохновенье;
Быть может, новый Гайден сотворит
Великое - и наслажуся им…
Как пировал я с гостем ненавистным,
Быть может, мнил я, злейшего врага
Найду; быть может, злейшая обида
В меня с надменной грянет высоты -
Тогда не пропадешь ты, дар Изоры.
И я был прав! и наконец нашел
Я моего врага, и новый Гайден
Меня восторгом дивно упоил!
Теперь - пора! заветный дар любви,
Переходи сегодня в чашу дружбы.

Сцена II

Особая комната в трактире; фортепиано.

Моцарт и Сальери за столом.

Что ты сегодня пасмурен?

Ты верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен?
Обед хороший, славное вино,
А ты молчишь и хмуришься.

Признаться,
Мой Requiem меня тревожит.

А!
Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?

Давно, недели три. Но странный случай…
Не сказывал тебе я?

Так слушай.
Недели три тому, пришел я поздно
Домой. Сказали мне, что заходил
За мною кто-то. Отчего - не знаю,
Всю ночь я думал: кто бы это был?
И что ему во мне? Назавтра тот же
Зашел и не застал опять меня.
На третий день играл я на полу
С моим мальчишкой. Кликнули меня;
Я вышел. Человек, одетый в черном,
Учтиво поклонившись, заказал
Мне Requiem и скрылся. Сел я тотчас
И стал писать - и с той поры за мною
Не приходил мой черный человек;
А я и рад: мне было б жаль расстаться
С моей работой, хоть совсем готов
Уж Requiem. Но между тем я…

Мне совестно признаться в этом…

Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.

И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти „Женитьбу Фигаро“».

Да! Бомарше ведь был тебе приятель;
Ты для него «Тарара» сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив…
Я все твержу его, когда я счастлив…
Ла ла ла ла… Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?

Не думаю: он слишком был смешон
Для ремесла такого.

Он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство -
Две вещи несовместные. Не правда ль?

Ты думаешь?
(Бросает яд в стакан Моцарта.)

Ну, пей же.

За твое
Здоровье, друг, за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии.
(Пьет.)

Постой,
Постой, постой!.. Ты выпил… без меня?
Моцарт

(бросает салфетку на стол)

Довольно, сыт я.
(Идет к фортепиано.)

Слушай же, Сальери,
Мой Requiem.
(Играет.)

Ты плачешь?

Эти слезы
Впервые лью: и больно и приятно,
Как будто тяжкий совершил я долг,
Как будто нож целебный мне отсек
Страдавший член! Друг Моцарт, эти слезы…
Не замечай их. Продолжай, спеши
Еще наполнить звуками мне душу…

Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров,
Мне что-то тяжело; пойду засну.
Прощай же!

До свиданья.
(Один.)

Ты заснешь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти? Или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы - и не был
Убийцею создатель Ватикана?

О произведении

«Восемнадцатого августа 1750 года в Италии родились одновременно два персонажа: один из реальной истории музыки, а другой - из маленькой трагедии Александра Пушкина. По роковому стечению обстоятельств они до сих пор носят одно и то же имя: Антонио Сальери», — писал А. Волков, автор статьи «Семь смертных грехов Антонио Сальери».

Замысел написать произведение о конфликте двух величайших композиторов своей эпохи родился у А. С. Пушкина в 1826 году, вскоре после смерти Сальери. Очевидно, сразу, как журнальные сообщения проникли из Германии в Россию. Тогда же были сделаны первые черновые наброски нового драматического произведения. Но они, к сожалению, не сохранились, и поэтому мы уже никогда не узнаем, как далеко Пушкин продвинулся в своей работе над этой пьесой.

Повторно к этому произведению поэт вернулся в 1830 году, находясь в Болдино. Сохранилась обложка с названием пьесы – «Зависть». Так поэт предполагал назвать свою пьесу. Но потом он снова вернулся к первоначальному варианту названия, вероятно, тем самым хотел подчеркнуть противостояние главных героев – Сальери и Моцарта. Трагедия была написана белым стихом и пятистопным ямбом, получившим название шекспировский.

Сплетни преследуют не только простых смертных, но и гениев. В конце Сальери упоминает Микеланджело Буонаротти, которому молва приписала жестокость по отношении к своему натурщику. Желая как можно естественнее изобразить распятого Христа, он распял на кресте человека, служившего ему моделью.

Вторая в цикле маленьких трагедий пьеса «Моцарт и Сальери» была опубликована в альманахе «Северные цветы» в начале 1832 года.

Также следует исправить историческую несправедливость: Сальери не убивал Моцарта, хоте не один только Пушкин обвинял его в этом. Все это были сплетни и домыслы.

Одно из произведений «Маленьких трагедий» Пушкина «Моцарт и Сальери» известно всему миру. Первые наброски этой пьесы были сделаны поэтом в 1826 году, когда он находился в своём имении в Михайловском. Но полностью написана она была лишь только в 1830 году, а уже на следующий год была опубликована в одном из альманахов. Пушкин создал своё произведение, используя одну из версий смерти Моцарта.

