Читать книгу «Божественная комедия» онлайн полностью — Данте Алигьери — MyBook. Божественная комедия читать онлайн - данте алигьери Божественная комедия данте перевод александра илюшина читать

Песнь первая

«Земную жизнь пройдя до половины», Данте «очутился в сумрачном лесу» грехов и заблуждений. Серединой человеческой жизни, вершиной ее дуги, Данте считает тридцатипяти летний возраст. Его он достиг в 1300 г., и к этому году приурочивает свое путешествие в загробный мир. Такая хронология позволяет поэту прибегать к приему «предсказания» событий, совершившихся позже этой даты.

Над лесом грехов и заблуждений возвышается спасительный холм добродетели, озаряемый солнцем истины. Восхождению поэта на холм спасения препятствуют три зверя: рысь, олицетворяющая сладострастие, лев, символизирующий гордость, и волчица - воплощенное корыстолюбие. Дух перепуганного Данте, «бегущий и смятенный, вспять обернулся, озирая путь, всех уводящий к смерти предреченной».

Перед Данте является Виргилий, знаменитый римский поэт, автор «Энеиды». В средние века он пользовался легендарной славой мудреца, чародея и предвозвестника христианства. Виргилий, который поведет Данте через Ад и Чистилище, является символом разума, направляющего людей к земному счастью. Данте обращается к нему с просьбой о спасении, называет «честью и светочем всех певцов земли», своим учителем, «примером любимым». Виргилий советует поэту «выбрать новую дорогу», потому что Данте еще не подготовлен к тому, чтобы одолеть волчицу и взойти на отрадный холм:

Волчица, от которой ты в слезах,
Co всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес, и кончится она.

Пес - грядущий избавитель Италии, он принесет с собой честь, любовь и мудрость, и куда бы «свой бег волчица ни стремила, ее, нагнав, он заточит в Аду, откуда зависть хищницу взманила».

Виргилий объявляет, что будет сопровождать Данте по всем девяти кругам Ада:

И ты услышишь вопли исступленья
И древних духов, бедствующих там,
О новой смерти тщетные моленья;
Потом увидишь тех, кто чужд скорбям
Среди огня, в надежде приобщиться
Когда-нибудь к блаженным племенам.
Ho если выше ты захочешь взвиться,
Тебя душа достойнейшая ждет.

Обладательница «достойнейшей души» - не кто иная, как Беатриче, женщина, которую Данте любил с детства. Она умерла в возрасте двадцати пяти лет, и Данте дал обет «сказать о ней такое, чего никогда еще не было сказано ни об одной». Беатриче является символом небесной мудрости и откровения.

Песнь вторая

Достаточно ли мощный я свершитель,
Чтобы меня на подвиг звать такой?
И если я сойду в страну теней,
Боюсь, безумен буду я, не боле.

Ведь посещение Ада было до Данте под силу только литературному герою Энею (который спускался в подземную обитель теней, где покойный отец показывал ему души его потомков) да апостолу Павлу (который посетил и Ад и Рай, «дабы другие укрепились в вере, которою к спасению идут»). Виргилий невозмутимо отвечает:

Нельзя, чтоб страх повелевал уму;
Я женщиной был призван столь
прекрасной,
Что обязался ей служить во всем.

Именно Беатриче просила Виргилия оказать особое внимание Данте, провести его по преисподней и уберечь от опасности. Сама она находится в Чистилище, но, движимая любовью, не побоялась ради Данте спуститься до Ада:

Бояться должно лишь того, в чем вред
Для ближнего таится сокровенный.

Кроме того, по просьбе Беатриче, на стороне Данте и дева Мария («Есть в небе благодатная жена; скорбя о том, кто страждет так сурово, судью склонила к милости она), и христианская святая Лючия. Виргилий ободряет поэта, уверяет, что путь, на который тот отважился, закончится благополучно:

Зачем постыдной робостью смущен?
Зачем не светел смелою гордыней,
Когда у трех благословенных жен
Ты в небесах обрел слова защиты
И дивный путь тебе предвозвещен?

Данте успокаивается и просит Виргилия идти вперед, указывая ему путь.

Песнь третья

На вратах Ада Данте читает надпись:

Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям.
Был правдою мой зодчий вдохновлен:
Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первою любовью сотворен.
Древней меня лишь вечные созданья,
И с вечностью пребуду наравне.
Входящие, оставьте упованья.

Ho христианской мифологии, Ад сотворен триединым божеством: отцом (высшей силой), сыном (полнотой всезнанья) и святым духом (первою любовью), чтобы служить местом казни для падшего Люцифера. Ад создан раньше всего преходящего и будет существовать вечно. Древнее Ада только земля, небо и ангелы. Ад представляет собой подземную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь, достигает центра земного шара. Ее склоны опоясаны концентрическими уступами, «кругами» Ада.

Виргилий замечает: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета» .

Данте вступает в «таинственные сени». Он оказывается по другую сторону ворот Ада.

Там вздохи, плач и исступленный крик
Во тьме беззвездной были так велики,
Обрывки всех наречий, ропот дикий,
Слова, в которых боль, и гнев, и страх,
Плесканье рук, и жалобы, и всклики
Сливались в гул, без времени, в веках,
Кружащийся во мгле неозаренной,
Как бурным вихрем возмущенный прах.

Виргилий объясняет, что здесь находятся «ничтожные», те жалкие души, «что прожили, не зная ни славы, ни позора смертных дел. И с ними ангелов дурная стая», которые, когда восстал Люцифер, не примкнули ни к нему, ни к Богу. «Их свергло небо, не терпя пятна; и пропасть Ада их не принимает». Грешники стенают в отчаянии, потому что

И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им.
Их словно гонит и теснит к волнам,
Как может показаться издалека.

Виргилий ведет Данте к Ахерону - реке античной преисподней. Стекая вниз, Ахерон образует болото Стикса (Стигийское болото, в котором казнятся гневные), еще ниже он становится Флегетоном, кольцеобразной рекой кипящей крови, в которую погружены насильники, пересекает лес самоубийц и пустыню, где падает огненный дождь. Наконец, Ахерон шумным водопадом свергается вглубь, чтобы в центре земли превратиться в ледяное озеро Коцит.

Навстречу поэтам плывет в ладье «старик, поросший древней сединою». Это Харон, перевозчик душ античной преисподней, который в Дан-товом Аду превратился в беса. Харон пытается прогнать Данте - живую душу - от мертвых, прогневивших Бога. Зная, что Данте не осужден на вечные муки, Харон считает, что место поэта в легком челне, на котором ангел перевозит души умерших к Чистилищу. Ho за Данте вступается Виргилий, и поэт входит в мрачный челн Харона.

Дохнула ветром глубина земная,
Пустыня скорби вспыхнула кругом,
Багровым блеском чувства ослепляя...

Данте лишается чувств.

Песнь четвертая

Очнувшись ото сна-обморока, Данте оказывается в первом круге католического Ада, который иначе называется Лимб. Здесь он видит некрещеных младенцев и добродетельных нехристиан. Они не совершили при жизни ничего дурного, однако, если нет крещения, никакие заслуги не спасут человека. Здесь и место души Виргилия, который объясняет Данте:

Кто жил до христианского ученья,
Тот бога чтил не так, как мы должны.
Таков и я. За эти упущенья,
He за иное, мы осуждены,

Виргилий рассказывает, что Христос, между своей смертью и воскресением, сошел в Ад и вывел оттуда ветхозаветных святых и патриархов (Адама, Авеля, Моисея, царя Давида, Авраама, Израиля, Рахиль). Все они попали в рай. Вернувшегося в Лимб Виргилия приветствуют четыре величайших поэта древности:

Гомер, превысший из певцов всех стран;
Второй - Гораций, бичевавший нравы;
Овидий - третий, и за ним - Лукан.

