Расставьте все знаки препинания: укажите цифру(-ы), на месте которой(-ых) в предложении должна(-ы) стоять запятая(-ые).
Леонид Андреев сделал в то время тысячи фотографий своих родственников, друзей (1) и (2) когда мы приходили к нему в гости (3) он заставлял нас (4) рассматривать все эти тысячи снимков (5) так как хотел всех удивить своим увлечением.
Пояснение (см. также Правило ниже).
Расставим знаки препинания и сделаем схему предложения:
{ 1 Леонид Андреев сделал в то время тысячи фотографий своих родственников, друзей}, и, (3 когда мы приходили к нему в гости), [ 2 он заставлял нас рассматривать все эти тысячи снимков], (4 так как хотел всех удивить своим увлечением).
Это предложении состоит из четырёх простых.
1 -е самостоятельное, 2, 3 и 4 составляют СПП.
Зпт 2 соединяет 1-е и СПП.
Ответ: 1, 2, 3, 5.
Ответ: 1235
Актуальность: Используется в 2015-2017 году
Сложность: обычная
Правило: Знаки препинания в предложении с разными видами связи. 20 ЕГЭ
ЗАДАНИЕ 20 ЕГЭ. ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В ПРЕДЛОЖЕНИИ С РАЗНЫМИ ВИДАМИ СВЯЗИ
В задании 20 учащиеся должны уметь расставлять знаки препинания в сложном предложении, состоящем из 3-5 простых.
Это сложнейшее задание проверяет умение выпускника применять на практике следующие знания:
1) на уровне простого предложения:
Понимание, того, что предложения без основы не бывает;
Знание особенностей основы односоставных предложений (безличных и др.)
Понимание того, что в простом предложении могут быть однородные сказуемые и подлежащие, знаки препинания между которыми ставятся по правилам однородных членов.
2) на уровне сложноподчинённого предложения:
Умение определять главное и придаточное в составе СПП по вопросу;
Умение видеть союзы (союзные слова) в придаточном предложении;
Умение видеть указательные слова в главном
Умение видеть однородные придаточные, при которых знаки препинания ставятся так, как и однородных членах.
3) на уровне сложносочинённого предложения:
Умение видеть части ССП и разделять их запятой. Общего второстепенного члена в этом задании не бывает.
4) на уровне всего предложения в целом:
Умение видеть те места в предложении, в которых встретились два союза: может быть рядом два подчинительных или сочинительный и подчинительный.
Соберём все базовые пунктуационные правила, важные при выполнения задания и пронумеруем их для удобства.
| БП 6
Если в сложном предложении рядом оказались сочинительный и подчинительный союзы (И и ХОТЯ, И и КАК, И и ЕСЛИ, НО и КОГДА, И и ЧТОБЫ и др.), то нужно выяснить, нет ли после придаточной части соотносительных слов ТО, ТАК или еще одного сочинительного союза (А, НО, ОДНАКО и др.). Запятая ставится только тогда, когда эти слова после придаточной части отсутствуют. Например: [Занавес поднялся], и, (как только публика увидела своего любимца), [театр задрожал от рукоплесканий и восторженных криков] Сравните: [Занавес поднялся], и (как только публика увидела своего любимца), так театр задрожал от рукоплесканий и восторженных криков]. и, (хотя слова ее были привычными для Сабурова), [от них вдруг защемило сердце]. [Женщина все говорила и говорила о своих несчастьях], и (хотя слова ее были привычными для Сабурова), но [от них вдруг защемило сердце]. |
Как видно, правила 5 и 6 очень похожи: выбираем-либо писать ТО (НО...), либо ставить запятую.
Рассмотрим предложения из базы РЕШУЕГЭ и алгоритм работы над предложением.
[Утверждают](1) что? (что бразильские карнавалы восхищают и завораживают)(2) и (3) (когда (4) когда? то сами убедились (5) в чём? (насколько правы были очевидцы).
1. Выделяем основы.
1- Утверждают (односоставное, сказуемое)
2- карнавалы восхищают и завораживают
3- мы увидели
4- сами убедились
5- правы очевидцы
2. Выделяем союзы и соотносительные слова. Обращаем внимание, что рядом стоят И и КОГДА и на то, что есть ТО.
3. Помечаем придаточные предложения: все предложения, в которых есть подчинительные союзы, берём в круглые скобки.
(что бразильские карнавалы восхищают и завораживают)
(когда мы впервые увидели его неповторимую яркую красоту)
(насколько правы были очевидцы).
4. Устанавливаем, к каким главным относятся придаточные. Для этого ставим вопросы от главных к предполагаемым придаточным.
[Утверждают] что? (что бразильские карнавалы восхищают и завораживают). 1 компонент найден. Запятая 1 ставится по правилу 4 [ = ], (что- = и =).
Остались два придаточные и одно без подчинительного союза. Проверяем, можно ли от него поставить вопросы.
[то сами убедились] когда? (когда мы впервые увидели его неповторимую яркую красоту)
[сами убедились] в чём? (насколько правы были очевидцы). Второй компонент найден. Запятые 4 и 5 ставятся по правилу 4.
(когда - =), [то- = ], (насколько - =) Два разных придаточных к одному главному, придаточное времени очень часто стоит ПЕРЕД главным.
1 и 2 компоненты связаны сочинительным союзом И в одно сложносочинённое предложение. Это запятая 2.
Схема: |[ = ], (что- = и =)|, и |(когда - =), [то- = ], (насколько - =)|
Осталось выяснить, нужна ли запятая 3. Между И и КОГДА по правилу 6 запятая не нужна, так как после придаточного находится идёт ТО.
Леонид Андреев
С Андреевым я познакомился в мае 1903 года в Ялте. Этот и ближайшие к нему годы были, по-видимому, счастливейшим периодом в жизни Андреева. За год перед тем он выпустил первую книжку своих рассказов, и встречена сна была критикою восторженно. Вчерашний безвестный судебный репортер газеты «Курьер», Леонид Андреев сразу и безоговорочно был выдвинут в первый писательский ряд. Рассказ «Бездна», напечатанный уже после выхода книжки в той же газете «Курьер», вызвал в читательской среде бурю яростных нападок и страстных защит; графиня С. А. Толстая жена Льва Толстого, напечатала в газетах негодующее письмо, в котором протестовала против безнравственности рассказа. Буря эта сделала известным имя Леонида Андреева далеко за пределами очень, в сущности, узкого у нас в то время круга действительных любителей литературы. Книжка, в последующее издание которой был включен и рассказ «Бездна», шла бешеным ходом, от газет и журналов поступали к Андрееву самые заманчивые предложения. Бедняк, перебивавшийся мелким репортажем и писанием портретов, стал обеспеченным человеком. Года полтора перед этим он женился, и брак был исключительно счастливый, - об этом браке я еще буду рассказывать. Любимая и любящая жена, прелестный мальчишка Димка. Подъем творческой энергии, вызванный всеобщим признанием и верою в себя. Третья картина из андреевской драмы «Жизнь человека»: «Как пышно! Как светло!»
Смуглый, с черными «жгучими» глазами, черною бородкою и роскошною шевелюрою, Андреев был красив. Ходил он в то время в поддевке, палевой шелковой рубахе и высоких лакированных сапогах. Вид у него был совсем не писательский. Со смехом рассказывал он про одну встречу на пароходе, по дороге из Севастополя в Ялту.
В Севастополе он выступал на литературном вечере и имел шумный успех. На пароходе одна молодая даме долго и почтительно приглядывалась к нему, наконец подходит:
Позвольте познакомиться… Давно желала этой чести… Я ваша восторженная поклонница…
Я, - рассказывал Леонид Николаевич, - скромно потупляю глаза, мычу, что и я со своей стороны… что очень польщен…
Дама спрашивает:
Вы давно из Новороссийска?
Из Новороссийска? Никогда там не бывал.
Так вы разве… не дирижер цыганского хора?
Нет. Я писатель. Леонид Андреев.
Ах, писа-атель…
И дама разочарованно отошла.
Мы ездили большой компанией в Байдарскую долину, в деревню Скели, к замужней дочери С. Я. Елпатьевского, Людмиле Сергеевне Кулаковой. Ночью, при свете фонарей, ловили в горной речке форелей. Утром, в тени грецких орешников, пили чай. Растирали в руках листья орешника и нюхали. Андреев сказал:
Совершенно пахнут иодом!
Ну, иодом!
Вы со мной на этот счет не спорьте. Я запах иода отлично знаю. Жена меня каждый день на ночь мажет подом то тут, то там.
От каких болезней?
От всяких.
И что же, помогает?
Андреев помолчал.
Семейному счастью помогает.
Возвращались мы в Ялту лунной ночью, в линейках. Смеялись, шутили, спорили.
Я, между прочим, сказал:
Как, в сущности, бездарно это прославленное гоголевское описание Днепра: «Чуден Днепр при тихой и ясной погоде…» Ни одной черточки, которая давала бы лицо именно Днепра. Описание одинаково можно приложить и к Волге, и к Лене, и к Рейну, и к Амазонке, - к любой большой реке.
Андреев неопределенно усмехнулся:
В этом-то именно и достоинство художественного описания. Нужно именно описывать вообще реку, вообще город, вообще человека, вообще любовь. Какой интерес в конкретности? Какой бы художник рискнул, например, написать красавицу с турнюром, как у нас ходили дамы лет пятнадцать назад? Всякий смотрел бы на этот уродливо торчащий зад и только смеялся бы.