Исследователи пушкинского творчества утверждают, что первые наброски «маленькой трагедии» были сделаны в Михайловском. Хотя замысел её написания был рождён намного раньше.

К сожалению, рукописи пьесы не сохранились, поэтому судить о том, насколько известный поэт продвинулся в работе над произведением в Михайловском сложно. Но в дневнике М. Погодина была сделана запись о том, что Пушкин работает над новой пьесой.

Кстати, сохранился список произведений, которые Пушкин составил для написания .

Так, в перечне было названо не только известное произведение, но ещё и перечислены следующие пьесы:

«Скупой»;
«Ромул и Рем»;
«Дон Жуан»;
«Павел Первый»
«Влюбленный бес»;
«Димитрий и Марина»;
«Иисус»;
«Беральд Савойский».

Но уже по возвращении в Москву Александр Сергеевич сообщил своему другу Плетнёву, что привёз с собой несколько драматических произведений. Известно, что все они вошли в известный цикл:

«Скупой рыцарь»;
«Моцарт и Сальери»;
«Каменный гость»;
«Пир во время чумы».

Исследователь пушкинского творчества М. Алексеев считает, что все произведения, которые вошли в цикл «Маленькие трагедии», «опальный поэт» сначала хотел опубликовать анонимно, опасаясь критики Ф. Булгарина. А также исследователи, найдя среди пушкинских рукописей обложку с названием «Зависть», предположили, что это был один из вариантов, которые рассматривал поэт.

Художественные особенности

Художественными особенностями пьесы являются:

Пятистопный шекспировский ямб. Пьеса написана белым пятистопным ямбом, которым написаны все шекспировские произведения. Но у Пушкина он более непринуждённый и уже разнообразный.
Строгость и стройность, как во французском классицизме.
Единство слога, времени и действия.

Замысел пьесы

Для создания своего произведения Александр Пушкин использовал несколько источников . Исследователи его творчества считают, что это могут быть следующие источники:

Слухи о Сальери.
«Культ Моцарта».
Музыкальная жизнь художника Иосифа Берглингера.
«Драматические сцены» Барри Корнуола.
Легенда о Микеланджело: гений и злодейство.

Данных о том, как складывался замысел его драматического произведения, к сожалению, нет никаких. Но среди его бумаг были ссылки на «некоторые немецкие журналы».

Известно, что в 1824 году в Вене начал распространяться слух о том, будто Антонио Сальери сознался в убийстве великого композитора. После преступления прошло уже 30 лет, а сам придворный капельмейстер и известный композитор находился длительное время в психиатрической больнице. Это было напечатано во многих немецких газетах и журналах. Некоторые журналы с этим слухом оказались и у Пушкина. Кстати, эта версия уже тогда, в 1834 году, была опровергнута.

В России начала XIX века возник «Культ Моцарта» . Одним из главных служителей этому культу стал Улыбышев, который был известен как музыкальный критик. Он считал, что больше нет гениев, кроме Моцарта. Поэтому упоминание о гениальном зарубежном композиторе было популярным в литературе.

Когда Александр Пушкин начал свою работу над пьесой, многие были уже знакомы с подробной биографией предполагаемого убийцы гения. Самую подробную и реальную биографию этого известного композитора написал Игнац фон Мозел, который издал её в 1827 году. Сам композитор умер в 1825 году, поэтому статьи о нём, написанные после смерти, попали и в русские печатные издания.

В 1826 году в одном из российских журналов был опубликован отрывок из книги, в которой как раз рассказывалось о примечательной и интересной жизни одного из художников. Это так заинтересовало читателей, что вскоре книги была переведена на русский язык и полностью напечатана. Письма самого Иосифа Берглингера стали источником вдохновения для Пушкина . Считается, что первый монолог главного пушкинского героя с ними очень похож. Краткий пересказ «Моцарт и Сальери» представлен в этой статье.

По мнению Дмитрия Благого, для Пушкина значительным толчком стали и «Драматические сцены» английского поэта Берри Корнуола, которые Александр Сергеевич читал в Болдине. Со временем Корнуола стал любимым писателем «опального поэта».

Известно, что Пушкин свой цикл «Маленькие трагедии» задумывал первоначально назвать «Драматическими сценами». Об этом он несколько раз упоминает в письмах к своим друзьям. По конструкции пушкинские драмы очень похожи на те произведениями, которые писал Корнуола. Есть между пьесами английского поэта и Пушкина и текстуальные совпадения.

Пушкин, безусловно, был знаком и с легендой о Микеланджело. О нём он упоминает и в своей «маленькой трагедии», где в последнем монологе Сальери, пытаясь оправдать свой поступок, вспоминает о гении, который совершил преступление во имя искусства .

Действующие лица

В «маленькой трагедии» Александра Пушкина действующих лиц мало:

Моцарт.
Сальери.
Старик со скрипкой.

Литературные критики отмечали, что в пьесе Пушкина герои сильно отличались от оригинало в. Известно, что образ Моцарта «опальному» поэту не нужно было сочинять, так как он уже существовал в романтической литературе того времени. Так, Александр Сергеевич и в своём литературном сочинении воплотил основные черты, характерные для этого образа:

Светлый гений.
Безмятежный.
Безоблачный.
Безразличный к мирской суете, к положению в обществе и успеху.
Одарённый и без мук творчества.
Не сознающий своего величия.