Данте оказывается шестым в этой компании великих стихотворцев, считает это огромной честью для себя. После прогулки с поэтами перед ним возникает высокий замок, окруженный семью стенами. Взорам Данте предстают знаменитые греки-троянцы - Электра (дочь Атланта, возлюбленная Зевса, мать Дардана, основателя Трои); Гектор (троянский герой); Эней. Следом идут прославленные римляне: «Цезарь, друг сражений» (полководец и государственный деятель, заложивший основы единовластия); Брут, первый римский консул; дочь Цезаря Юлия и др. Подходит известный своим душевным благородством султан Египта и Сирии Саладин. Отдельным кругом сидят мудрецы и поэты: «учитель тех, кто знает», Аристотель; Сократ; Платон; Демокрит, который «мир случайным полагает»; философы Диоген, Фалес с Анаксагором, Зенон, Эмпедокл, Гераклит; врач Диоскорид; римский философ Сенека, мифические греческие поэты Орфей и Лин; римский оратор Туллий; геометр Эвклид; астроном Птолемей; врачи Гиппократ, Гален и Авиценна; арабский философ Аверроис.

«Покинув круг начальный», Данте сходит вниз, во второй круг Ада.

Песнь пятая

У границы круг второго Данте встречает справедливый греческий царь Минос, «законодатель Крита», ставший после смерти одним из трех судей загробного мира. Минос назначает грешникам степень наказания. Данте видит вокруг летящие души грешников.

То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.
... это круг мучений
Для тех, кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений.

Среди сладострастников, томящихся в круге втором, - царицы Семирамида, Клеопатра, Елена, «тягостных времен виновница». Сладострастниками признаны и терпят здесь муки Ахилл, «гроза сражений, который был любовью побежден»; Парис, Тристан.

Данте обращается к паре неразлучных даже в Аду влюбленных - Франческе да Римини и Паоло Малатеста. Франческа была выдана замуж за некрасивого и хромого человека, но вскоре полюбила его младшего брата. Муж Франчески убил обоих. Франческа спокойно отвечает Данте, что, несмотря на муки Ада,

Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.

Франческа рассказывает Данте историю их любви с Паоло. Поводом вступить в любовную связь, для них оказалось совместное прочтение романа о Ланчелоте, рыцаре Круглого стола, и о его любви к королеве Джиневре. «Мука их сердец» покрывает лоб Данте «смертным потом», и он падает без чувств.

Песнь шестая

Данте в сопровождении Виргилия вступает в круг третий, вход в который стережет трехглавый пес Цербер, бес с чертами пса и человека:

Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвет.

В круге третьем, где томятся чревоугодники, «дождь струится, проклятый, вечный, грузный, ледяной». Виргилий наклоняется, загребает две горсти земли и бросает их в «прожорливые пасти». Цербера. Пока тот давится землей, поэты получают возможнотсь пройти мимо него.

Данте встречает Чакко, известного всей Флоренции обжору. Чакко предсказывает ближайшие судьбы Флоренции, раздираемой враждой между двумя знатными родами (Черными и Белыми гвельфами, к которым принадлежал и Данте):

После долгих ссор
Прольется кровь и власть лесным
(Белым) доставит,
А их врагам - изгнанье и позор.
Когда же солнце трижды лик свой явит,
Они падут, а тем поможет встать
Рука того, кто в наши дни лукавит
(папы Бонифация VIII).

Черные гвельфы придавят Белых, по пророчеству Чакко. Многие Белые, в т. ч. и Данте, подвергнутся изгнанию.

Виргилий объясняет Данте, что когда Христос придет судить живых и мертвых, каждая из душ поспешит к своей могиле, где погребено ее тело, войдет в него и услышит свой приговор. Виргилий ссылается на труды Аристотеля, в которых говорится, что «чем природа совершенней в сущем, тем слаще нега в нем, и боль больней». Это означает, что чем существо совершеннее, тем оно восприимчивее и к наслаждению и к страданию. Душа без тела менее совершенна, чем соединенная с ним. Поэтому после воскресения мертвых грешники будут испытывать еще большие страдания в Аду, а праведники - еще большее блаженство в Раю.

Песнь седьмая

В следующем круге Данте поджидает греческий бог богатства Плутос, звероподобный демон, охраняющий доступ в четвертый круг, где казнятся скупцы и расточители. Эти две группы водят своеобразный хоровод:

Два сонмища шагали, рать на рать,
Потом они сшибались и опять
С трудом брели назад, крича друг другу:
«Чего копить?» или «Чего швырять?»

Виргилий упрекает Данте за его ошибочную мысль, будто Фортуна держит в руках человеческое счастье, и поясняет, что богиня судьбы - только исполнительница справедливой божьей воли, она распоряжается мирским счастьем, тогда как каждой из небесных сфер соответствует свой ангельский круг, ведающий небесным счастьем.

Виргилий и Данте пересекают четвертый круг и добираются

До струй ручья, которые просторной,
Изрытой ими, впадиной неслись.
Окраска их была багрово-черной...
Угрюмый ключ стихает и растет
В Стигийское болото, ниспадая...

В Стигийском болоте Данте видит свирепую толпу нагих людей.

Они дрались, не только в две руки,
Ho головой, и грудью, и ногами
Друг друга норовя изгрызть в клочки.

Виргилий объясняет, что здесь несут вечную кару гневные. Под волнами Стигийского болота тоже караются люди, «чьи глотки тиной сперло». Это те, кто глубоко таил Есебе гнев и ненависть при жизни и как бы задыхался от них. Теперь их наказание страшнее, нежели у тех, кто выплескивал свой гнев на поверхность.

Виргилий приводит Данте к подножью башни подземного города Дита, расположенного по другую сторону Стигийского болота.

Песнь восьмая

Данте замечает два зажженых огонька. Это сигнал о прибытии двух душ, на который с башни города Дита подается ответный сигнал и оттуда на челне отплывает перевозчик.

Злобный страж пятого круга, перевозчик душ через Стигийское болото - Флегий, по греческому мифу царь лапифов. Флегий сжег Дельфийский храм и был ввергнут разгневанным Аполлоном в Аид.

Флегий везет на челне Виргилия с Данте. «Посередине мертвого потока» Данте видит сторонника Черных гвельфов, богатого флорентийского рыцаря по прозавищу Ардженти («серебряный»), потому что он подковывал своего коня серебром. При жизни между ним и Данте существовала личная вражда, Ардженти отличался надменностью и бешеным нравом. Он обвивает обе руки вокруг шеи Данте, пытаясь стащить его в мрачные воды, но на Ардженти накидывается «весь грязный люд в неистовстве великом» и не дает ему исполнить его гнусное намерение. Ардженти «рвет сам себя зубами в гневе диком».

Перед Данте вырастает город Дит (латинское имя Аида), в котором «заключены безрадостные люди, сонм печальный». Вечный пламень веет за оградой города и окрашивает башни багряным цветом. Так перед Данте предстает нижний Ад. На воротах Данте видит многие сотни дьяволов «дождем ниспавших с неба». Они были когда-то ангелами, но вместе с Люцифером восстали против Бога и теперь низвержены в Ад.