Это очень характерно для Андреева. В нем всегда было сильно стремление к схематизации образов, к удалению из них всего конкретного. Ярчайший образчик - его «Жизнь человека». В ней он попытался дать образ человека вообще (а дал, вопреки желанию, только образ человека-обывателя). У Андреева не было интереса к живой, конкретной жизни, его не тянуло к ее изучению, как всегда тянуло, например, Льва Толстого, - жадно, подобно ястребу, кидавшегося на все, что давала для изучения жизнь. Андреев брал только то, что само набегало ему в глаза. Он жил в среде, в которую его поместила судьба, и не делал даже попытки выйти из нее, расширить круг своих наблюдений.
Рядом с этим, однако, следует отметить, что глаз у него был чудесный, и набегавшую на него конкретную жизнь он схватывал великолепно. Доказательство - его реалистические рассказы вроде «Жили-были». Но сам он таких рассказов не любил, а больше всего ценил свои вещи вроде «Стены» или «Черных масок».
Пренебрежение к конкретности позволяло Андрееву браться за описание того, чего он никогда не видел. В «Иуде» он пишет палестинские пейзажи, в «Царе» (своеобразно-красивой вещи, почему-то, кажется, до сих пор не напечатанной) он описывает ассирийскую пустыню, в «Красном смехе» - японскую войну. Но на войне он никогда не был. Это, вероятно, будет очень неожиданно для читателей «Красного смеха». Боборыкин в своих воспоминаниях об Андрееве, описывая чтение им «Красного смеха», говорит, что писатель тогда «только что вернулся с кровавых полей Маньчжурии». Для бывших на войне такого заблуждения быть не может. Мы читали «Красный смех» под Мукденом, под гром орудий и взрывы снарядов, и - смеялись. Настолько неверен основной тон рассказа: упущена из виду самая страшная и самая спасительная особенность человека - способность ко всему привыкать. «Красный смех» - произведение большого художника-неврастеника, больно и страстно переживавшего войну через газетные корреспонденции о ней.
Видались с ним в Ялте часто. Говорили много и хорошо. Какие-то протянулись нити, хотя во всем были мы люди чудовищно разные. Общее было в то время, обоих сильно и глубоко мучившее, - «чувство зависимости», - зависимости «души» человека от сил, стоящих выше его, - среды, наследственности, физиологии, возраста; ощущение непрочности всего, к чему приходишь «разумом», мыслью. Славная была его жена, Александра Михайловна. Мы расстались в Крыму, чтоб опять увидеться в Москве. В 1901 году я был выслан на два года из Петербурга с запрещением проживать в столицах, прожил эти два года в родной Туле. К осени собирался перебраться в Москву.
В августе получил от Андреева письмо:
Дорогой Викентий Викентьевич! Подходит зима, - не передумали Вы насчет Москвы? Это вопрос не праздного любопытства. Для меня и Шуры очень важно, будете ли Вы жить в Москве или нет. Штука в том, что наша короткая встреча оставила такое впечатление, какого давно не давали люди. И кажется мне, что мы можем сойтись, хорошо сойтись. Я уже вижу, как мы будем с Вами говорить, и самое приятное - еще не знаю, о чем. О чем-то особенном, совсем особенном и интересном, о чем уже давно хочется поговорить. Итак: приедете или нет? Квартир сейчас в Москве много, и дешевы они… Когда переселитесь, вместе будем, если это будет для Вас удобно, исследовать старую и новую Москву… Лето, до половины июля, держал себя дальше от работы и баловался стереоскопом. Великолепная штука! Такие снимки есть, восторг один. Последний же месяц писал и написал большой рассказ под заглавием: «Жизнь Василия Фивейского». Замысел рассказа важный, но выполнение мизерное - придется поработать еще. Приезжайте.
В Москве в сезон 1903–1904 года часто виделись с ним. Был Андреев типический москвич. Радушный и гостеприимный, мало разборчивый на знакомства; масса приятелей, со всеми на «ты»; при встречах, хотя бы вчера виделись, целуются. Очень любил пить чай. Самовар в его квартире не сходил со стола круглые сутки. Работал Андреев по ночам, до четырех-пяти часов утра, и все время пил крепкий чай. В пять утра вставала его матушка, Настасья Николаевна, и садилась за чай. Днем, когда к ним ни придешь, всегда на столе самовар.
Жил Андреев в тихих Грузинах, в Средне-Тишинском, переулке, в уютном особняке. По средам чаще всего у него (и у Н. Д. Телешова) собирался наш кружок беллетристов, носивший название «Среда» и основанный за несколько лет перед тем Н. Д. Телешовым. Участвовали в кружке, кроме Андреева, братья Бунины, Юлий и Иван, Н. Д. Телешов, Н. И. Тимковский, А. С. Серафимович, И. А. Белоусов, В. А. Гольцев, Сергей Глаголь (С. С. Голоушев, художественный критик), С. А. Найденов и др. При приездах своих в Москву бывали Чехов, Короленко, Горький, Куприн, Елпатьевский, Чириков, - в большинстве та литературная группа, которая впоследствии была известна под именем «знаньевцев» (по издательской фирме Горького «Знание»). Из не-писателей бывали Шаляпин, артисты Художественного театра. Кружок был замкнутый, посторонние в него не допускались. Писатели читали в кружке своя новые произведения, которые потом подвергались критике присутствующих. Основное условие было - высказываться совершенно откровенно, основное требование - не обижаться ни на какую критику. И критика нередко бывала жестокая, уничтожающая, так что некоторые более самолюбивые члены даже избегали читать свои вещи на «Среде». Андреев обязательно каждую свою новую вещь проводил через «Среду», и приятно было смотреть, как жадно в то время выслушивал он всякую, самую неблагоприятную критику. А критика очень часто бывала неблагоприятная: и по основным настроениям своим и по форме андреевское творчество слишком было чуждо реалистически настроенному большинству кружка.
Для меня всегда было загадкою, почему Андреев примкнул к «Среде», а не к зародившемуся в то время кружку модернистов (Брюсов, Бальмонт, Сологуб, Мережковский, Гиппиус и пр.). Думаю, в большой степени тут играли роль, с одной стороны, близкие личные отношения Андреева с представителями литературного реализма, особенно с Горьким, с другой стороны - московская пассивность Андреева, заставлявшая его принимать жизнь так, как она сложилась. Однако при случае он резко и определенно проявлял свои симпатии. Помню доклад Бальмонта об Оскаре Уайльде в московском Литературно-художественном кружке. Публика была возмущена бальмонтовскими восхвалениями не только творчества Уайльда, но и самой его личности. Ораторы один за другим всходили на кафедру и заявляли, что не нам проливать слезы над Оскаром Уайльдом, попавшим в каторжную тюрьму за содомский грех, - нам, у которых столько писателей прошло черен каторгу за свою любовь к свободе и народу. Андреев, сидевший на эстраде, громко и демонстративно аплодировал Бальмонту и потом говорил посмеиваясь:
Ну, теперь я навеки погиб во мнении московской публики!
Под конец жизни Андреев разошелся с прежними литературными друзьями, о Горьком отзывался враждебно и был в тесной дружбе с Федором Сологубом.
Возвращаюсь к «Среде». Я до того времени в Москву не жил, и «Среда» меня поразила своим резким отличием от нашего марксистского литературного кружка, в котором в годы до высылки я участвовал в Петербурге. Там, в Петербурге, - раскаленная общественная атмосфера, страстные дебаты сначала с народниками, потом с бернштейнианцами, согласное биение со все усиливающимся революционным пульсом, тесная связь с революционными низами. Здесь, в Москве, - как будто мирная какая-то заводь, куда не докатывалась даже тихая рябь от бушевавших на просторе грозовых волн. Там - самовар, бутерброды с сыром и колбасой, беззаботные к костюму мужчины и женщины. Здесь - ужины с тонким вином и осетриной под соусом провансаль, красивые дамы, мерцание бриллиантов, целование ручек.
Я повел агитацию за расширение тем собеседований в кружке, за большее внимание к общественности и кипевшей кругом жизни. Несколько раз приводил на «Среду» А. А. Малиновского-Богданова, П. П. Маслова. Андреев очень сочувственно, даже с восторгом отнесся к моему начинанию. «Да, необходимо освежить у нас атмосферу. Как бы было хорошо, - говорил он, - если бы кто-нибудь прочел у нас доклад, например, о разных революционных партиях, об их программах, о намечаемых ими путях революционной борьбы». Вот до чего велика была в то время отчужденность Андреева от всякой общественности! Доклад о программах!..