Безусловно, это был романтический образ известного композитора, а оригинал был совсем другим. Но ещё меньше похож на исторический прототип Сальери, которого создал Александр Пушкин. Так, в сюжете пушкинского произведения перед читателем предстаёт образ музыканта, идущего трудной дорогой к признанию. Упорный труд и отказ от всего в этой жизни, по мнению Александра Сергеевича, помогает ему добиваться своих целей. В реальности Сальери быстро и легко завоевал успех во многих странах. Исторические данные показывают, что гениальный композитор учился у Сальери, хотя их музыкальные пути были совершенно разными.

Действие происходит в комнате. Первый монолог Сальери, который рассуждает о том, существует ли правда на земле. И для него уже давно ясно, что нигде не существует правды. Герой говорит о том, что он уже родился, любя искусство. И даже церковная музыка вызывала у него невольные и сладкие грёзы. О себе рассказывает, что ему никогда не были интересны детские забавы и другие науки, которые не были связаны с музыкой. Одна лишь музыка занимала его сердце.

Но и первые музыкальные шаги давались ему нелегко . Он стал изучать музыку, а уж только потом он смог творить. Но тогда он ещё не думал о славе. И его музыкальные творения рождались в тишине. Иногда герой не ел и не спал несколько дней и ночей. А потом он свой труд сжигал и безразличным взглядом следил за огнём, который стирал его муки с земли.

И вот однажды слава и успех улыбнулись Сальери . И, видя, как его музыка находит отклик в сердцах людей, композитор был счастлив. Приносили ему радость не только собственный успех, труд и слава, но и успехи его друзей и коллег. Музыкант никогда не думал о зависти, зато он был гордым. И вот теперь он сам называет себя «завистником».

В этот момент в комнату заходит Моцарт и между ними возникает беседа. Он весёлый и радостный, хотел немного пошутить над своим другом. Он рассказывает Сальери о том, что, идя к нему, он вдруг услышал, как играет слепой скрипач в трактире. Он решил привести этого скрипача с собой. Вскоре в комнату заходит и слепой музыкант, который желает сыграть для них музыку Моцарта. Слепой старик играет с ошибками, не зная, что перед ним сам великий композитор.

Музыка слепого музыканта вызывает у Моцарта лишь только смех, а вот Сальери злится и прогоняет старика . Великий композитор, видя злость Сальери, желает уйти. Но того интересует, что ему принёс добродушный друг. Гений рассказывает другу, что ему ночью не спалось, и вот он написал три новые мелодии, которые он хотел сыграть для Сальери, чтобы услышать его мнение.

Моцарт садится за фортепиано, а Сальери в кресло. Услышав мелодию, Сальери находится в восхищении и называет Моцарта «богом» . А «бог» просто говорит о том, что он голоден и тут Сальери предлагает пообедать вместе в «трактире Золотого Льва». Тут Моцарт, согласившись на обед, уходит домой, чтобы предупредить жену о том, что он не будет сегодня дома обедать.

Сальери, оставшись наедине со своими мыслями, произносит монолог о том, что великого музыканта Моцарта он должен остановить . Для этой участи, как он считает, его избрала сама Судьба. И если он этого не сделает, то погибнут все музыканты, так как они никогда не узнают, что такое успех и слава.

Сальери считает, будто Моцарт больше ничего не сможет принести музыке, что тот не сможет поднять искусство. И пользы в нынешней славы нет большой, так как после его смерти не будет наследника, и никто уже не сможет больше так сочинять. Поэтому чем раньше он умрёт, тем лучше для музыки и остальных музыкантов.

Сальери достаёт яд, подаренный ему много лет назад Изорой. Некогда он желал отравить им своего врага, потом думал умереть сам, и хотя он не трус, но так задуманного выполнить и не смог. Но теперь этот яд ему приходился.

Моцарт и Сальери сидят в трактире. Моцарт чем-то расстроен, задумчив. Это замечает и Сальери, который пытается узнать причину грусти своего друга. Тот признаётся другу, что сочиняет уже три недели «Реквием». Это заявление вызывает у Сальери не только удивление, но и зависть . А Моцарт рассказываем ему о том, как он стал сочинять «Реквием».

Это все началось три недели назад, когда Моцарт поздно вернулся домой. Ему сказали, что кто-то заходил за ним, но никто не знал, кто это был. О незнакомце Моцарт думал всю ночь, но он до сих пор не знает, кто это. Этот незнакомец пришёл и на следующий день, но великого композитора он опять не застал дома. Зашёл он и на третий день, застав Моцарта, играющего на полу со своим сыном. Незнакомец был одет во все чёрное. Он учтиво поклонился и заказал Моцарту для написания «Реквием».

С той же минуты композитор стал писать, но этот чёрный человек больше к нему не приходил. «Реквием» уже готов, но Моцарту жалко с ним расставаться. Но с тех пор Моцарту стало казаться, что этот чёрный человек повсюду следует за ним. Вот и сейчас Моцарт чувствовал его присутствие за этим столиком в трактире.