Дьяволы требуют, чтобы Виргилий один подошел к ним, а Данте продолжал стоять поодаль. Данте пугается до смерти, но Виргилий уверяет его, что все будет в порядке, надо только верить и надеяться. Дьяволы беседуют с Виргилием недолго и быстро прячутся внутрь. Грохочет железо внутренних ворот Дита. Внешние врата были разбиты Христом, когда он пытался вывести из Ада души праведных, а дьяволы преградили ему путь. С тех пор адские врата стоят открытые.

Песнь девятая

Видя, что при его возвращении Данте побледнел от страха, Виргилий поборол собственную бледность. Поэт древности рассказывает, что некогда он здесь уже проходил, «злой Эрихто заклятый, что умела обратно души призывать к телам». (Эрихто - волшебница, воскресавшая мертвых и заставлявшая их предсказывать будущее).

Перед Данте и Вергилием взвиваются «три Фурии, кровавы и бледны и гидрами зелеными обвиты». Они призывают Медузу, от взгляда которой Данте должен окаменеть. Однако Вергилий вовремя предупреждает, чтобы Данте закрыл глаза и отвернулся, и даже закрывает его лицо своими ладонями. Фурии жалеют, что в свое время не погубили Тезея, который проник в Аид, чтобы похитить Персефону: тогда у смертных окончательно пропало бы желание проникать в подземный мир.

В круге шестом Данте видит «лишь пустынные места, исполненные скорби безутешной».

Гробницами исхолмлен дол бесплодный, -
Затем что здесь меж ям ползли огни,
Так их каля, как в пламени горнила
Железо не калилось искони.

В этих скорбных гробницах томятся еретики.

Песнь десятая

Неожиданно из одной могилы раздается голос Фарината дельи Уберти, главы флорентийских гибеллинов (партии враждебной гвельфам). Он спрашивает, чей потомок Данте. Поэт честно рассказывает свою историю. Фарината принимается оскорблять его, и Вергилий впредь советует Данте не рассказывать о себе встречным. Перед Данте встает новый призрак, гвельф Кавальканти, отец ближайшего друга Данте, Гвидо Кавальканти. Он удивлен, что не видит Гвидо рядом с Данте. Поэт объясняет, что приведен в Ад Виргилием, трудов которого Гвидо «не чтил».

Вергилий предупреждает, что когда Данте «вступит в благодатный свет прекрасных глаз, все видящих правдиво», т. е. встретит Беатриче, она даст ему увидеть тень Каччагвиды, который откроет Данте его грядущую судьбу.

Песнь одиннадцатая

Вергилий объясняет своему спутнику, что в пропасти нижнего Ада, расположены три круга. В этих последних кругах карается злоба, орудующая либо насильем, либо обманом.

Обман и сила - вот орудья злых.
Обман, порок, лишь человеку сродный,
Гнусней Творцу; он заполняет дно
И пыткою казнится безысходной.
Насилье в первый круг заключено,
Который на три пояса дробится...

В первом поясе карается убийство, грабеж, поджог (т. е. насилие над ближним). Во втором поясе - самоубийство, игра и мотовство (т. е. насилие над своим достоянием). В третьем поясе - богохульство, содомия и лихоимство (насилие над божеством, естеством и искусством). Вергилий упоминает, что «пагубней всего три ненавистных небесам влеченья: несдержность, злоба, буйное скотство». При этом «несдержность - меньший грех пред богом, и он не так карает за него».

Песнь двенадцатая

Вход в круг седьмой, где караются насильники, охраняет Минотавр, «позор критян», чудовище, зачатое критской царицей Пасифаей от быка.

В круге седьмом носятся кентавры. Данте и Виргилий встречают справедливейшего из кентавров, Хирона, воспитателя многих героев (например, Ахилла). Хирон распоряжается, чтобы кентавр Несс стал для Данте проводником и гнал прочь тех, кто мог бы помешать поэту.

Вдоль берега, над алым кипятком,
Вожатый нас повел без прекословий.
Был страшен крик варившихся живьем.

В кипящей кровавой реке томятся тираны, жаждавшие золота и крови, - Александр Македонский (полководец), Дионисий Сиракузский (тиран), Аттила (опустошитель Европы), Пирр (ведший войну с Цезарем), Секст (истребивший жителей города Габий).

Песнь тринадцатая

Бродя по второму поясу круга седьмого, где караются насильники над собою и над своим достоянием, Данте видит гнезда гарпий (мифических птиц с девичьими лицами). Они с Виргилием проходят через «пустыню огневую». Виргилий рассказывает, что когда Эней стал ломать миртовый куст, чтобы украсить ветвями свои алтари, из коры выступила кровь, и послышался жалобный голос погребенного там троянского царевича Полидора. Данте, по примеру Энея, протягивает руку к терновнику и ломает сучок. Ствол восклицает, что ему больно.

Так Данте вступает в лес самоубийц. Они единственные, кто в день Страшного Суда, отправившись за своими телами, не воссоединятся с ними: «He наше то, что сбросили мы сами».

Самоубийцам, чья «душа, ожесточась, порвет самоуправно оболочку тела», нет прощения, даже если человек «замыслил смертью помешать злословью». Te, что добровольно лишили себя жизни, после смерти обратились в растения.

Зерно в побег и в,ствол превращено;
И гарпии, кормясь его листами,
Боль создают...

Песнь четырнадцатая

Данте идет по третьему поясу седьмого круга, где в вечных муках томятся насильники над божеством. Перед ним «открылась степь, где нет ростка живого». Богохульники повержены навзничь, лежат вверх лицом, лихоимцы сидят, съежившись, содомиты снуют без устали.

Непримиримый богохульник, который и в Аду не отказывается от своего мнения, «сам себя, в неистовстве великом, казнит жесточе всякого суда». Он «гнушался богом - и не стал смирней».

Данте и Виргилий движутся в сторону высокой горы Иды.

В горе стоит великий старец некий;
Он золотой сияет головой,
А грудь и руки - серебро литое,
И дальше - медь, дотуда, где раздвой;
Затем - железо донизу простое,
Ho глиняная правая плюсна,
Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,
И капли слез сквозь трещины струятся
И дно пещеры гложет их волна.
В подземной глубине из них родятся
И Ахерон, и Стикс, и Флегетон.

Это Критский Старец, эмблема человечества, прошедшего через золотой, серебряный, медный и железный века. Сейчас оно (человечество) опирается на хрупкую глиняную стопу, т. е. час конца его близок. Старец обращен спиной к Востоку, области отживших свой век древних царств, и лицом к Риму, где, как в зеркале, отражена былая слава всемирной монархии и откуда, как полагает Данте, еще может воссиять спасение мира.

Песнь пятнадцатая

Перед Данте течет адская река, «жгучий Флегетон», над которым встает «обильный пар». Оттуда доносится голос флорентийца Брунетто, ученого, поэта и государственного деятеля времен Данте, на которого сам поэт смотрит, как на своего учителя. Он некоторое время сопровождает гостя. Данте

...не посмел идти равниной жгучей
Бок о бок с ним; но головой поник,
Как человек, почтительно идущий.

Данте видит, как в клокочущих алых водах адской реки мучаются «люди церкви, лучшая их знать, ученые, известные всем странам».

Песнь шестнадцатая

К Данте и Виргилию подлетают три тени из толпы, которая состоит из душ военных и государственных деятелей. «Они кольцом забегали все трое», потому что в третьем поясе седьмого круга Ада душам запрещено останавливаться даже на мгновение. Данте узнает флорентийских гвельфов Гвидо Гверра, Теггьяйо Альдобранди и Pycтикуччи., прославивших себя во времена Данте.