Случай
В настоящем издании материалы располагаются хронологически внутри каждого тома по следующим разделам: произведения, опубликованные при жизни писателя; не опубликованные при его жизни; "Незаконченное. Наброски"; "Другие редакции и варианты"; "Комментарии". Основной текст устанавливается, как правило, по последнему авторизованному изданию с учетом необходимых в ряде случаев исправлений (устранение опечаток и других отступлений от авторского текста). Если произведение при жизни Андреева не публиковалось, источником текста является авторская рукопись или авторизованный список, а при их отсутствии -- первая посмертная публикация или авторитетная копия с несохранившегося автографа. При наличии вариантов основной текст печатается с нумерацией строк. При просмотре источников текста регистрируются все изменения текста: наличие в нем авторской правки, а также исправления других лиц. В случае искажения основного текста цензурой или посторонней редактурой восстанавливается первоначальное чтение, что оговаривается в комментарии. Очевидные же описки и опечатки исправляются без оговорок. Незавершенные и не имеющие авторских заглавий произведения печатаются с редакционным заголовком, который заключается в угловые скобки (как правило, это несколько начальных слов произведения). Авторские датировки, имеющиеся в конце текста произведений, полностью воспроизводятся и помещаются в левой стороне листа с отступом от края. Даты, вписанные Андреевым в начале текста (обычно это даты начала работы) или в его середине, приводятся в подстрочных примечаниях. Независимо от наличия или отсутствия авторской даты в письмах письмо получает также дату редакторскую, которая всегда ставится в начале письма, после фамилии адресата и перед текстом письма. Рядом с датой указывается место отправления письма, также независимо от его наличия или отсутствия в тексте письма. Редакторская дата и указание на место отправления выделяются курсивом. Письма, посланные до 1 февраля 1918 г. из-за рубежа или за рубеж, помечаются двойной датой. Первой указывается дата по старому стилю. Подписи Андреева под произведением не воспроизводятся, но приводятся в "Комментариях". Под публикуемыми текстами писем, текстами предисловий и деловых бумаг подписи сохраняются. Письма печатаются с сохранением расположения строк в обращении, датах, подписях. Иноязычные слова и выражения даются в редакционном переводе в виде подстрочных примечаний под звездочкой и сопровождаются указанием в скобках, с какого языка сделан перевод: (франц.)., (нем.) и т.п. Тексты приведены в соответствие с современными нормами орфографии, но при этом сохраняются такие орфографические и лексические особенности языка эпохи, которые имеют стилистический смысл, а также языковые нормы, отражающие индивидуальное своеобразие стиля Андреева. Сохраняются авторские написания, если они определяются особенностями индивидуального стиля. Например: галстух, плеча (в значении "плечи"), колена (в значении "колени"), снурки (в значении "шнурки"), противуположный, пиеса (пиесса), счастие и т.п. Не сохраняются авторские написания, являющиеся орфографическими вариантами (при наличии нормативного написания, подтвержденного существующими авторитетными источниками): лице (в значении "лицо"), фамилиарный и т.п., а также специфические написания уменьшительных суффиксов имен собственных (Лизанка, Валичка, Маничка) и написание с прописной буквы названий дней недели, месяцев и учреждений (Июль, Суббота, Университет, Гимназия, Суд, Храм и т.п.). Пунктуация, как правило, везде приведена к современным нормам, а при необходимости исправлена (прежде всего это касается передачи прямой речи). В спорных случаях в подстрочных примечаниях может быть дан пунктуационный вариант. Не опубликованные при жизни автора произведения даются с сохранением следов авторской работы над текстом, как и самостоятельные редакции (см. ниже). Текст, существенно отличающийся от окончательного (основного) и образующий самостоятельную редакцию, печатается целиком. Таковым считается текст, общее число разночтений в котором составляет не менее половины от общего объема основного текста, либо (при меньшем количестве разночтений) текст с отличной от основного идейно-художественной концепцией, существенными изменениями в сюжете и т.п. При подготовке текста, отнесенного к редакциям, должны быть отражены все следы авторской работы над ним. В случаях, когда этот текст представляет собой завершенную редакцию, он воспроизводится по последнему слою правки с предшествующими вариантами под строкой. В случаях, когда правка не завершена и содержит не согласующиеся между собой разночтения, окончательный текст не реконструируется, а печатается по первоначальному варианту с указанием порядка исправлений под строкой. В подстрочных примечаниях редакторские пояснения даются курсивом; при цитировании большого фрагмента используется знак тильды (~), который ставится между началом и концом фрагмента. Слова, подчеркнутые автором, также даны курсивом, подчеркнутые дважды -- курсивом вразрядку. В подстрочных примечаниях используются следующие формулы: а) зачеркнутый и замененный вариант слова обозначается так: Было:... В случае, если вычеркнутый автором текст нарушает связное чтение, он не воспроизводится в примечании, а заключается в квадратные скобки непосредственно в тексте; б) если заменено несколько слов, то такая замена обозначается: Вместо:... -- было ...; в) если исправленное слово не вычеркнуто, то используется формула: незач. вар. (незачеркнутый вариант); г) если слово вписано сверху, то используется формула: ... вписано; если слово или группа слов вписана на полях или на другом листе, то: ... вписано на полях: ... вписано на л. ...; если вписанный текст зачеркнут: Далее вписано и зачеркнуто ... д) если вычеркнутый текст не заменен новым, используется формула: Далее было:... ; если подобный текст является незаконченным: Далее было начато: ... е) если рядом с текстом идут авторские пометы (не являющиеся вставками), то используется формула: На л. ... (на полях) -- помета:... ж) если цитируемая правка принадлежит к более позднему по сравнению с основным слою, то в редакторских примечаниях используются формулы: исправлено на или позднее (после которых приводится более поздний вариант). Первое выражение обычно используется при позднейшей правке непосредственно в тексте, второе -- при вставках на полях, других листах и т.п. (например: ... -- вписано на полях позднее); з) если при правке нескольких грамматически связанных слов какое-либо из этих слов по упущению не изменено автором, то оно исправляется в тексте, а в подстрочном примечании дается неисправленный вариант с пометой о незавершенной правке: В рукописи:... (незаверш. правка); и) если произведение не закончено, используется формула: Текст обрывается. В конце подстрочного примечания ставится точка, если оно заканчивается редакторским пояснением (формулой) или если завершающая точка имеется (необходима по смыслу) в цитируемом тексте Андреева. Внутри самого текста отмечены границы листов автографа; номер листа ставится в угловых скобках перед первым словом на данном листе. В необходимых случаях (для понимания общей композиции текста, последовательности разрозненных его частей и т.п.) наряду с архивной приводится авторская нумерация листов (страниц); при этом авторская указывается после архивной, через косую черту, например: (л. 87/13). При ошибочном повторе номера листа после него ставится звездочка, например: (л. 2*). Редакторские добавления не дописанных или поврежденных в рукописи слов, восстановленные по догадке (конъектуры), заключаются в угловые скобки. Слова, чтение которых предположительно, сопровождаются знаком вопроса в угловых скобках. Не разобранные в автографе слова обозначаются: <нрзб.>; если не разобрано несколько слов, тут же отмечается их число, например: (2 нрзб.). Все явные описки, как правило, исправляются в редакции без оговорок, так же как и опечатки в основном тексте. Однако если попадается описка, которая имеет определенное значение для истории текста (например, в случае непоследовательного изменения имени какого-либо персонажа), исправленное редактором слово сопровождается примечанием с пометой: В рукописи: (после нее это исправленное слово воспроизводится). В случае если отсутствует возможность однозначной корректной интерпретации слова или группы слов, нарушающих связное чтение текста, такие слова не исправляются и сопровождаются примечанием с пометой: Так в рукописи. В Полном собрании сочинений Л.Н. Андреева приводятся варианты всех авторизованных источников. Варианты автографов и публикаций, как правило, даются раздельно, но в случае необходимости (при их незначительном количестве и т.п.) могут быть собраны в одном своде. Основные принципы подачи вариантов (печатных и рукописных) в данном издании таковы. Варианты к основному тексту печатаются вслед за указанием отрывка, к которому они относятся, с обозначением номеров строк основного текста. Вслед за цифрой, обозначающей номер строки (или строк), печатается соответствующий отрывок основного текста, правее -- разделенные косой чертой -- варианты. Последовательность, в которой помещается несколько вариантов, строго хронологическая, от самого раннего к самому позднему тексту. Варианты, относящиеся к одному тексту (связанные с правкой текста-автографа), также, по мере возможности, располагаются в хронологическом порядке (от более раннего к более позднему), при этом они обозначаются буквами а. ... б. ... и т.д. В больших по объему отрывках основного или вариантного текста неварьирующиеся части внутри отрывка опускаются и заменяются знаком тильды (~). Варианты, извлеченные из разных источников текста, но совпадающие между собой, приводятся один раз с указанием (в скобках) всех источников текста, где встречается данный вариант. В случаях, когда в результате последовательных изменений фрагмент текста дает в окончательном виде чтение, полностью совпадающее с чтением данного фрагмента в основном тексте, этот последний вариант не приводится, вместо него (в конце последнего воспроизводимого варианта) ставится знак ромба (0). При совпадении промежуточного варианта с основным текстом используется формула: как в тексте. Рукописные и печатные источники текста каждого тома указываются в разделе "Другие редакции и варианты" сокращенно. Они приводятся в перечне источников текста в начале комментариев к каждому произведению. Остальные сокращения раскрываются в соответствующем списке в конце тома. Справочно-библиографическая часть комментария описывает все источники текста к данному произведению. Порядок описания следующий: автографы и авторизованные тексты; прижизненные публикации (за исключением перепечаток, не имеющих авторизованного характера). При описании источников текста используется общая для всего издания и конкретная для данного тома система сокращений. При описании автографов указывается: характер автографа (черновой, беловой и т.п.), способ создания текста (рукопись, машинопись и т.п.), название произведения (если оно отличается от названия основного текста), датировка (предположительная датировка указывается в угловых скобках), подпись (если она имеется в рукописи). Указывается местонахождение автографа, архивный шифр и -- если в одной архивной единице содержится несколько разных автографов -- порядковые номера листов согласно архивной нумерации (имеющая иногда место нумерация листов иного происхождения не учитывается). После перечня источников могут следовать дополнительные сведения о них: 1. Отсутствие автографа, которое обозначается формулой: "Автограф неизвестен". 2. Информация о первой публикации (если она имеет отличия от основного текста, перечисленные ниже), которая обозначается формулой "Впервые:", после которой дается сокращение, использованное в перечне "Источники текста", с необходимыми дополнениями: а) название произведения, отличное от названия основного текста (включая подзаголовки); б) посвящение, отсутствующее в основном тексте; в) подпись при первой публикации (если это псевдоним или написание имени и фамилии отличается от обычного, например: "Л.А."). 3. Сведения об основном тексте и сведения о внесенных в этот текст исправлениях в настоящем издании (обозначаются формулой: "Печатается по..., со следующими исправлениями по тексту...", после которой следует построчный список внесенных в основной текст исправлений, а также цензурных и других искажений, конъектур с указанием источников, по которым вносятся изменения).