Но Сальери поспешил успокоить друга, вспомнив слова Бомарше. Моцарт сразу же поинтересовался о том, насколько правдивы слухи о том, что Бомарше кого-то отравил. Но сам же сказал, что это неправда, так как Бомарше - это гений, а «гений и злодейство» несовместимы .

Но Сальери так не считал и, разговаривая с Моцартом, успел бросить яд в его стакан. И тут же он предложил другу выпить. Моцарт идёт к фортепиано, чтобы сыграть для Сальери свой «Реквием». Моцарт удивлён тем, что его друг вдруг начал плакать.

На вопрос о том, почему Сальери плачет, тот отвечает, что ему и приятно, и больно. Но свой тяжкий долг он выполнил . Он просит Моцарта играть, но тот, сославшись, что хочет спать и плохо себя чувствует, уходит. Сальери, оставшись один, задумывается о фразе Моцарта о том, что гений и злодейство - несовместные вещи. Но тогда Сальери не гений? Сальери вспоминает истории убийц, чтобы как-то оправдать свой поступок.

Анализ «маленькой трагедии»

В своём произведении «Моцарт и Сальери» Александр Пушкин неравномерно изображает героев. Так, Моцарт - это второстепенный герой, который необходим для раскрытия и понимая образа Сальери . Два персонажа пьесы противоположны, хотя они относятся к одному миру искусства. Но даже музыку они воспринимают по-разному. Сальери мечтает писать музыку для того, чтобы прославиться. Он одинок и далёк от общества. Из-за того, что он замкнут, гнев постепенно созревает в нём. Сальери считает, что Моцарт недостоин иметь дар, и поэтому ему придётся исправлять эту ошибку.

Совсем иным выглядит пушкинский Моцарт, труд которого тяжёл, а судьба постоянно испытывает его. Но это совершенно не мешает ему сочинять музыку, которая идёт от души. Он совсем не думает о славе. Его даже не пугает смерть, которую он предчувствует. Для него музыка - это, прежде всего, гармония, счастье и спокойствие. Сальери убивает гения и, теряя все награды, как композитор, он превращается в злодея и убийцу .

А.С. Пушкин

Полное собрание сочинений с критикой

МОЦАРТ И САЛЬЕРИ

(Комната.)

Сальери. Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет - и выше. Для меня Так это ясно, как простая гамма. Родился я с любовию к искусству; Ребенком будучи, когда высоко Звучал орган в старинной церкви нашей, Я слушал и заслушивался - слезы Невольные и сладкие текли. Отверг я рано праздные забавы; Науки, чуждые музыке, были Постылы мне; упрямо и надменно От них отрекся я и предался Одной музыке. Труден первый шаг И скучен первый путь. Преодолел Я ранние невзгоды. Ремесло Поставил я подножием искусству; Я сделался ремесленник: перстам Придал послушную, сухую беглость И верность уху. Звуки умертвив, Музыку я разъял, как труп. Поверил Я алгеброй гармонию. Тогда Уже дерзнул, в науке искушенный, Предаться неге творческой мечты. Я стал творить; но в тишине, но в тайне, Не смея помышлять еще о славе. Нередко, просидев в безмолвной келье Два, три дня, позабыв и сон и пищу, Вкусив восторг и слезы вдохновенья, Я жег мой труд и холодно смотрел, Как мысль моя и звуки, мной рожденны, Пылая, с легким дымом исчезали. Что говорю? Когда великий Глюк Явился и открыл нам новы тайны (Глубокие, пленительные тайны), Не бросил ли я вс°, что прежде знал, Что так любил, чему так жарко верил, И не пошел ли бодро вслед за ним Безропотно, как тот, кто заблуждался И встречным послан в сторону иную? Усильным, напряженным постоянством Я наконец в искусстве безграничном Достигнул степени высокой. Слава Мне улыбнулась; я в сердцах людей Нашел созвучия своим созданьям. Я счастлив был: я наслаждался мирно Своим трудом, успехом, славой; также Трудами и успехами друзей, Товарищей моих в искусстве дивном. Нет! никогда я зависти не знал, О, никогда! - ниже, когда Пиччини Пленить умел слух диких парижан, Ниже, когда услышал в первый раз Я Ифигении начальны звуки. Кто скажет, чтоб Сальери гордый был Когда-нибудь завистником презренным, Змеей, людьми растоптанною, вживе Песок и пыль грызущею бессильно? Никто!... А ныне - сам скажу - я ныне Завистник. Я завидую; глубоко, Мучительно завидую. - О небо! Где ж правота, когда священный дар, Когда бессмертный гений - не в награду Любви горящей, самоотверженья. Трудов, усердия, молений послан А озаряет голову безумца, Гуляки праздного?... О Моцарт, Моцарт!

(Входит Моцарт.)

Моцарт. Ага! увидел ты! а мне хотелось Тебя нежданой шуткой угостить.

Сальери. Ты здесь! - Давно ль?