Виргилий объясняет, что теперь им пришла пора спускаться в самое страшное место Ада. На поясе у Данте обнаруживается веревка - он надеялся «ею рысь поймать когда-то». Данте вручает веревку Виргилию.

Он, боком став и так, чтобы ему
He зацепить за выступы обрыва,
Швырнул ее в зияющую тьму.

Я видел - к нам из бездны, как пловец, Взмывал какой-то образ возраставший, Чудесный и для дерзостных сердец.

Песнь семнадцатая

Из адской бездны появляется Герион, страж восьмого круга, где караются обманщики.

Он ясен был лицом и величав
Спокойством черт приветливых и чистых,
Ho остальной змеиным был состав.
Две лапы, волосатых и когтистых;
Спина его, и брюхо, и бока -
В узоре пятен и узлов цветистых.

Данте замечает «толпу людей, которая сидела близ пропасти в сжигающей пыли». Это ростовщики. Они помещаются над самым обрывом, на границе с той областью, где терпят муки обманщики. Виргилий советует Данте узнать, «в чем разность их удела».

У каждого на грудь мошна свисала,
Имевшая особый знак и цвет,
И очи им как будто услаждала.

Пустые мошны украшены гербами ростовщиков, что указывает на их знатное происхождение. Данте и Виргилий садятся на спину Гериона, и тот мчит их в пропасть. Ужас объемлет Данте, когда он видит, что

...кругом одна
Пустая бездна воздуха чернеет
И только зверя высится спина.

Герион опускает поэтов на дно провала и исчезает.

Песнь восемнадцатая

Данте вступает в круг восьмой (Злые Щели), который изборожден десятью концентрическими рвами (щелями). В Злых Щелях караются обманщики, которые обманывали людей, не связанных с ними какими-то особыми узами. В первом рву грешники идут двумя встречными потоками, бичуемые бесами и поэтому «крупней шагая», чем Данте и Виргилий. Ближайший к поэтам ряд движется им навстречу. Это сводники, соблазнявшие женщин для других. Дальний ряд образуют обольстители, соблазнявшие женщин для себя. Среди них -

... мудрый и отважный властелин,
Ясон, руна стяжатель золотого.
Он обманул, украсив речь богато,
Младую Гипсипилу, в свой черед
Товарок обманувшую когда-то.
Ее он бросил там понесшей плод;
За это он так и бичуем злобно...

Данте всходит «на мост, где есть простор для взгляда». Его глазам предстают толпы грешников, «влипших в кал зловонный» во втором рву. Это льстецы. Данте узнает Алессио Интерминелли, который признается, что терпит такую кару «из-за льстивой речи, которую носил на языке».

Песнь девятнадцатая

В третьем рву караются святокупцы, «церковные торгаши». Здесь Данте видит папу Николая III, который уже двадцать лет как закопан ногами вверх. Поэт склоняется над ним как духовник над убийцей (в средние века в Италии убийц закапывали в землю вниз головой, и единственным способом отсрочить жуткую казнь было попросить духовника еще раз подойти к осужденному). Данте выводит символ папского Рима, сливая воедино образ блудницы и зверя (по примеру автора Апокалипсиса, называвшего Рим «великой блудницей», сидящей на семиглавом и десятирогом звере).

Сребро и злато - ныне бог для вас;
И даже те, кто молится кумиру,
Чтят одного, вы чтите сто зараз.

Песнь двадцатая

В четвертом рву восьмого круга томятся прорицатели, пораженные немотой. Данте узнает фиванского прорицателя Тиресия, который, ударив посохом в двух сплетенных змей, превратился в женщину, а через семь лет совершил обратное превращение. Здесь и дочь Тиресия, Манто, тоже прорицательница.

Песнь двадцать первая

В пятом рву восьмого круга наказываются мздоимцы. Ров охраняют бесы Загребалы. Данте видит, как во рву кипит густая смола, замечает, «как некий дьявол черный по прозвищу Хвостач вверх по крутой тропе бежит».

Он грешника накинул, как мешок,
На острое плечо и мчал на скалы,
Держа его за сухожилья ног.
...И зубьев до ста
Вонзились тут же грешнику в бока.

Песнь двадцать вторая

Виргилий и Данте идут «с десятком бесов» по пятому рву. Иногда, «для облегченья мук», кто-то из грешников всплывает из кипящей смолы и поспешно ныряет обратно, потому что на берегу их ревностно стерегут бесы. Чуть кто-то замешкается на поверхности, один из стражей, Забияка, рвет ему «багром предплечье» и выхватывает «клок мяса целиком».

Едва мздоимец скрылся с головой,
Он на собрата тотчас двинул ногти,
И дьяволы сцепились над смолой.

Песнь двадцать третья

В шестом рву содержатся лицемеры, облаченные в свинцовые мантии, которые именуются плащами. Лицемеры очень медленно движутся вперед под тяжестью брони. Виргилий советует Данте подождать и пойти с кем-то из знакомых в ногу вдоль дороги.

Один из грешников признается, что они с товарищем - гауденты (в Болонве был учрежден орден «рыцарей девы Марии», гаудентов, целью которого считалось примирение враждующих и защита обездоленных. Так как члены ордена больше всего заботились о своих удовольствиях, то их прозвали «веселящимися братьями»). Гауденты терпят наказание за лицемерие своего ордена.

Данте видит «распятого в пыли тремя колами». Этот грешник - иудейский первосвященник Каиафа, подавший фарисеям, согласно евангельской легенде, совет убить Христа. Каиафа лицемерно говорил, что смерть одного Христа спасет от гибели весь народ. В противном случае народ может навлечь на себя гнев римлян, под чьей властью находилась Иудея, если и дальше пойдет за Христом.

Он брошен поперек тропы и гол,
Как видишь сам, и чувствует все время,
Насколько каждый, кто идет, тяжел.

Сами фарисеи вели яростную борьбу с раннехристианскими общинами, поэтому Евангелие называет и их лицемерами.

Песнь двадцать четвертая

В седьмом рву караются воры. Данте с Виргилием всходят на верх обвала. Данте сильно устал, но Виргилий напоминает, что впереди ему предстоит гораздо более высокая лестница (имея в виду путь в Чистилище). К тому же цель Данте - не в том, чтобы просто уйти от грешников. Этого недостаточно. Надо самому достигнуть внутреннего совершенства.

«Вдруг голос из расселины раздался, который даже не как речь звучал». Данте не понимает смысла слов, не видит, откуда доносится голос и кому он принадлежит. Внутри пещеры Данте видит «страшный ком змей, и так много разных было видно, что стынет кровь».

Средь этого чудовищного скопа
Нагой народ, мечась, ни уголка
He ждал, чтоб скрыться, ни гелиотропа.
Скрутив им руки за спиной, бока
Хвостом и головой пронзали змеи,
Чтоб спереди связать концы клубка.

Здесь терпят кару воры. Змеи испепеляют вора, он сгорает, теряет свое тело, падает, разваливается, но потом его прах внось смыкается и возвращается в прежнее обличье, чтобы казнь начиналась сначала.

Вор признается, что был любитель «жить по-скотски, а по-людски не мог». Теперь он «так глубоко брошен в яму эту за то, что утварь в ризнице украл ».