СЛУЧАЙ
ЧН (л. 35) Наполеон, в жизни 1 у которого, как утверждают глубокомысленные умы 2 , роковым было число семь, в этом отношении значительно уступал Анне Ивановне Тулуповой, у которой было целых три роковых числа: 17, 18 и 19. 3 Всякий раз, как месяц вступал в эти числа, Анна Ивановна, и обыкновенно не 4 обладавшая душ<е>вным равновесием, совершенно уже перевешивалась в сторону тревожной и хлопотливой меланхолии. Чаще и 5 глубже становились вздохи, обильнее восклицания и пессимистические 6 речи, беспокойнее и беспорядочнее движения. Все эти явления, прогрессируя, достигали величайшего напряжения 19 числа -- и 20 сменялись столь же беспокойной жизнерадостностью, беспокойной, п<отому> ч<то> в подкладке ее лежала глубоко, к сожалению, справедливая мысль, что через месяц опять наступит 17, 18 и 19 число. Дело в том, что 20 числа старший сын Анны Ивановны 7 , Иван Тимофеевич, получал (л. 35 об.) жалованье, на которое существовала вся семья. 18 сентября наступило-таки, вопреки горячим мольбам Анны Ивановны, чтобы создатель как-нибудь перевел стрелку времени прямо по 20 число, и мытарства начались. Иван Тимофеевич, высокий молодой человек с узкою впалою грудью и какими-то особенно длинными ногами, выпил два стакана чаю и скушал свою обычную трехкопеечную булку. 8 Его бледное веснушчатое лицо, с заострявшимися скулами и глубоко запавшими в орбиты глазами, выражало угрюмое равнодушие. Длинные темные, только что смоченные 9 водой волосы были зачесаны назад и черными хвостиками 10 торчали из-за больших прозрачных ушей. Анна Ивановна смотрела, как медленно и равнодушно 11 движутся скулы, пережевывая хлеб, и, хотя она очень любила Ванюшу, ей было обидно, что он как будто не понимает, что делает: ест булку 12 , за которую его мать из последних 10 к<опеек> отдала целых три. Ее попытки вздохами обратить на себя внимание были безуспешны. И<ван> Т<имофеевич> молчал, (л. 36) В сущности говоря, он понимал, что делает, и знал, чего хочется матери: сообщить ему немедленно, что у нее денег ничего не осталось, и только притворялся равнодушным. Накануне, до поздней ночи он сидел не разгибаясь за перепиской и 13 до сих пор еще чувствовал усталость в пальцах и обычную ноющую боль в груди. Стоит сейчас матери заговорить о деньгах -- и он знает, чем это кончится: он раскричится, упрекнет мать в неумении обращаться с деньгами, потребует, чтобы его хоть на минуту оставили в покое, раскашляется, уйдет на службу злой, а 14 там будет жалеть, что обидел мать. История известная, каждый месяц повторяется. Ушел наконец Ив<ан> Т<имофеевич>. Посиди он еще хоть минутку, не отделаться бы ему без объяснений. Худенькая, подвижная фигурка Анны Ивановны и ее правильное, красивое еще лицо, несмотря на две глубокие морщины, проходившие около губ и вместе с мелкими морщинками около глаз 15 придававшие лицу выражение беспокойной грусти, полны были нетерпения и жажды сочувствия. Кроме Ив<ана> Т<имофеевича> у А<нны> И<вановны> было еще двое детей (л. 36 об.) и муж. Шестнадцатилетняя дочка Катя, хорошенькая и кроткая девушка со светлыми и тихими глазками, вот уже второй год работала в одной модной мастерской, где она пользовалась только столом, ночевала же дома. А<нна> И<вановна> уже проводила зевавшую Катю на работу. С ней она не стеснялась и категорически, как бы вызывая на возражения, заявила, что сегодня она может напиться чаю и без хлеба. Как будто назло А<нне> И<вановне> Катя так же смолчала и, торопливо проглотив стакан жидкого чаю, ушла. Маленький сынишка 16 Тимоша, благодаря попечительству о бедных, был определен в какое-то училище и дома не жил, благодаря чему сердце А<нны> И<вановны> не переставало болеть о нем, хотя, когда он жил дома, из "подлецов" он не выходил. Оставался муж, "старик", как его называла 17 А<нна> И<вановна> в минуты нежности, и "сокруха", как он именовался в остальное время. Тимофею Осипычу перевалило уж за восьмой десяток. 18 (л. 37) Если бы у него не было необыкновенно большого, синевато-багрового носа, вечно набитого нюхательным табаком, ему позавидовал бы не один патриарх. Большая, белая как снег, борода и такие же волосы; величавые движения, внушительная фигура, полная гордого покоя, -- все это переносило зрителя за сотни 19 веков. "Сокрухой" он становился с того момента, как приходил в движение его язык 20 . Движение это можно было назвать равномерно-ускорительным. Проскрипев раза два с паузами 21 "мать... а мать", как тяжелый 22 воз, который никак не может сдвинуться с места, патриарх приступал к изложению своих мыслей, носивших характер чрезвычайной и безнадежной запутанности. Можно было догадаться, что его симпатии находятся в прошлом и что он что-то отрицает, но установить хотя бы с приблизительной точностью направление симпатий и объекты отрицания не было ни малейшей возможности. Неопытные люди, попавшие в сети его красноречия, вскоре впадали в состояние транса и сохраняли одну ясную мысль: "все пропало!" (л. 37 об.) Впрочем, одно было ясно: женщин старик глубоко презирал, не признавая за ними ни ума, ни чувства, ни души. Анна Ивановна объясняла это тем, что первая его жена, вероятно, порядочно-таки насолила ему. Когда-то Тулупов был умным и тароватым человеком. Благодаря уму 23 нажил состояние, при содействии тароватости спустил его. Вероятно, немало примеров людской подлости и предательства хранила в себе его большая голова, перед которой когда-то обнажались другие головы. На Анне Ивановне Тулупов женился уже на склоне, когда вместо крупного оптового торгового дела он имел уже сравнительно небольшую колониальную лавку 24 , и она была молчаливой зрительницей, как доверчивый старик терял рубли, потом копейки, а потом уж и гроши. Давно, давно уже кончилась всякая торговля. Старик был одно время управляющим в каком-то имении, куда его взяли из жалости, а 25 года уже четыре впал в полное почти детство. Единственным добытчиком в семье был И<ван> Т<имофеевич>, пущенный когда-то по благородной части, недоучившийся (л. 38) и теперь пополнявший собой сонмы тех грешных духов, которые, согнув спину, строчат, изогнувшись получают доходы, т.е. двугривенные, и медленно, но верно наживают катар или чахотку. И<ван> Т<имофеевич> был более склонен на сторону последней. Оставшись одна, А<нна> И<вановна> подмела и прибрала три маленьких комнатки, где ютилось все семейство, не утерпела, чтобы хоть слегка не передвинуть на столе сына бумаги, до которых ей строго было воспрещено касаться, и сурово 26 рекомендовала кряхтевшему старику вставать, а не валяться до двенадцати часов. Т<имофей> О<сипыч>, смутно догадывавший<ся> о значении роковых чисел, послушно встал и, севши у окна, начал барабанить пальцами. Квартира была в полуподвальном этаже и из окна 27 видна была только соседняя, уходившая вверх кирпичная стена, бросавшая в комнаты неприятный желтоватый отсвет. -- Мать... а мать! Табачку бы, -- попросил старик и немедленно раскаялся. После короткой, но сильной речи, в которой А<нна> И<вановна> ясно для всякого (л. 38 об.) обрисовала положение дел, при котором только такой старый черт и может просить табаку, как будто нос у него недостаточно еще велик, А<нна> И<вановна> прогнала супруга гулять на бульвар, справедливо заметив 28 , что таким образом он не будет мозолить ей глаз. Старик любил 29 наслаждаться солнышком на бульваре и охотно подчинился, все <же> хоть немножко да выразив презрение к "этим бабам", которые думают, что мужчина сам не в состоянии завязать себе шарфа. 30 ЧА (л. 29) -- Ванечка!.. -- Ну, что вам? -- Ничего, ничего, я так... Положительно 31 , Иван Семенович 32 , 33 решил не замечать, какой жаждой душевного разговора томится его мать. Самые выразительные вздохи, самые прозрачные намеки не могли пробить оболочки непроницаемой 34 суровости и холодного 35 равнодушия, с каким И<ван> С<еменович> 36 весь 37 ушел 38 в процесс чаепития и пережевывания пятикопеечной булки. Ввалившиеся, темные глаза были устремлены на дно стакана и хоть бы раз обратились на несчастную мать. Обильно смоченные водой, черные редкие волосы выглядывали хвостиками из-за прозрачных, бледных 39 ушей и двигались вместе с равномерным 40 движением костлявых скул так возмутительно равнодушно 41 , как будто обладатель их совершенно 42 не понимал всей важности 43 того, что он делает: ест булку в пять копеек, тогда как у матери его, Анны Ивановны, всего-навсего остался гривенник 44 , (л. 29 об) Точно И<ван> Т<имофеевич> не знает 45 , что его матери нужно только одно сочувствие: чтобы хоть немного он вошел бы 46 в ее положение и понял. Не в состоянии долее выдерживать эту пытку, Анна Ивановна вскочила с табуретки и отправилась в кухню, не заметив, что вслед ей равнодушный сын устремил далеко не равнодушный взгляд, светившийся выражением 47 подозрительности и тонкой 48 проницательности. Еще бы И<вану> Т<имофеевичу> не знать, чего хочется его матери! Каждый месяц, начиная с 16 числа <и> кончая двадцатым, днем получки жалованья 49 , происходит 50 одна и 51 та же история. И ведь если бы что-нибудь выходило из этих жалоб, а то только И<вана> Тимофеевича