Сейчас. Я шел к тебе, Нес кое-что тебе я показать; Но, проходя перед трактиром, вдруг Услышал скрыпку... Нет, мой друг, Сальери! Смешнее отроду ты ничего Не слыхивал... Слепой скрыпач в трактире Разыгрывал voi che sapete. Чудо! Не вытерпел, привел я скрыпача, Чтоб угостить тебя его искусством. Войди!

(Входит слепой старик со скрыпкой.)

Из Моцарта нам что-нибудь.

(Старик играет арию из Дон-Жуана; Моцарт хохочет.)

Сальери. И ты смеяться можешь?

Ах, Сальери! Ужель и сам ты не смеешься?

Нет. Мне не смешно, когда маляр негодный Мне пачкает Мадону Рафаэля, Мне не смешно, когда фигляр презренный Пародией бесчестит Алигьери. Пошел, старик.

Постой же: вот тебе, Пей за мое здоровье.

(Старик уходит.)

Ты, Сальери, Не в духе нынче. Я приду к тебе В другое время.

Что ты мне принес?

Моцарт. Нет - так; безделицу. Намедни ночью Бессонница моя меня томила, И в голову пришли мне две, три мысли. Сегодня их я набросал. Хотелось Твое мне слышать мненье; но теперь Тебе не до меня.

Ах, Моцарт, Моцарт! Когда же мне не до тебя? Садись; Я слушаю.

Моцарт (за фортепиано).

Представь себе... кого бы? Ну, хоть меня - немного помоложе; Влюбленного - не слишком, а слегка С красоткой, или с другом - хоть с тобой Я весел.... Вдруг: виденье гробовое, Незапный мрак иль что-нибудь такое.... Ну, слушай же.

Ты с этим шел ко мне И мог остановиться у трактира И слушать скрыпача слепого! - Боже! Ты, Моцарт, недостоин сам себя.

Моцарт. Что ж, хорошо?

Какая глубина! Какая смелость и какая стройность! Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; Я знаю, я.

Ба! право? может-быть.... Но божество мое проголодалось.

Сальери. Послушай: отобедаем мы вместе В трактире Золотого Льва.

Пожалуй; Я рад. Но дай, схожу домой, сказать Жене, чтобы меня она к обеду Не дожидалась.

Жду тебя; смотри ж. Нет! не могу противиться я доле Судьбе моей: я избран, чтоб его Остановить - не то, мы все погибли, Мы все, жрецы, служители музыки, Не я один с моей глухою славой.... Что пользы, если Моцарт будет жив И новой высоты еще достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет; Оно падет опять, как он исчезнет: Наследника нам не оставит он. Что пользы в нем? Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! чем скорей, тем лучше.

Вот яд, последний дар моей Изоры. Осьмнадцать лет ношу его с собою И часто жизнь казалась мне с тех пор Несносной раной, и сидел я часто С врагом беспечным за одной трапезой И никогда на топот искушенья Не преклонился я, хоть я не трус, Хотя обиду чувствую глубоко, Хоть мало жизнь люблю. Вс° медлил я. Как жажда смерти мучила меня, Что умирать? я мнил: быть может, жизнь Мне принесет незапные дары; Быть может, посетит меня восторг И творческая ночь и вдохновенье; Быть может, новый Гайден сотворит Великое - и наслажуся им.... Как пировал я с гостем ненавистным, Быть может, мнил я, злейшего врага Найду; быть может, злейшая обида В меня с надменной грянет высоты Тогда не пропадешь ты, дар Изоры. И я был прав! и наконец нашел Я моего врага, и новый Гайден Меня восторгом дивно упоил! Теперь - пора! заветный дар любви, Переходи сегодня в чашу дружбы.

(Особая комната в трактире; фортепиано.)

МОЦАРТ И САЛЬЕРИ ЗА СТОЛОМ.

Сальери. Что ты сегодня пасмурен?

Сальери. Ты верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен? Обед хороший, славное вино, А ты молчишь и хмуришься.

Признаться, Мой Requiem меня тревожит.

А! Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?

Моцарт. Давно, недели три. Но странный случай... Не сказывал тебе я?

Комната.

Сальери

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет — и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребёнком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался — слёзы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрёкся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушённый,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить; но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять ещё о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слёзы вдохновенья,
Я жёг мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рождённы,
Пылая, с лёгким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я всё, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошёл ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряжённым постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашёл созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! — ниже, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеёй, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне — сам скажу — я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. — О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!

Входит Моцарт.

Моцарт

Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить.

Сальери

Ты здесь! — Давно ль?

Моцарт

Сейчас. Я шёл к тебе,
Нёс кое-что тебе я показать;
Но, проходя перед трактиром, вдруг
Услышал скрыпку… Нет, мой друг, Сальери!
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал… Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал Voi che sapete. Чудо!
Не вытерпел, привёл я скрыпача,
Чтоб угостить тебя его искусством.
Войди!

Входит слепой старик со скрыпкой.

Из Моцарта нам что-нибудь!

Старик играет арию из Дон-Жуана; Моцарт хохочет.

Сальери

И ты смеяться можешь?

Моцарт

Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеёшься?

Сальери

Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошёл, старик.

Моцарт

Постой же: вот тебе,
Пей за моё здоровье.

Старик уходит.