Песнь двадцать пятая

По окончанье речи, вскинув руки
И выпятив два кукиша, злодей
Воскликнул так: «На, боже, обе штуки!»
С тех самых пор и стал я другом змей:
Мне ни в одном из темных кругов Ада
Строптивей богу дух не представал...

Змеи впиваются в тела воров, и сами воры превращаются в змей: у них раздваиваются языки, ноги срастаются в единый хвост», после чего

Душа в обличье гадины ползет
И с шипом удаляется в лощину.

Песнь двадцать шестая

В восьмом рву казнятся лукавые советчики. «Здесь каждый дух затерян внутри огня, которым он горит». В восьмом рву мучаются Улисс (Одиссей) и Диомед (троянские герои, всегда совместно действовавшие в боях и хитроумных предприятиях), «и так вдвоем, как шли на гнев, идут путем расплаты».

Одиссей рассказывает Данте, что повинен в том, что всю жизнь сбивал людей с истинного пути, намеренно подсказывал им хитрые, неверные выходы из положения, манипулировал ими, за что и терпит теперь муки Ада. Неоднократно его лукавые советы стоили его спутникам жизни, и Одиссею приходилось «сменять плачем свое торжество» .

Песнь двадцать седьмая

Другой лукавый советчик - граф Гвидо де Монтефельтро, вождь романских гибеллинов, искусный полководец, то враждовавший с папским Римом, тот мирившийся с ним. За два года до смерти он постригся в монахи, о чем и уведомляет теперь Данте:

Я меч сменил на пояс кордильера
И верил, что приемлю благодать;
И так моя исполнилась бы вера,
Когда бы в грех не ввел меня опять
Верховный пастырь (злой ему судьбины!);
Я знал все виды потайных путей
И ведал ухищренья всякой масти;
Край света слышал звук моих затей.
Когда я понял, что достиг той части
Моей стези, где мудрый человек,
Убрав свой парус, сматывает снасти,
Все, что меня пленяло, я отсек;
И, сокрушенно исповедь содеяв, -
О горе мне! - я спасся бы навек.

Однако граф не смог отрешиться от привычных его уму хитростей и лукавства, извращенной логики, с помощью которой он портил менее дальновидным людям жизнь. Поэтому, когда пришел смертный час Гвидо де Монтефельтро, дьявол спустился с небес и подхватил его душу, объяснив, что и он - логик тоже.

Песнь двадцать восьмая

В девятом рву страдают зачинщики раздора. По мнению Данте, «превзойдет в сто крат девятый ров чудовищной расправой» все остальные круги Ада.

He так дыряв, утратив дно, ушат,
Как здесь нутро у одного зияло
губ дотуда, где смердят:
Копна кишок между колен свисала,
Виднелось сердце с мерзостной мошной,
Где съеденное переходит в кало.

Один из грешников - трубадур Бертрам де Борн, много воевавший и с родным братом и с соседями и побуждавший других к войне. Под его влиянием принц Генрих (которого Данте называет Иоанном) поднял мятеж против своего отца, который еще при жизни короновал его. За это мозг Бертрама отсечен навеки, голова раскроена пополам.

Песнь двадцать девятая

Вид этих толп и этого терзанья
Так упоил мои глаза, что мне
Хотелось плакать, не тая страданья.

Десятый ров - последнее прибежище поддельщиков. металлов, подделыциков людей (т. е. выдающих себя за других), поддельщиков денег и поддельщиков слов (лгунов и клеветников). Данте видит двух людей, сидящих спина к спине, «от ступней по темя острупевших». Они страдают зловонной чесоткой и притом расслаблены.

Их ногти кожу обдирали сплошь,
Как чешую с крупночешуйной рыбы

Или с леща соскабливает нож.

Песнь тридцатая

Перед Данте являются

...две бледных голых тени,
Которые, кусая всех кругом,
Неслись...
Один совсем как лютня был устроен;
Ему бы лишь в паху отсечь долой
Весь низ, который у людей раздвоен.

Это Джанни Скикки и Мирра, выдававшие себя за других людей. Мирра, дочь кипрского царя Кинира, воспылала любовью к своему отцу и под чужим именем утоляла свою страсть. Узнав об этом, отец хотел ее убить, но Мирра бежала. Боги превратили ее в мирровое дерево. Джанни Скикки притворился умирающим богачом и продиктовал за него завещание нотариусу. Составлено поддельное завещание было во многом в пользу самого Скикки (который получил отличную лошадь и шестьсот золотых, в то время как на богоугодные дела пожертвовал гроши).

В десятом рву восьмого круга томится и «лгавшая на Иосифа» - жена Потифара, которая тщетно пыталась обольстить прекрасного Иосифа, служившего у них в доме, и в результате оклеветала его перед мужем, а тот заключил Иосифа в тюрьму. В десятом рву казнится вечным позором «троянский грек и лжец Синон», клятвопреступник, лживым рассказом убедивший троянцев ввести в Трою деревянного коня.

Песнь тридцать первая

Виргилий сердится на Данте за то, что тот так много внимания уделяет подобным негодяям. Ho язык Виргилия, ужаливший Данте упреком и вызвавший на его лице краску стыда, сам же исцеляет его душевную рану утешением.

Из сумрачного света вдалеке возникают башни. Подойдя ближе, Данте видит, что это - Колодец гигантов (гиганты, в греческой мифологии пытавшиеся приступом взять небо и низвергнутые молниями Зевса).

Они стоят в колодце, вкруг жерла,
И низ их, от пупа, оградой скрашен.

Среди гигантов томится и царь Немврод, который замыслил построить башню до небес, что привело к смещению прежде единого языка, и люди перестали понимать речь друг друга. Исполин Эфиальт наказан тем, что больше не может шевелить руками.

Титан Антей возникает из темной котловины. Он не участвовал в борьбе гигантов с богами. Виргилий задабривает Антея, хвалит его сверхъестественную силу, и тот переносит их с Данте «в провал, где поглощен Иуда тьмой предельной и Люцифер».

Песнь тридцать вторая

Дном колодца, охраняемым гигантами, оказывается ледяное озеро Коцит, в котором караются обманувшие доверившихся, т. е. предатели. Это последний круг Ада, разделенный на четыре концентрических пояса. В первом поясе казнятся предатели родных. Они по шею погружены в лед, и лица их обращены книзу.

И их глаза, набухшие от слез,
Излились влагой, и она застыла,
И веки им обледенил мороз.

Во втором поясе терпят кару предатели родины. Случайно Данте ударяет одного грешника ногой в висок. Это Бокка дельи Аббати. Он отрубил в бою руку знаменосцу флорентийской конницы, что привело к замешательству и разгрому. Бокка принимается скандалить, отказывается представиться Данте. Другие грешники с презрением обрушиваются на предателя. Данте обещает, что Бокка с его помощью «навеки упрочит в мире свой позор».

Двое других грешников леденеют в яме вместе.

Один, как шапкой, был накрыт другим.
Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.

Песнь тридцать третья

В третьем поясе Данте видит предателей друзей и сотрапезников. Здесь он слушает историю графа Уголино делла Герардеска. Он правил в Пизе совместно со своим внуком Нино Висконти. Ho вскоре между ними возник раздор, чем и воспользовались враги Уголино. Под личиной дружбы и обещая помощь в борьбе с Нино, епископ Руджеро поднял против Уголино народный мятеж. Уголино вместе с четырьмя сыновьями был заточен в башню, куда он прежде запирал своих узников, где их уморили голодом. При этом сыновья неоднократно просили отца съесть их, но он отказывался и видел, как дети один за другим умирали в мучениях. Два дня Уголино звал мертвых с воплями тоски, но убило его не горе, а голод. Уголино просит снять гнет с его взгляда, «чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою, пока мороз не затянул его».