рассердит и сама расстроится. Увеличив свою мрачность до последней степени, доступной человеку, и придав 52 лицу посильное 53 сходство с покойным Каином 54 , И<ван> Т<имофеевич> благополучно оделся и выскользнул за дверь, сопутствуемый (л. 30) последним выразительным вздохом А<нны> И<вановны>, убедившейся, что все ее дети в заговоре против нее 55 . Никто и знать не хочет, что денег у нее ни гроша, а есть все просить будут. Катя и Петька, уходившие из дому на час раньше И<вана> Т<имофеевича>, -- первая в магазин на работу 56 , а второй в приходское училище, -- несмотря 57 на прямые речи А<нны> И<вановны>, не сочли нужным ни слова возразить ей, и даже отсутствие хлеба к чаю не могло на них подействовать в смысле пробуждения сочувствия. И<вану> Т<имофеевичу> еще простительно, он всю семью содержит, он больной; вчера еще до поздней ночи сидел, переписывал бумаги и кашлял -- ну а эти паршаки -- какое имеют право не уважать 58 своей 59 матери? А<нна> И<вановна> принялась за уборку 60 квартирки, состоявшей из трех маленьких комнаток и такой же миниатюрной кухни. Погромыхав ухватами, которые как бы сознавали предстоящие (л. 30 об.) им трехдневные каникулы и с беззаботным видом валились в разные стороны, раздражая А<нну> И<вановну>, пошуршав по грязному полу веником и убрав постели, А<нна> Ивановна) несколько рассеялась и с виноватым видом переложила на столе Вани бумаги, до которых ей строго было запрещено касаться. И хотя голос ее звучал суровостью, когда она прокричала своему "старику", как именовался ее муж, что валяться долее могут одни дармоеды и лежебоки, но эта суровость не столько обусловилась действительной потребностью, сколько сознанием исключительности 61 положения. Кряхтя и охая, слез старик с печки, выпил стакан холодного чаю и, усевшись у окна, принялся барабанить пальцами, выражая тем явный и несомненный протест. -- Чего разбарабанился? И без тебя тошно, -- прикрикнула А<нна> И<вановна>, с негодованием взглянув на мужа, (л. 31) которому серебристая большая борода и такие же волосы придавали вид патриарха не у дел. -- Табачку бы... -- начал было патриарх, но, встретив презрительный взгляд супруги, внушительно крякнул и принялся вертеть пальцами 62 один вокруг другого. 63 (л. 31 об.) С<емену> М<атвеевичу> 64 минул уже седьмой десяток лет, и с тех пор как три-4 года тому назад он за старостью принужден был отказаться от всякой целесообразной 65 деятельности, единственными его занятиями было верчение пальцами (между 16 и 20 числами), нюханье табаку и упражнения в красноречии в остальное время. Последнее, т.е. упражнения в красноречии, не преследовало какой-либо определенной цели и носило характер платонический. Обыкновенно проскрипев раза два с паузами: "мать, а мать", как тяжелый воз, который не может сразу сдвинуться с места 66 , патриарх приступал к изложению своих мыслей, отличавшихся, помимо глубины, чрезвычайной и безнадежной запутанностью. Можно было догадаться, что его симпатии находятся в прошлом и что (л. 32) он что-то упорно отрицает, но что -- было тайной для всех. Лишенный 67 обычной понюшки, большой сине-багровый нос старика начал 68 представлять своему счастливому собственнику такие неопровержимые в свою пользу аргументы, что тот снова незаметно применил пальцы к выбиванию дроби, что было своевременно замечено А<нной> И<вановной> -- и Т<имофей> Н<иколаевич> был отправлен гулять на бульвар. Старик любил погреться на солнышке и охотно подчинился административной высылке, лишь пробормотав что-то нелестное относительно "этих 69 баб", которые думают, что мужчина сам себе и шарфа завязать не сумеет. Следом за ним отправилась и Анна Ивановна, накинув дырявый, прожженный платок. Через полчаса она вернулась домой с 70 решительно 71 и мрачно сжатыми губами и пасмурным лицом, на котором застыло (л. 32 об.) выражение вечной торопливости и суеты. "Жизнь каторжная!" -- прошептала А<нна> И<вановна>, сбрасывая платок и одевая шубу для дальнего пути. Мерзавец-лавочник не дал в долг ничего, как будто ему двадцатого не заплатят, и теперь приходится прибегать к последнему ресурсу и бежать на край Москвы, к знакомой и другу, Е<лизавете> П<етровне> Коровиной, у которой можно раздобыться целковым. "Ну да уже погоди, скотина, -- мыслила А<нна> И<вановна>, вспоминая толстопузого лавочника, -- я тебе покажу!" Хотя определенного предмета для демонстрирования в виду, собственно, не имелось. Уличный шум и суета, где все бежали по своему делу и никому не было дела до А<нны> И<вановны>, охладили ее, а крики извозчиков "берегись", звонки конки, постоянно пугая ее, направили мысли в другую сторону, -- сторону бесформенных, туманных мечтаний, которым любила отдаваться А<нна> И<вановна>. Но в эти мечты назойливо (л. 33) вторгалась действительность в виде далеко не веселых размышлений о том, как протянуть на три дня целковый, чтобы 72 сыты все были. "Нужно старику табачку купить -- одна радость", -- шевельнулось сожаление. Потом мысли о здоровье Вани, потом коляска на резиновых шинах, на которой А<нна> И<вановна> едет с покупками домой 73 , потом... Стой, что это за сверток? Анна И<вановна> переходила через пустынную Спир<идоньевскую> улицу, когда ее глаза упали на этот сверток, обернутый бумагой и крест-накрест 74 перевязанный бечевкой 75 . Оглянувшись кругом, А<нна> И<вановна> подняла его и, томимая внезапно проснувшимся любопытством и ожиданием чего-то важного, начала сбоку проковыривать газетную бумагу, тревожно озираясь по сторонам. Вот прорвался один лист, другой -- и А<нна> И<вановна> ошалела, увидев закрасневшуюся десятирублевую бумажку. Дрожащими руками она отвернула ее -- за ней другая, третья; а там радужная, целая пачка их 76 . "Миллион!" -- проскочила одна мысль (л. 33 об.) у нее в мозгу. Засунув 77 сверток под кофту и судорожно прижимая его руками, А<нна> И<вановна> ринулась домой, едва удерживаясь от того, чтобы не побежать. Где-то вокруг нее шумела улица, но ничего этого не видела и не чувствовала А<нна> И<вановна>. "Рехнусь, ей-богу, рехнусь", -- думала она, вплотную налетая на извозчика, приветствовавшего ее свойственным этим господам образом. -- "Господи, для детей пощади меня!" А<нна> И<вановна> пролетела бы и мимо дома, если бы не увидела ожидавшего ее возвращения старика 78 , кислого и угрюмого: "что и за солнышко, когда табаку нет!" Схватив старика за рукав, А<нна> И<вановна> столь стремительно потащила его в квартиру, что 79 тот, проглотив почти готовый возглас: "табачку бы", занялся обсуждением вопроса о предстоящей 80 мученической кончине. Только впихнув старика в дверь, заперши ее на крючок и опустив у окон занавески, А<нна> И<вановна> молча плюхнулась (л. 34) на стул и позволила себе вздохнуть, уставившись сумасшедшими глазами на старика, который с любезностью отплатил ей тем же, но чувствуя, что опасность пронеслась, осмелился высказать по этому поводу свое суждение: -- Вот эти бабы, таракан им за пазуху. Когда я еще у Трифона Андреича воспитывался... -- Молчи, отец, молчи. Сиди и не ходи за мной. После нескольких неудачных попыток спрятать деньги под горшками и в печке, А<нна> И<вановна> сунула их в самый зад столового ящика, заложив ножами и ложками, но сперва еще раз удостоверившись, что там деньги, а не простая бумага. Верхняя десятирублевка несколько сдвинулась с места, и А<нна> Ивановна) осторожно ее вытащила и спрятала на самое дно кармана. "Батюшки, а вдруг гонятся!" -- мелькнула мысль. -- Старик, сиди тут, я сейчас сбегаю на минутку 81 . Никуда не ходи, слышишь? (л. 34 об) Т<имофей> Н<иколаевич>, совершенно отказавшийся понять поведение жены, только угрюмо застучал пальцами, лишь из желания досадить жене добавив: -- Табачку бы. -- Куплю, куплю, сиди. Для верности заперши старика на замок, А<нна> И<вановна> из-за ворот выглянула осторожно на улицу: никого, слава богу. Потом, чувствуя неодолимую потребность в движении и желание убедиться, что деньги настоящие, А<нна> И<вановна> еще раз сбегала домой, оделась и пошла в какую-то лавку, где чего-то купила: колбасы, сыру; в другой 82: две пары теплых носок, гребешок, яркий голубой галстух. О табаке вспомнила только около дома, вернулась и купила табаку. Дома, убедившись, что деньги целы, отдала осьмушку ("и чего я не фунт купила?") табаку Т<имофею> Н<иколаевичу> и в приливе внезапной нежности поцеловала его. (л. 35) -- На, старик. Старик принял молодцеватый вид, показывая, что он, в сущности, далеко еще не 83 безопасен для женского сердца, но, в сущности, совершенно озадаченный супругой. Никогда А<нне> И<вановне> не было так обидно, что с мужем нельзя поговорить толком. Тут мужчину надо, а он... Эх. Но радостные мысли, роями появлявшиеся в голове, требовали выражения. -- Николаич, слушай! Да ты погоди чхать-то! Слушай: а хорошо бы тебе опять в деревню, помнишь, как у Ермиловых жил. Грибы искать... -- Вот когда я еще жил у воспитателя... -- Да не то 84 , не то. Ты слушай! И старик слушал, смутно понимая, в чем дело, но невольно расцветая при радостно возбужденном голосе жены, удивительной жены, таракан ей за пазуху! В