Ты, Сальери,
Не в духе нынче. Я приду к тебе
В другое время.

Сальери

Что ты мне принёс?

Моцарт

Нет — так; безделицу. Намедни ночью
Бессонница моя меня томила,
И в голову пришли мне две, три мысли.
Сегодня их я набросал. Хотелось
Твоё мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня.

Сальери

Ах, Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя? Садись;
Я слушаю.

Моцарт (за фортепиано)

Представь себе… кого бы?
Ну, хоть меня — немного помоложе;
Влюблённого — не слишком, а слегка, —
С красоткой, или с другом — хоть с тобой, —
Я весел… Вдруг: виденье гробовое,
Незапный мрак иль что-нибудь такое…
Ну, слушай же.

(Играет.)

Сальери

Ты с этим шёл ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого? — Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.

Моцарт

Что ж, хорошо?

Сальери

Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.

Моцарт

Ба, право? может быть…
Но божество моё проголодалось.

Сальери

Послушай: отобедаем мы вместе
В трактире Золотого Льва.

Моцарт

Пожалуй;
Я рад. Но дай схожу домой сказать
Жене, чтобы меня она к обеду
Не дожидалась.

(Уходит.)

Сальери

Жду тебя; смотри ж.

Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить, — не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой…
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты ещё достигнет?
Подымет ли он тем ещё искусство? Нет;
Оно падёт, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нём? Как некий херувим,
Он несколько занёс нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.

Вот яд, последний дар моей Изоры.
Осьмнадцать лет ношу его с собою —
И часто жизнь казалась мне с тех пор
Несносной раной, и сидел я часто
С врагом беспечным за одной трапезой,
И никогда на шёпот искушенья
Не приклонился я, хоть я не трус,
Хотя обиду чувствую глубоко,
Хоть мало жизнь люблю. Всё медлил я.
Как жажда смерти мучила меня,
Что умирать? я мнил: быть может, жизнь
Мне принесёт незапные дары;
Быть может, посетит меня восторг
И творческая ночь, и вдохновенье;
Быть может, новый Гайден сотворит
Великое — и наслажуся им…
Как пировал я с гостем ненавистным,
Быть может, мнил я, злейшего врага
Найду; быть может, злейшая обида
В меня с надменной грянет высоты —
Тогда не пропадёшь ты, дар Изоры.
И я был прав! и наконец нашёл
Я моего врага, и новый Гайден
Меня восторгом дивно упоил!
Теперь — пора! заветный дар любви,
Переходи сегодня в чашу дружбы.

Сцена II

Особая комната в трактире; фортепиано.

Моцарт и Сальери за столом.

Сальери

Что ты сегодня пасмурен?

Моцарт

Сальери

Ты верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен?
Обед хороший, славное вино,
А ты молчишь и хмуришься.

Моцарт

Признаться
Мой Requiem меня тревожит.

Сальери

А!
Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?

Моцарт

Давно, недели три. Но странный случай…
Не сказывал тебе я?

Сальери

Моцарт

Так слушай.
Недели три тому, пришёл я поздно
Домой. Сказали мне, что заходил
За мною кто-то. Отчего — не знаю,
Всю ночь я думал: кто бы это был?
И что ему во мне? Назавтра тот же
Зашёл и не застал опять меня.
На третий день играл я на полу
С моим мальчишкой. Кликнули меня;
Я вышел. Человек, одетый в чёрном,
Учтиво поклонившись, заказал
Мне Requiem и скрылся. Сел я тотчас
И стал писать — и с той поры за мною
Не приходил мой чёрный человек;
А я и рад: мне было б жаль расстаться
С моей работой, хоть совсем готов
Уж Requiem. Но между тем я…

Сальери

Моцарт

Мне совестно признаться в этом…

Сальери

Моцарт

Мне день и ночь покоя не даёт
Мой чёрный человек. За мною всюду
Как тень, он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третий
Сидит.

Сальери

И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли чёрные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти «Женитьбу Фигаро».

Моцарт

Да! Бомарше ведь был тебе приятель;
Ты для него «Тарара» сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив…
Я всё твержу его, когда я счастлив…
Ла ла ла ла… Аx, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?

Сальери

Не думаю: он слишком был смешон
Для ремесла такого.

Моцарт

Он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство —
Две вещи несовместные. Не правда ль?

Сальери

Ты думаешь?

(Бросает яд в стакан Моцарта.)

Ну, пей же.

Моцарт

За твоё
Здоровье, друг, за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии.

(Пьёт.)

Сальери

Постой.
Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?

Моцарт (бросает салфетку на стол)

Довольно, сыт я.

(Идёт к фортепиано)

Слушай же, Сальери,
Мой Requiem.

(Играет.)

Ты плачешь?

Сальери

Эти слёзы
Впервые лью: и больно и приятно,
Как будто тяжкий совершил я долг,
Как будто нож целебный мне отсёк
Страдавший член! Друг Моцарт, эти слёзы…
Не замечай их. Продолжай, спеши
Еще наполнить звуками мне душу…

Моцарт

Сальери

До свиданья.

(Один.)

Ты заснёшь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство —
Две вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти? или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы — и не был
Убийцею создатель Ватикана?