Поодаль мучается инок Альбериго, который, когда родственник дал ему пощечину, в знак примирения пригласил его к себе на пир. В конце трапезы Альбериго воскликнул, чтобы внесли фрукты, и по этому знаку его сын и брат вместе с наемными убийцами набросились на родственника и его малолетнего сына и закололи обоих. «Фрукты брата Альбериго» вошли в поговорку.

Песнь тридцать четвертая

Поэты вступают в последний, четвертый пояс, или точнее, в центральный диск девятого круга

Ада. Здесь казнятся предатели своих благодетелей.

Одни лежат; другие вмерзли стоя,
Кто вверх, кто книзу головой застыв;
А кто - дугой, лицо ступнями кроя.

Люцифер по грудь возвышается изо льда. Некогда прекраснейший из ангелов, он возглавил их мятеж против Бога и был свергнут с небес в недра земли. Превратись в чудовищного Дьявола, он стал властелином преисподней. Так в мире возникло зло.

В трех пастях Люцифера казнятся те, чей грех, по мысли Данте, ужасней всех: предатели величестна божьего (Иуда) и величества человеческого (Брут и Кассий, поборники республики, убившие Юлия Цезаря).

Иуда Искариот закопан внутрь головой и пятками наружу. Брут свисает из черной пасти Люцифера и корчится в немой скорби.

Виргилий объявляет, что их странствование по кругам Ада подошло к концу. Они делают поворот и устремляются к южному полушарию. Данте в сопровождении Виргилия возвращается к «ясному свету». Данте совершенно успокаивается, едва его очи озаряет «краса небес в зияющий просвет».

Чистилище

Данте с Виргилием выходят из Ада к подножию горы Чистилища. Теперь Данте готовится «воспеть Второе царство» (т. е. семь кругов Чистилища, «где души обретают очищенье и к вечному восходят бытию»).

Данте изображает Чистилище в виде огромной горы, возвышающейся в южном полушарии посреди Океана. Она имеет вид усеченного конуса. Береговая полоса и нижняя часть горы образуют Предчистилище, а верхняя опоясана семью уступами (семью кругами Чистилища). На плоской вершине горы Данте помещает пустынный лес Земного Рая. Там человеческий дух обретает высшую свободу, чтобы затем отправиться в Рай.

Страж Чистилища - старец Катон (государственный деятель последних времен Римской Республики, который, не пожелав пережить ее крушение, покончил с собой). Он «восхотел свободы» - духовной свободы, которая достигается посредством нравственного очищения. Этой свободе, не осуществимой без свободы гражданской, Катон посвятил и отдал жизнь.

У подножия горы Чистилища толпятся новоприбывшие души умерших. Данте узнает тень своего друга, композитора и певца Каселлы. Kaселла рассказывает поэту, что души тех, «кто не притянут Ахероном», то есть не осужден на муки Ада, слетаются после смерти к устью Тибра, откуда ангел отвозит их в челне на остров Чистилища. Хотя ангел долго не брал с собой Каселлу, тот не видел в этом обиды, будучи убежден, что желание ангела-перевозчика «с высшей правдой сходно». Ho сейчас весна 1300 г. (время действия «Божественной Комедии»). В Риме, начиная с рождества, справляется церковный «юбилей», щедро отпускаются грехи живым и облегчается участь мертвых. Поэтому вот уже три месяца, как ангел «берет свободно» в свою ладью всех, кто ни попросит.

У подножия горы Чистилища стоят умершие под церковным отлучением. Среди них - Манфред, король Неаполя и Сицилии, непримиримый противник папства, отлученный от церкви. Для борьбы с ним папский престол призвал Карла Анжуйского. В битве при Беневенто (1266 г.) Манфред погиб, и его королевство досталось Карлу. Каждый воин вражеского войска, чтя храброго короля, бросил камень на его могилу, так что вырос целый холм.

На первом уступе Предчистилища находятся нерадивые, до смертного часа медлившие с покаянием. Данте видит флорентийца Белакву, который ждет, что за него помолятся живые - его собственные молитвы из Предчистилища уже не слышны Богу.

своей участи нерадивые, умершие насильственной смертью. Здесь и те, кто пал в бою, и кто был убит предательской рукой. Душу графа Буонконте, павшего в битве, ангел уносит в Рай, «пользуясь слезинкой» его раскаяния. Дьявол решает завладеть хотя бы «прочим», то есть его телом.

Данте встречает Сорделло, поэта XIII в., писавшего на провансальском языке и погибшего, по преданию, насильственной смертью. Сорделло был уроженцем Мантуи, как и Виргилий.

Виргилий рассказывает, что он лишен лицезрения бога (Солнца) не потому, что грешил, а потому, что не знал христианской веры. Его он «поздно ведать научился» - уже после смерти, когда Христос сошел в Ад.

В уединенной долине пребывают души земных властителей, которые были поглощены мирскими делами. Здесь Рудольф Габсбургский (император так называемой «Священной Римской империи»), чешский король Пржемысл-Оттокар II (пал в битве с Рудольфом в 1278 г.), курносый французский король Филипп III Смелый (потерпел поражение, «омрачив честь лилий» своего герба) и пр. Большинство этих королей очень несчастны в своем потомстве.

К земным властителям спускаются два светлых ангела, чтобы стеречь долину, поскольку «близко появленье змия». Данте видит Нино Висконти, друга и соперника графа Уголини, которого поэт встречал в Аду. Нино сетует на то, что вдова скоро забыла его. Над горизонтом всходят три ярких звезды, символизирующие веру, надежду и любовь.

Виргилий и другие тени не нуждаются в сне. Данте же засыпает. Пока он спит, появляется святая Лючия, она хочет сама перенести поэта ко Вратам Чистилища. Виргилий соглашается и покорно следует за Лючией. Данте должен подняться по трем ступеням - беломраморной, пурпурной и огненно-алой. На последней сидит вестник бога. Данте с благоговением просит, чтобы ему открыли ворота. Тот, начертав на лбу Данте мечом семь «Р», вынимает серебряный и золотой ключи, открывает Врата Чистилища.

В круге первом Чистилища души искупают грех гордости. Круговая тропа, по которой движутся Данте с Виргилием, идет вдоль мраморной стены горного склона, украшенной барельефами, на которых изображены примеры смирения (например, евангельская легенда о смирении девы Марии перед ангелом, возвещающим, что она родит Христа).

Тени мертвых воздают хвалу Господу, просят о наставлении людей на путь истинный, о вразумлении их, ибо «сам найти дорогу бессилен разум величавый». Они шагают по кромке, «пока с них тьма мирская не спадет». Среди находящихся здесь - Одеризи из Губбио, прославленный миниатюрист. Он рассказывает, что «быть первым всегда усердно метил», что и должен теперь искупить.

"Тропа, которой идут души, устлана плитами, которые «являют кто кем был среди живых». Внимание Данте, в частности, привлекает изображение ужасных мук Ниобеи, которая гордилась своими семью сыновьями и семью дочерьми и глумилась над Латоной, матерью всего лишь двух близнецов - Аполлона и Дианы. Тогда дети богини убили стрелами всех детей Ниобеи, и она окаменела от горя.