действительности не только С<емен> М<атвеевич>, но и всякий другой, с более крепкой головой, едва ли сумел бы понять полностью речи (л. 35 об.) А<нны> И<вановны>, так как за час времени она, став вне законов времени и пространства без соблюдения необходимой последовательности и постоянства, поспела словесно перебывать в тысяче мест и перевидать тысячу людей, иногда давно забытых. Благодетельствуя одним, заставляя завидовать других и в лицах изображая их невероятное изумление, когда они по<з>же увидят ее в ротонде на лисьем меху, А<нна> И<вановна> внезапно перескакивала к вопросу о ценах на мех и бархат и спрашивала старика, как человека, достаточно повидавшего 85 свет. Но так как предлагаемые им сведения относились к тому отдаленному периоду, когда он проживал еще у воспитателя, А<нна> И<вановна> призывала его к молчанию и ставила на разрешение новый вопрос о местности, где следует приобрести именьице, небольшое, десятин в сто, но обязательно с лесом, а в лесу чтобы грибы были. (л. 36) В этом случае С<емен> М<атвеевич> обнаружил такую мудрость, в коротких словах начертав блестящую программу рационального хозяйства, что А<нна> И<вановна> впала в умиленное состояние и еще раз поцеловала его в седые волосы, с раскаянием подумав: -- А я еще думала, что он тронулся. Дай Бог всякому столько ума-то. И хотя старик испортил несколько впечатление, вспомнив некстати чалого жеребца, на котором ездил воспитатель и который потом перешел к графу Мушину, у которого жена имела крупное состояние, а его один знакомый умер за границей, в то время как вводились новые суды, -- но А<нна> И<вановна> все же с некоторой гордостью посматривала на "отца", представляя себе, каким он будет красивым и представительным, когда его нарядят как следует и он (л. 36 об.) будет пускать пыль в глаза золотой табакеркой. А Ванечка-то, Ванечка! А<нна> И<вановна> даже охнула, когда представила, что она сделает для больного И<вана> С<еменовича>. Мозг ее, привыкший к узкому кругу обыденных мелочей, не мог вместить представлявшейся ей картины невероятного, сказочного счастья, и она снова заметалась по комнате к удивлению и некоторому негодованию разговорившегося 86 , старика. -- Рехнусь, ну ей-богу же, рехнусь!" -- взывала А<нна> И<вановна>, созерцая мысленно бесконечный 87 ряд радужных могущественных бумажек 88 . -- А вдруг отнимут?! Не отдам, ни за что не отдам. Лягу на них и скажу: берите мою жизнь, вот она; бейте меня, старую. Не возьмут! А если кто-нибудь в окно видел, как я поднимала, и следил за мной, и теперь уже идут... А<нна> И<вановна>, убежденная, что на нее весь мир (л. 37) смотрит, плотнее задернула грязные занавески 89 , нырнула в кухню и, достав деньги, снова попыталась 90 неудачно 91 спрятать их в горшок, но в изнеможении бросила их на стол и упала на колена, прямо на грязный и залитый помоями пол. -- Господи, ну пускай воровка я, ну и накажи меня. Но Ты видишь, видишь ведь Ваню. Он хороший сын. Что из того, что он ругается на мать? Я старая, я 92 глупая, а у него чахотка, и ему жить хочется. Ты слышал, как вчера кашлял он? Если не веришь мне, так хоть слезам моим поверь! Богородица, Дева Мария, хоть ты заступись за меня, я всегда, помнишь, всегда свечки тебе ставила, последние две копейки тратила... И А<нна> И<вановна>, стиснув 93 руки и устремив полные слез глаза в угол, где, занесенный 94 паутиной, чернел образ, клала земной поклон, до боли (л. 37 об.) прижимая лоб к холодному, сырому и скользкому полу. Шел уже пятый час вечера, скоро должны были вернуться дети. Успокоившаяся, умиленная и торжественно радостная, А<нна> И<вановна> обратилась к старику: -- Матвеич! Я часа на два уйду, а ты, когда придут дети, дай им колбасы. И сам ешь. Понимаешь? -- Вота! -- обиделся старик. -- Уж как баба что скажет... -- Ну 95 не 96 сердись, отец, не сердись 97 . Вытащив 98 из пачки еще десятирублевку и спрятав ее в комод 99 , А<нна> И<вановна> остальные завернула 100 в новую бумагу, еще раз перевязала и, засунув за пазуху, оделась 101 , окинула последним взглядом свою неприглядную комнату и вышла. Дело в том, что результатом ее размышлений явилось 102 убеждение, что хранить дома деньги (л. 38) небезопасно: придут, и что там ни говори, а отнимут. Да и не сумеет она не начать сейчас же тратить их, подозревать начнут... А вот лучше она снесет их к Е<лизавете> П<етровне>; та женщина благородная, сохранит их до поры, до времени. А они пусть приходят. "Десять рублей? -- Извольте, от жалованья остались". Съели? А<нна> И<вановна> иронически усмехнулась, представляя 103 глупые физиономии тех, которые "придут". Понемногу мысли ее снова вернулись к Ване, о котором наболело ее сердце. Перестанет теперь, голубчик, убиваться за работой, вздохнет посвободнее. Суровый он на вид, сердитый, а разве она не знает, что, в сущности, жалеет он ее, ах как жалеет. Последние денежки несет, а самому и в театр хотелось бы, и приодеться. Думаешь, мать не видит? Мать все видит! А вот что скажешь, как эта старая мать вынет тысячу рублей и скажет так с улыбочкой: Ванечка, не хочешь ли в теплые места прокатиться? Вот тебе пока 104 тысяча рублей, а когда еще нужно будет, скажи... А Катя? Славная она девочка, нечего Бога гневать, всем взяла: и хозяйственная, и покорная. Только вот работа у этой мадам: не доведут подруги до хорошего. Вот теперь иногда поздно возвращаться стала (л. 38 об.) -- танцевали, говорит, где-то. А долго ли девчонку загубить? Она же и красива, на свою беду! 105 Может, и ничего такого нет, а материнскому сердцу больно. Далее выяснилось, что материнскому сердцу больно и за Петьку, который плохо учится и которого необходимо 106 отдать в гимназию -- пусть хоть одного 107 до полного разума доведет. Потом материнскому сердцу стало тепло при виде сына, студента и умницы. Потом рой за роем понеслись мечты, одна другой краше, одна другой фантастичней. Невероятная роскошь сочеталась с мыслью о том, что теперь она, А<нна> И<вановна> будет варить щи не в надтреснутом горшке, а в блестящей кастрюле. Мысль о толстом кучере и гладких лошадях сменялась гордым 108 сознанием, что она, если захочет, может хоть две, хоть три станции проехать на конке: денег хватит! Так шла А<нна> И<вановна>, не видя дороги и не сознавая (л. 39) окружающего. Иван Семенович, Катя и даже Петька понимали, что дома творится что-то чудное, но хорошее. Их не столько убедило в этом необычайное отсутствие матери и дорогая колбаса вместо плохого 109 обеда (16 числа!) 110 -- сколько торжественный и глубокомысленный 111 вид С<емена> М<атвеевича>. Строго посматривая на детей, С<емен> М<атвеевич> выпускал целый ряд сентенций, в которых намеки на имение в сто десятин в самый интересный для слушателей момент сменялись несвоевременным возвратом к прошлому, когда он еще жил у воспитателя и имел синие казинетовые брюки, сшитые у тогдашнего знаменитого крепостного портного, Афоньки, который, как явствовало 112 из дальнейшего повествования, кончил, к сожалению 113 , жизнь очень дурно 114 , опившись на свадьбе у 115 другого знаменитого портного... И<ван> С<еменович> пытался направить речь в русло, но что могли сделать его слабые усилия, когда самый опытный следователь мог десять раз 116 с ума сойти, прежде чем добился бы от старика ответа! Но и редкие прорывающиеся намеки показывали, что случилось что-то важное, и дети с возрастающим 117 нетерпением стали ожидать А<нну> И<вановну>" 18 . И<ван> С<еменович>, собиравшийся (л. 39 об.) прилечь на часок отдохнуть, отложил свое намерение. Часы протекали, и беспокойнее становились дети, ожидавшие появления матери и невольно обращавшие глаза к двери. Только С<емен> М<атвеевич> и в ус не дул, гордый, торжественный и убийственно красноречивый. И вот она появилась. Раздались шаги, чьи-то руки заерзали по поверхности двери, видимо не находя ручки, -- и в полуоткрытую дверь проскользнула какая-то жалкая фигура. За всю жизнь старик не видел жены в таком виде: волосы выбились из-под платка и мокрыми прядями висели вдоль лица; платок сбился на сторону 119 ; ватная кофта была распахнута, и одна пуговица, вырванная, очевидно, с мясом, болталась на тоненьком остатке сукна. Покачиваясь и шурша мокрым подолом, А<нна> И<вановна> добралась до стула и упала на него, бессильно свесив 120 голову (л. 40) набок. Вид матери был так необычно ужасен, что дети остолбенели, и только голубоглазый 121 Петька, отличавшийся быстрым соображением 122 , не ожидая специального приглашения, залился 123 плачем. Его голос привел А<нну> И<вановну> в чувство 124 . Она вскочила и, дергая себя за висящие пряди волос, видимо, уже не впервые подвергавшиеся этой операции, заголосила: -Деточки, голубчики, убейте меня, мерзавку! Потеряла! Разорила вас! Снимите ж вы мою голову! Ой-ой... А<нна> И<вановна> выразила намерение удариться головой о стенку, но И<ван> С<еменович> 125 удержал ее. -- Мать! мамочка! что с тобой?.. Бессвязные крики неслись, все более переходя в истерический вой. Бледная и дрожащая Катя принесла воды. Потерявшийся старик выхватил кружку и, пробормотав машинально что-то о