Анализ трагедии «Моцарт и Сальери» Пушкина

«Моцарт и Сальери» относится к одной из «маленьких трагедий» Пушкина, которые он создал в «болдинскую осень» 1830 г. Поэт начал работать над ней еще в 1826 г. Первоначально он хотел назвать трагедию «Зависть».

В основу произведения положена легендарная история убийства величайшего композитора. Сейчас убедительно доказано, что Сальери был невиновен, но некоторые сомнения еще остаются. Пушкин блестяще использовал легенду для обличения одного из главных людских пороков. В образе Моцарта просматриваются черты самого поэта: легкомыслие, веселый характер.

Сальери был действительно прославленным композитором. Его путь к славе был долгим и упорным. Он убежден, что добиться успехов в искусстве можно в результате непрерывной работы. Сальери посвятил музыке всю свою жизнь. Его можно назвать настоящим профессионалом своего дела. Он подверг искусство математическому анализу и таким образом превратил его в обычное ремесло. Сальери честен, он не испытывает зависти к остальным представителям музыкального мира. Он хорошо понимает, что все они добились славы таким же образом. Сальери никого не может упрекнуть в лени или недобросовестности.

Но знакомство с Моцартом производит переворот в душе Сальери. Он осознает, что впервые познал черную зависть. Моцарт – гений. Божественный дар дан ему от рождения. Ему не потребовались долгие годы терпеливого изучения музыкальной теории. Творчество для Моцарта – сама жизнь, он чувствует свою органическую связь с ним. Сальери возмущает такая ситуация. Он преклоняется перед талантом своего приятеля, но сожалеет, что Бог наградил его бесценным даром. Моцарт слишком легкомысленно относится к своему величию. Из-за игры на скрипке нищего старика он забывает о том, зачем шел к другу. Новая «безделица» композитора поражает Сальери, в восхищении он приравнивает его к Богу. Сальери уверен, что Моцарт не способен нужным образом распорядиться своим талантом. Божественный дар получил пустой и поверхностный человек. Его деятельность только опорочит искусство.

В трагедии упоминается необъяснимый факт, произошедший в действительности. Буквально перед самой смертью Моцарт получил заказ на создание «Реквиема» — заупокойной обедни в католичестве. Он предчувствовал, что создает его самому себе. Это предчувствие сбылось. У Пушкина «Реквием» выступает последним произведением, сыгранным гениальным композитором перед своим убийцей. Чудовищная зависть вынудила Сальери отравить Моцарта. Гения погубил обычный ремесленник в искусстве. Огромную роль играет предсмертная фраза Моцарта: «Гений и злодейство – две вещи несовместные». После отравления Сальери мучительно размышляет над ней и задает сам себе риторический вопрос. Ответ на него раскрывает суть преступника и его основной мотив.

В этом году исполняется 215 лет со дня рождения А.С. Пушкина. Вновь и вновь мы приникаем к животворным источникам его творчества. И в том числе к «Маленьким трагедиям».

Творчество Пушкина во многом мистично. Дерзну сказать: временами христологично. Христологическим характером во многом обладает и драма «Моцарт и Сальери».

Понятно, что Пушкин оказался заложником черной легенды относительно Сальери: у того не было никаких причин для . Реальный Сальери был талантливым признанным композитором, состоявшимся человеком, счастливым семьянином, капельдинером Венской капеллы. Отравление Моцарта ему приписали. Кто и зачем? Трудно сказать. Темна вода во облацех…

Впрочем, есть одна версия. Если Моцарт действительно был отравлен, что не исключено, то его убийцами (и клеветниками Сальери) могли явиться масоны, с которыми знался Моцарт и чьи «таинства» и посвящения он безжалостно осмеял и освистал в «Волшебной флейте». Отступничества ему могли не простить… А дальше - дело техники. Пустить слух о причастности Сальери, из слуха сделать молву, из молвы - априорную истину. «И вот - общественное мненье». Оно оказалось столь могущественным, что довело Сальери до сумасшествия, в одном из припадков которого он признался в убийстве Моцарта. С юридической точки зрения ясно, какова цена подобному признанию. Но, увы, ведь всем известно…

Итак, в прямом смысле пушкинский Сальери не историчен. Но, однако, его образ является глубоко историчным в другом смысле и плане. Он - зеркало эпохи Французской революции и наполеоновских завоеваний.

В трагедии много следов т.н. Великой Французской революции

В трагедии много следов т.н. Великой Французской революции. Один из них - насмешливые слова Моцарта о своем божественном призвании. «Но божество мое проголодалось». Это явная аллюзия на слова предпоследнего царя ацтеков Монтесумы: «Боги жаждут». Понятно чего - крови. Их процитировал Камиль Демулен, говоря о Робеспьере и революционном терроре незадолго до своей гибели, а затем и казни Робеспьера. Как известно, т.н. Великая Французская революция послала на плаху многих гениальных ученых, писателей и поэтов. Среди них был и великий химик Лавуазье; отправляя его на плаху, судьи объявили: «Революции не нужны химики». Казнен был и знаменитый французский поэт Андре Шенье, которому посвятил свое проникновенное стихотворение. В этом революционном контексте по-иному прочитывается гибель Моцарта: его убивает посредственность, представитель духовного третьего сословия, для которого непереносима аристократия духа. Характерна эгалитаристская логика Сальери с его мнимой заботой об общем благе:

Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет…

Как тут не вспомнить Петрушу Верховенского из «Бесов»! «Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное - равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов; не надо высших способностей! Их изгоняют или казнят. Цицерону отрезается язык, Копернику выкалываются глаза. Шекспир побивается каменьями. Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство».