Данте отмечает, что в Чистилище души вступают в каждый новый круг с песнопениями, тогда как в Аду - с воплями мук. Буквы «Р» на лбу Данте тускнеют, все легче кажется ему подъем. Виргилий, улыбаясь, обращает его внимание на то, что одна буква уже полностью исчезла. После того как стерлось первое «Р», знак гордости, корня всех грехов, стали тусклей и остальные знаки, тем более, что гордость была главным грехом Данте.

Данте добирается до круга второго. Поэт сознает, что завистью он грешил куда меньше, чем гордостью, но предчувствует муку «нижнего обрыва», того, где гордецы «пригнетены ношей».

Данте попадает в третий круг Чистилища. В глаза ему впервые ударяет яркий свет. Это небесный посол, который объявляет поэту, что ему открыт дальнейший путь. Вергилий объясняет Данте:

Богатства, вас влекущие, тем плохи,
Что, чем вас больше, тем скуднее часть,
И зависть мехом раздувает вздохи.
А если бы вы устремляли страсть
К верховной сфере, беспокойство ваше
Должно бы неминуемо отпасть.
Ведь там - чем больше говорящих «наше»,
Тем большей долей каждый наделен,
И тем любовь горит светлей и краше.

Виргилий советует Данте скорее достигнуть исцеленья «пяти рубцов», из которых два уже стерты покаянием поэта в своих грехах.

Слепящий дым, в который вступают поэты, обволакивает души тех, кто в жизни был ослеплен гневом. Перед внутренним взором Данте появляется Дева Мария, которая, найдя через три дня своего пропавшего сына, двенадцатилетнего Иисуса, беседующего во храме с учителем, говорит ему кроткие слова. Другое видение - жена афинского тирана Писистрата с болью в голосе требующая от мужа мести юноше, который поцеловал их дочь при людях. Писистрат не послушался своей жены, требовавшей, чтобы дерзкий был наказан, и дело кончилось свадьбой. Этот сон послан Данте, чтобы его сердце ни на миг не отвращало «влагу примиренья» - кротость, гасящую огонь гнева.

Круг четвертый Чистилища отведен унылым. Вергилий излагает учение о любви как об источнике всякого добра и зла и поясняет градацию кругов Чистилища. Круги I, II и III очищают с души любовь к «чужому злу», то есть зложелательство (гордость, зависть, гнев); круг IV - недостаточную любовь к истинному благу (уныние); круги V, VI, VII - чрезмерную любовь к ложным благам (корыстолюбие, чревоугодие, сладострастие). Природная любовь - это естественное стремление тварей (будь то первичное вещество, растение, животное или человек) к тому, что для них благотворно. Любовь никогда не ошибается в выборе цели.

В круге пятом взорам Данте предстают скупцы и расточители, в шестом - чревоугодники. Поэт отмечает среди них Эрисихтона. Эрисихтон срубил дуб Цереры, и богиня наслала на него такой неутолимый голод, что, продав ради пищи все, даже родную дочь, Эрисихтон начал есть собственное тело. В шестом же круге проходит очищение Бонифаций Фьески - архиепископ равеннский. Фьески не столько насыщал свою духовную паству нравственной пищей, сколько своих приближенных - лакомыми блюдами. Данте сравнивает исхудалых грешников с голодными иудеями в дни осады Иерусалима римлянами (70 г.), когда еврейка Мариам съела своего грудного младенца.

Поэт Бонаджунта Луккский спрашивает Данте, не тот ли он, кто лучше всех воспел любовь. Данте формулирует психологическую основу своей поэтики и вообще «сладостного нового стиля», разработанного им в поэзии:

Когда любовью я дышу,
То я внимателен; ей только надо
Мне подсказать слова, и я пишу.

В круге седьмом Данте видит сладострастников. Часть из них прогневили Бога, предаваясь содомии, другие, как поэт Гвидо Гвиницелли, терзаются стыдом за безудержную «скотскую страсть». Гвидо уже «свой грех начал искупать, как те, что рано сердцем воскорбели». Себе в позор они поминают Пасифаю.

Данте засыпает. Ему снится, как юная женщина собирает на лугу цветы. Это Лия, символ жизни деятельной. Она собирает цветы для сестры Рахили, которая любит смотреться в зеркало, обрамленное цветами (символ жизни созерцательной).

Данте вступает в Господень лес - то есть Земной Рай. Здесь ему является женщина. Это Maтельда. Она поет и собирает цветы. Если бы Ева не нарушила запрета, человечество обитало бы в Земном Раю, и Данте от рождения и до смерти вкушал бы то блаженство, которое ему сейчас открывается.

Творец всех благ, довольный лишь собою,
Ввел человека добрым, для добра,
Сюда, в преддверье к вечному покою.
Виной людей пресеклась та пора,
И превратились в боль и в плач по старом
Безгрешный смех и сладкая игра.

Данте удивляется тому, что видит в Земном Раю воду и ветер. Мательда объясняет (опираясь на «Физику» Аристотеля), что «влажными парами» порождаются атмосферические осадки, а «сухими парами» - ветер. Только ниже уровня ворот Чистилища наблюдаются такого рода смуты, порождаемые паром, который под воздействием солнечного тепла поднимается от воды и от земли. На высоте Земного Рая уже нет беспорядочных ветров. Здесь ощущается только равномерный круговорот земной атмосферы с востока на запад, вызываемый вращением девятого неба, или Перводвигателя, который приводит в движение замкнутые в кем восемь небес.

Поток, текущий в Земном Раю, разделяется. Влево струится река Лета, истребляющая память о совершенных грехах, вправо - Эвноя, воскрешающая в человеке воспоминание о всех его добрых делах.

Навстречу Данте шествует мистическая процессия. Это символ торжествующей церкви, идущей навстречу раскаявшемуся грешнику. Шествие открывается семью светильниками, которые, по Апокалипсису, «суть семь духов божиих». Три женщины у правого колеса колесницы - три «богословские» добродетели: алая - Любовь, зеленая - Надежда, белая - Вера.

Святая вереница останавливается. Перед Данте предстает его возлюбленная - Беатриче. Она умерла в возрасте двадцати пяти лет. Ho здесь Данте вновь изведал «былой любви обаянье». В этот миг исчезает Виргилий. Дальше путеводительницей поэта станет его возлюбленная.

Беатриче корит поэта за то, что на земле после ее смерти он был неверен ей и как женщине, и как небесной мудрости, ища ответы на все свои вопросы в мудрости человеческой. Чтобы Данте «не устремил шаги дурной стезей», Беатриче устроила ему путешествие по девяти кругам Ада и семи кругам Чистилища. Только таким образом поэт воочию убедился: дать ему спасенье можно лишь «зрелищем погибших навсегда».

Данте и Беатриче разговаривают о том, к чему вели поэта неправедные пути. Беатриче омывает Данте в водах реки Леты, дающей забвение грехов. Нимфы поют о том, что Данте теперь будет вечно верен Беатриче, отмеченной высшей красотой, «гармонией небес». Данте открывается вторая красота Беатриче - ее уста (первую красоту, глаза, Данте познал еще в земной жизни).

Данте после «десятилетней жажды» увидеть Беатриче (прошло десять лет с ее смерти) не сводит с нее глаз. Святое войско, мистическая процессия поворачивает обратно на восток. Процессия обступает библейское «древо познания добра и зла», от запретных плодов которого вкусили Ева и Адам.