таракане, вылил воду на голову А<нны> И<вановны>. Потом отправился в кухню, постоял несколько времени на середине, поддернул с глубокомысленным видом брюки и, придя к твердому убеждению, что эта часть его туалета находится в полной исправности, вернулся в комнаты. А<нна> И<вановна> уже (л. 40 об.) успокоилась и только судорожно всхлипывала. Но много прошло времени, пока она, перебивая себя просьбами убить ее и не жалеть, рассказала, как она 126 нашла деньги ("больше тысячи", -- скривила душой А<нна> И<вановна>) 127 , как она шла к Е<лизавете> П<етровне>, как кто-то ее толкнул, не то она кого-то. Она упала, ее выругали. Потом... -- Нет, лучше убейте меня, деточки. Я, подлая, я, мерзкая, разорила вас... Потом кто<-то> светил ей спичками, и она искала, искала... В внезапном чувстве недоверия к себе А<нна> И<вановна> оттолкнула Катю, бросилась в кухню, заглянула в ящик, где утром лежали деньги... Пусто. Потом так же быстро побежала к комоду, вынула десятирублевку и бросила ее на стол перед детьми: -- Вот. Все... что осталось. И<ван> С<еменович>, до этой минуты сомневавшийся в действительности рассказанного, молча взял бумажку 128 , тщательно осмотрел ее и, осторожно положив на стол, начал ходить по комнате. Он видимо старался не глядеть на разом притихшую мать, следившую за ним испуганным взором. Катя, хотя продолжала ухаживать за матерью, 129 также 130 , (л. 41) судя по растерянным движениям, задумывалась. Петьку старик прогнал, и в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь шагами И<вана> С<еменовича>, вздохами матери и выбиваемой пальцами старика дробью. -- А ты не помнишь... где уронила деньги? -- круто остановился перед матерью И<ван> С<еменович>. -- Не помню, не знаю. Кажется, что в Газетном... Ох, горе мое. -- Молчи, достаточно. И<ван> С<еменович> отправился в переднюю, медленно надел пальто, одну калошу, потом так же медленно разделся. -- Ванечка!.. -- Ну, нечего, нечего, теперь не вернешь. Идите-ка спать, -- спокойно сказал И<ван> С<еменович>, но не стерпел и порвавшимся голосом добавил: -- Эх!.. -- То-то и 131 я 132 говорю: бабы, таракан им за пазуху! Было, вероятно, уже больше часу пополуночи. В маленькой квартирке царила беспокойная 133 тишина ночи. Где-то скреблась мышь; вверху по лестнице простучали тяжелые шаги; слышно было, как кто<-то> вверху дергал за звонок; потом хлопнула дверь. И<ван> С<еменович> 134 надрывисто кашлял 135 , и по тону кашля видно было, что он еще не спит. (л. 41 об.) Катя тоже не спала, слушала 136 , как ворочается мать, 137 и ей стало жалко эту старую несчастную 138 мать. Осторожно спустив на холодный 139 пол босые ноги, Катя перешла к кровати матери и молча прилегла возле нее 140 и поцеловала мокрые от слез щеки. Обе женщины, крепко обняв друг друга, слились в плаче, тихом, потому что И<ван> С<еменович> не должен был слышать его. Вскоре им стало легче, и Катя, бессознательно гладя мать рукой по морщинистому лицу, начала думать о том, что завтра ей в 7 часов вставать и идти на работу. А<нна> И<вановна> тихо прошептала: -- Катечка... -- Что, голубочка! -- А знаешь, я думаю... Нужно Ване из этих десяти рублей фуфайку купить. А? -- Да, мамочка. -- Слава богу, хоть до двадцатого-то теперь проживем. -- Да, мамочка. -- А галстук, голубой... ты утром к нему на стол положи. -- Хорошо, мамочка 141 . 1 в жизни вписано. 2 Далее было: было 3 Далее было: Когда 4 Далее было: отличавшаяся 5 Далее было: тревожнее 6 пессимистические вписано. 7 В рукописи: Николаевны 8 Далее было: а. Его лицо, бледное б. Его бледное, вес<нушчатое> лицо 9 Далее было: назад 10 черными хвостиками вписано. 1 1 и равнодушно вписано. 12 Далее было начато: кото<рая?> 13 Далее было: теперь 14 Далее было начато: пот<ом> 15 вместе с мелкими морщинками около глаз вписано. 16 Далее было: Петя 17 Далее было: жена 18 Далее было: Обладая внешностью патриарха 19 Было начато: д<есятки?> 20 Далее было: , а он у него в движении находился постоянно. 21 с паузами вписано. 22 тяжелый вписано. 23 Было: тароватости 24 Текст: когда вместо крупного ~ колониальную лавку -- вписан на полях. 25 Далее было: теперь 26 Далее было: приказала 27 Было: нее (незач. вар.) 28 справедливо заметив, вписано. 29 Далее было начато: сид>еть> 30 Текст обрывается. 31 Было: Видимо, 32 Было: Тимофеевич 33 Далее было: бесповоротно 34 Было: холодной 35 Было: возмутительного 36 Было: Тимофеевич 37 Далее было: как будто 38 Было: углубился 39 бледных вписано. 40 равномерным вписано. 41 Далее было: что 42 совершенно вписано. 43 Далее было: совершаемого 44 Вместо: остался гривенник -- было: осталось десять копеек 45 Было: понимал 46 бы вписано. 47 Далее было: невероятной 48 тонкой вписано. 49 Далее было: И<ваном> Т<имофееви>чем 50 Было: происходила 51 одна и вписано. 52 Далее было: своему 53 Было: полное (незач. вар.) 54 Вместо: покойным Каином -- было: каменным изображением (незач. вар.) 55 Далее было: Дочка Катя, которую она уже давно отправила на место 56 Было: службу 57 Было: смотря 58 Вместо: -- какое имеют право не уважать -- было: почему не уважают 59 своей вписано. 60 Далее было: своей 61 Далее было: своего 62 Далее было: друг вок<руг> 63 Далее было: а. Это занятие было, к сожалению, единственно доступным ему с тех пор, как, свалившись с лесов на одной работе, где он был чем-то вроде надсмотрщика, Тим<офей> Н<иколаевич> не то чтобы совсем [впал в де<тство>] лишился употребления своих членов, но употреблял их крайне нерационально. Больше всего пострадала его большая седая голова, над которой висел уже восьмой десяток лет. б. Верчение пальцами, нюханье табаку и красноречие были единственными занятиями, в которых упражнялся старик Т<имофей> Н<иколаевич> с тех пор, как года 3--4 тому назад он был отставлен от всяких дел за старостью, (л. 31 об.) Красноречие старика носило особый характер. Начинаясь медленно, как тяжелый воз, с трудом сдвигающийся с места, дальнейшее развитие мыслей принимало вид движения равномерно-ускорительного, но в то же время 64 Было: Т<имофею> Н<иколаевичу> 65 целесообразной вписано на полях. 66 как тяжелый воз, который не может сразу сдвинуться с места вписано. 6 7 Было: Без 68 Далее было: так красноречиво 69 этих вписано. 70 Было: и 71 Далее было: сжав свои. 72 Далее было: и 73 домой вписано. 74 крест-накрест вписано. 75 Было: веревкой 76 их вписано. 77 Далее было: пачку 78 старика вписано. 79 Далее было: стари<к> 80 предстоящей вписано. 81 Было начато: ули<цу?> 82 Далее было: теплые 83 не вписано. 84 Вместо: Да не то -- было: Нет, не то 85 Было: видавшего 86 Было: рехнувшегося 87 бесконечный вписано. 88 Вместо: радужных могущественных бумажек -- было: радужных бумажек, могущественных 89 Далее было: и 90 Далее вписано и зачеркнуто: попро<бовала> 91 неудачно вписано. 92 я вписано. 93 Было: сложив 94 В рукописи: занесенная 95 Ну вписано. 9 6 Было: Не 97 Вместо: не сердись -- было: я нарочно 98 Было: Вынув 99 и спрятав ее в комод вписано. 100 Далее было: еще 101 Далее было: и вышла 102 Далее было: глубокое 103 представляя вписано. 104 пока вписано. 105 Она же и красива, на свою беду! вписано. 106 Далее было: давать 107 Было: один 108 Было: а. радостным б. торжест<венным> 109 плохого вписано. 110 (16 числа!) вписано. 1 11 Было: таинственный 112 Было: выяснялось 113 к сожалению вписано. 114 очень дурно, вписано. 1 15 у вписано. 1 16 десять раз вписано. 1 1 7 Было начато: нетер<пением?> 1 18 Далее вписана помета: Про Петьку-фалетора 1 19 Далее было начато: коф<та> 1 20 Вместо: бессильно свесив -- было: склонив (незач. вар.) 1 21 голубоглазый вписано. 1 22 Далее было: и 123 Далее было: отчаянным 124 Было: себя 125 Было: Т<имофеевич> 126 Далее было: шла, как 127 ("больше тысячи", -- скривила душой А<нна> И<вановна>) вписано. 128 Было начато: ден<ьги> 129 Далее было начато: вид<имо?> 130 Далее было: <нрзб.> 131 Было: я 132 я вписано. 133 беспокойная вписано. 134 Было: Т<имофеевич> 135 Вместо: надрывисто кашлял -- было: кашлял надрывисто 136 Было: слушая 137 Далее было начато: почувство<вала?> 138 несчастную вписано. 139 холодный вписано. 140 Далее было: , обняв ее за шею, 14 1 В нижней части л. 42 помета: Думаешь, мать не видит? Мать все видит.Леонид Андреев
Когда стемнело и в комнатах зажгли огонь, он достал из-под кровати толстые непромокаемые сапоги и стал надевать их. От воды кожа съежилась и затвердела, сапог с трудом входил на ногу, и с гримасой злости и отвращения Павел притопнул ногой. Потом, точно ослабев от сделанного усилия или вспомнив что-то важное, чего нельзя забывать ни на минуту, он бессильно бросил руки на постель, сгорбился, так что голова вошла в плечи, как у больного или старика, и задумался. В доме ходили, разговаривали, весело стучали чайной посудой, и маленькая Катя, оставленная, очевидно, нянькой и добравшаяся до рояля, выстукивала все одну и ту же звонкую и веселую нотку, – а он сидел неподвижно, с одной обутой ногой, смотрел в пол и думал о том важном и страшном, о чем нельзя забывать ни на минуту. И дышал он так тихо, что можно было стать рядом и не догадаться, что тут есть живой человек.