Сальери - воплощение революционного духа, протеста против несправедливости земной и небесной. Этот протест присутствует с самого начала драмы:

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет - и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.

И вопль обвинения, обращенный к самому Богу:

О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений - не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан -
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?..

Как здесь не вспомнить притчу о работниках виноградника: «Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию; и, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной» (Мф. 20: 10-12).

Социальная сторона подобного обвинения очевидна: земные богатства достаются не труженикам, а «гулякам праздным», «безумцам», «прожигателям жизни».

Здесь уместно задуматься: каков был механизм атеизма времен Французской революции, и почему вчерашние добрые католики бросались бить статуи святых и гадить в храмах? Объяснения можно предложить самые разные: одно из наиболее убедительных - извращенная жажда справедливости, оборотная сторона которой - зависть. Почему, если Бог есть, Он позволяет, чтобы праздные люди богатели и роскошествовали, а труженики разорялись, нищенствовали и угнетались? Христианину ведом ответ на этот вопрос, но он закрыт для того человека, у которого всё - здесь и сейчас и сосредоточено в сей бренной материи.

Однако трагедия пушкинского Сальери гораздо глубже. Ему ведомы духовные глубины, он знает, что такое неземная красота, и тем страшнее его страдания, что не он является творцом такой красоты. Его терзает зависть, и он сам понимает, насколько отвратителен и некрасив этот грех.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто! А ныне - сам скажу - я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую…

Эти пушкинские слова глубоко связаны со Священным Писанием, с образом диавола как змия-искусителя, из зависти соблазнившего Еву и за это присужденного к следующему наказанию: «И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей» (Быт. 3: 14). «Завистью диавола смерть вошла в мир», - говорит Иисус, сын Сирахов. И действительно, Сальери сеет смерть, разрушение и без-образие.

И вот оборотная сторона притчи о работниках виноградника: ропотник-работник становится Каином, братоубийцей. Ведь Сальери убивает не просто своего друга, он убивает собрата по искусству и только потому, что Бог не призрел на его, Сальери, многочисленные труды и жертвы, возделывание музыкальной нивы в поте лица, а призрел на «гуляку праздного», беспечного «пастуха» Моцарта.

В характере пушкинского Моцарта много от Авеля. Он кроток, простодушен, чужд всякой гордости, в отличие от гордеца Сальери. Он подлинно смиренен и вежливо с юмором отстраняет всякие разговоры о своем «сверхъестественном» призвании. Он любит жизнь в самых, казалось, незатейливых ее проявлениях: радостно возится на полу со своим сыном, с восторгом слушает музыку слепого скрипача, более похожую на скрип. В отличие от Сальери, он живет не для себя, а для других, не задумываясь об этом. И при этом он - творец, ясный, светлый, жизнерадостный, обыкновенно-спокойный. К нему применимы слова Христа: «И научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим».

И в этом контексте внутренний поединок Моцарта и Сальери приобретает иной смысл: это оппозиция Христос - Каиафа, Спаситель - фарисеи. По особому воспринимаются слова Сальери:

Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить - не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой…

Как тут не вспомнить слова Каиафы: «Вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11: 49-50)!?

Образ Сальери связан с масонской «математической традицией»

Распятие Христа Каиафа оправдывает спасением иудейского народа (но прежде - сословия священников и фарисеев). Убийство Моцарта Сальери оправдывает спасением избранного - жреческого - сословия композиторов. Если мы вспомним, что Сальери, прежде всего, - математик, проверяющий алгеброй гармонию, и впишем в контекст Французской революции, то всё встает на свои места. Образ Сальери связан с масонской «математической традицией», в том числе и с образом циркуля; Бог для масонов - Архитектон вселенной, но на последних ступенях посвящения Богом может стать человек. Соответственно, Сальери может символизировать Каиафу новейших времен - масона-революционера, истребляющего аристократию духа, и одновременно - новейшего Каина-братоубийцу, носителя революционного террора.

Но и к Каину-Сальери приходит возмездие. Характерна концовка:

Ты заснешь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные.

Чем кончает Каин? Он убивает своего брата, который мешал ему и его превосходил, но и сам становится практически нулем: он теряет свою силу и оказывается жалким паркинсоником: «и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь стенать и трястись на земле» (Быт. 4: 11-12. Текст дается по Септуагинте). Сальери убил гения и тут же осознал, что он не гений, а всего лишь заурядный убийца и завистник, «змея, людьми растоптанная вживе». Убитый Моцарт одержал над Сальери духовную победу своими простыми мудрыми христианскими словами:

Две вещи несовместные.