Мать увидела его, когда он проходил через столовую, и тревожно спросила:
– Ты куда, Павлик?
Павел, не оборачиваясь, ответил:
– К товарищу.
Говорил он басом и был длинный, с узкими, покатыми плечами, не похожий ни на толстого, короткошеего отца, ни на малорослую мать. И когда он скрылся в кухне, через которую ходили обыкновенно домашние, мать подумала, что и на этот раз он не поцеловал ее, уходя, и что теперь он никого не целует: ни мать, ни отца, ни сестер. Два раза он возвращался домой пьяный, и в столе у него, под тетрадями, она подсмотрела большой страшный револьвер и предполагала, что у Павла роман с какой-нибудь дурной девушкой, из-за которой он может наделать беды. Отец его тоже хотел застрелиться, когда был женихом, и не застрелился только потому, что нигде не мог достать револьвера и она отговорила его. «Все они хотят стреляться», – подумала она с невольной улыбкой, но все-таки решила завтра же украсть опасное оружие и передать отцу. Пусть с ним и разговаривает.
Ночь была черна от низкого, покрытого тучами неба и от черной земли, которая вся за последние дни пропиталась дождевой водой, и когда свет из окна падал на протоптанную среди грязи тропинку, она лоснилась, как черный атлас. Фонарей на этой захолустной улице не было, и Павел шагал наудачу; раз он больно ударился коленкой о столбик и брезгливо сморщился: ненужная и вздорная боль мешала думать. Кругом находились сады, и пахло так хорошо, как пахнет во время дождя в лесу: сыростью, березовым листом и какими-то цветами, которые только и пахнут в сырую погоду. Низкие и плотные тучи пригнетали душистый воздух к земле, и он был густой и теплый, как липовый мед, и груди делалось от него широко и больно. И, ощущая эту странную, задумчивую и нежную боль, похожую на далекую песню без слов, Павел не мог понять ее, как не мог он понять ни весны, ни жизни, ни самого себя.
Казалось, что темнее не может быть, но, когда Павел вышел на берег реки и уже не видно было силуэтов домов и огоньков в окнах, тьма стала глубокой и тяжелой и так близко надвигалась сверху и с боков, точно хотела задушить. И грязь стала глубже и лужи чаще, и уже не пахло садами, а только широкой невидимой водой и тучами. Сапоги шлепали, и этот тупой, одинокий звук, раздававшийся за спиной и таинственно умолкавший, когда Павел останавливался, навел на него страх. Нащупав в кармане револьвер, Павел положил на него руку и так, оглядываясь и прислушиваясь, дошел до железнодорожной насыпи и по скользким ступенькам взобрался на нее.
На мосту никого не было, и Павел тихо, стараясь не скрипеть ногами по песку, чтобы не услыхал сторож, прошел мимо освещенной будки и скрылся во тьме глубокой выемки, похожей на днище огромного длинного гроба. И тишина тут была такая, как в гробу, и воздух неподвижный, сдавленный, как будто им никогда не дышал. За поворотом были сложены негодные шпалы, на которых часто сидел Павел, и теперь он ощупью нашел сырые, исщепленные поленья и сел, спустив ноги. И опять спина его сгорбилась, и все тело охватило страшное бессилие и покой, которым нельзя было верить: где-то в глубине билось что-то тревожное, зловещее и требующее решительного, смелого и ужасного поступка.
«Вот тут я и лягу», – подумал Павел, вглядываясь в невидимые рельсы.
Он уже целую неделю ходил сюда и присматривался, и тут нравилось ему, так как все – и воздух и могильная тишина говорили о смерти и приближали к ней. Когда он так сидел, тяжело, всем телом, и стены выемки охватывали его, ему казалось, что он уже наполовину умер и нужно сделать немного, чтобы умереть совсем. Каждую весну, вот уже три года, он думал о смерти, а в эту весну решил, что умереть пора. Он ни в кого не был влюблен, у него не было никакого горя, и ему очень хотелось жить, но все в мире казалось ему ненужным, бессмысленным и оттого противным до отвращения, до брезгливых судорог в лице.
И бывало это весной. Зимой он не замечал жизни и жил просто, как и все, но, когда сходил снег и земля становилась прекрасной и обнажалось во всей загадочной красоте сияющее небо, он чувствовал себя, как птица, у которой обрубили крылья и которую сделали неуклюжим, медленно ползающим человеком. И крылатая душа трепетала и билась, как в клетке, и непонятна и враждебна была вся эта красота мира, которая зовет куда-то, но не говорит куда. Потерявшийся, он шел к людям с безмолвным вопросом – и все людские лица казались ему плоскими и тупыми, как у зверей, а речи их ненужными, вздорными и лишенными смысла, как бред или мычание животного. У них в доме была корова с большими глупыми глазами, и ему казалось, что мать его, которую он любил, похожа на эту корову, и от этих дурных мыслей он презирал себя.
Далеко за поворотом послышался гул, который он ощутил скорее вздрогнувшим телом, чем слухом. Послышался и угас, будто свинцовый воздух и тьма задушили его. Блеснули мокрые рельсы, и из-за черной стены медленно выплыл огненный глаз, одинокий и зловещий. Он стал прямо против Павла, и не видно было, подвигается он или нет, и хотелось, чтобы он закрылся или погас; но он смотрел, не мигая, зловещий и пристальный, и становился все больше, все ярче и злее. Сердце Павла поднялось высоко, к самому горлу, – и упало, разбившись на тысячу коротких, быстрых толчков, от которых пересохло во рту. Впившись пальцами в сырые бревна, он наполовину сдвинулся с них и вытянул ногу, касаясь носком земли. И поза его были такая, как у человека, который хочет сделать быстрый и решительный прыжок, и когда свет фонаря упал на его глаза, они были расширены и в них был ужас. Медленно, как больной или усталый, прошел мимо Павла слабо освещенный паровоз, а за ним, как тени, потянулись вагоны, грузно постукивая и колыхаясь. И чувствовалось, как тяжела их угрюмая масса и как беспощадно дробили бы они тело, попавшее под колеса.
Поезд прошел, а Павлу все еще чудилось, что смерть еще тут, еще не ушла, и со страхом, которому он не мог найти объяснения, он быстро соскользнул со шпал и пошел. На мосту он увидел сторожа и сказал ему:
– Добрый вечер!
Сторож осветил его фонарем, повернулся, ничего не сказал и ушел в будку. И опять Павлу стало тяжело и безнадежно спокойно. Он долго стоял, облокотившись на тонкие железные перила, всматриваясь в ровную тьму, такую же безнадежную и ровную, как его тоска. И, покачав головой, он громко сказал:
– Завтра.
Когда Павел подходил к дому, короткая майская ночь уже подходила к концу, а у парадного стояли два экипажа, и окна были освещены. От крыльца двинулась к нему темная фигура, и встревоженный Павел узнал дворника Василия.
– Что случилось? – спросил Павел, зная наверное, что что-то случилось и что случившееся ужасно. – Что с мамой?
– Сергей Васильевич были в клубе… Маменька велели подождать вас тут.
Загрузка...