Беатриче поручает поэту описать все, что он сейчас увидит. Перед Данте предстают в аллегорических образах прошлые, настоящие и грядущие судьбы римской церкви. К колеснице спускается орел и осыпает ее своими перьями. Это богатства, которыми христианские императоры одаряли церковь. Дракон (дьявол) оторвал у колесницы часть ее днища - дух смирения и бедности. Тогда она мгновенно оделась перьями, обросла богатствами. Пернатая колесница превращается в апокалиптического зверя.

Беатриче высказывает уверенность в том, что похищенная гигантом колесница будет возвращена и примет свой прежний вид. События покажут, кто будет грядущим избавителем церкви, и разрешение этой трудной загадки приведет не к бедствиям, а к миру.

Беатриче хочет, чтобы Данте, вернувшись к людям, передал им ее слова, даже не вникая в их смысл, а просто сохранив их в памяти; так паломник возвращается из Палестины с пальмовой ветвью, привязанной к посоху. Сна отсылает Данте к реке Звное, которая возвращает ему утраченные силы. Данте отправляется в Рай, «чист и достоин посещать светила».

Рай

Данте, испив от струй Эвнои, возвращается к Беатриче. В Рай его поведет она, язычник-Виргилий не может взойти на небеса.

Беатриче «вонзается» взором в солнце. Данте пытается последовать ее примеру, но, не выдержав блеска, устремляет глаза к ее глазам. Незаметно для себя поэт начинает вместе с любимой возноситься в небесные сферы.

Небесные сферы вращаются девятым, кристальным небом, или Перводвигателем, который в свою очередь, вращается с непостижимой быстротой. Каждая его частица жаждет соединиться с каждой из частиц объемлющего его неподвижного Эмпирея. Согласно объяснению Беатриче, небеса вращаются не сами, а приводятся в движение ангелами, которые наделяют их силой влияния. Этих «движителей» Данте обозначает словами: «глубокая мудрость» «разум» и «умы».

Внимание Данте привлечено гармоническими созвучиями, производимыми вращением небес. Данте кажется, что их накрывает прозрачным гладким густым облаком. Беатриче поднимает поэта к первому небу - Луне, ближайшему к земле светилу. Данте и Беатриче погружаются в недра Луны.

Данте спрашивает Беатриче, «возможно ль возместить разрыв обета новыми делами». Беатриче отвечает, что человек может сделать это только уподобляясь божественной любви, которая хочет, чтобы все обитатели небесного царства были подобны ей.

Беатриче и Данте летят ко «второму царству», второму небу, Меркурию. Навстречу им мчится «несчетность блесков». Это честолюбивые деятели добра. Данте спрашивает некоторых из них об их судьбе. Среди них - византийский император Юстиниан, который во время своего правления «в законах всякий устранил изъян», вступил на путь истинной веры, и Бог «его отметил». Здесь воздается «мзда по заслугам» Цинциннату, римскому консулу и диктатору, прославившемуся строгостью нрава. Здесь прославлены Торкват, римский полководец IY в.до н.э., Помпей Великий и Сципион Африканский.

На втором небе «внутри жемчужины прекрасной сияет свет Ромео», скромного странника, т. е. Ромэ де Вильне, министра, который, по легенде, будто бы пришел ко двору графа Прованского бедным паломником, привел в порядок его имущественные дела, выдал его дочерей за четырех королей, но завистливые придворные оговорили его. Граф потребовал от Ромео отчета в управлении, тот предъявил графу его приумноженные богатства и покинул графский двор таким же нищим странником, каким пришел. Граф казнил клеветников.

Данте непостижимым образом вместе с Беатриче взлетает на третье небо - Венеру. В глубине светящейся планеты Данте видит круженье других светил. Это - души любвеобильных. Они движутся с разной скоростью, и поэт высказывает предположение, что эта скорость зависит от степени «вечного их зренья», то есть доступного им созерцания бога.

Самым ярким оказывается четвертое небо - Солнце.

Ничья душа не ведала такого
Святого рвенья и отдать свой пыл
Создателю так не была готова,
Как я, внимая, это ощутил;
И так моя любовь им поглощалась,
Что я о Беатриче позабыл -

признается поэт.

Хоровод блесков обвивает Данте и Беатриче, словно «певучих солнц горящий ряд». Из одного солнца слышится голос Фомы Аквинского, философа и богослова. Рядом с ним - Грациан, монах-правовед, Петр Ломбардский, богослов, библейский царь Соломон, Диониисй Ареопагит, первый афинский епископ, и пр. Данте, окруженный хороводом мудрецов, восклицает:

О смертных безрассудные усилья!
Как скудоумен всякий силлогизм,
Который пригнетает ваши крылья!
Кто разбирал закон, кто - афоризм,
Кто к степеням священства шел ревниво,
Кто к власти чрез насилье иль софизм,
Кого манил разбой, кого - нажива,
Кто, в наслажденья тела погружен,
Изнемогал, а кто дремал лениво,
В то время как, от смуты отрешен,
Я с Беатриче в небесах далече
Такой великой славой был почтен.

Лучезарными представляются Данте в четвертой небесной сфере души святых, которым бог-отец являет таинство исхождения бога-духа и рождения бога-сына. До Данте доносятся сладостные голоса, которые по сравнению со звучанием «земных сирен и муз», то есть земных певиц и поэтов, необъяснимо прекрасны. Над одной радугой поднимается другая. Двадцать четыре мудреца окружают Данте двойным венком. Он называет их цветами, проросшими из зерна истинной веры.

Данте и Беатриче возносятся к пятому небу - Марсу. Здесь их встречают воители за веру. В недрах Марса, «звездами увит, из двух лучей слагался знак священный», т. е. крест. Вокруг звучит дивная песня, смысл которой Данте не понимает, но восхищается чудными созвучиями. Он догадывается, что это хвалебная песнь Христу. Данте, поглощенный видением креста, даже забывает смотреть в прекрасные глаза Беатриче.

Вниз, вдоль креста, скользит одна из звезд, «чья там блистает слава». Это Каччагвида, прапрадед Данте, живший в XII в. Каччагвида благословляет поэта, называет себя «мстителем злобных дел», заслуженно теперь вкушающим «мир». Каччагвида очень доволен своими потомками. Он только просит, чтобы Данте добрыми делами сократил срок пребывания в Чистилище своего деда.

Данте попадает на шестое небо - Юпитер. Отдельные искры, частицы любви - это пребывающие здесь души справедливых. Стаи душ, летая, сплетают в воздухе разные буквы. Данте читает слова, которые возникают из этих букв. Это библейское изречение «Любите справедливость, судящие землю». При этом латинская буква «М» напоминает Данте геральдическую лилию. Огни, слетевшие на вершину «М», превращаются в голову и шею геральдического орла. Данте молит Разум «разгневаться неукротимо на то, что местом торга сделан храм». Клубы дыма, застилающие справедливый Разум, Данте сравнивает с папской курией, которая не дает земле озариться лучом справедливости, а сами папы славятся своим корыстолюбием.

Беатриче вновь призывает Данте двигаться дальше. Они возносятся на планету Сатурн, где поэту предстают души тех, кто посвящал себя созерцанию Бога. Здесь, на седьмом небе, не звучат сладостные песни, которые слышны в нижних кругах Рая, потому что «слух смертен». Созерцатели объясняют Данте, что «ум, здесь светящий» бессилен даже в небесных сферах. Так что на земле его сила тем более бренна и бесполезно искать ответы на вечные вопросы средствами одного только человеческого ума. Среди созерцателей много смиренных монахов, чье «сердце было строго».

Данте возносится в восьмое, звездное небо. Здесь торжествующие праведники наслаждаются духовным сокровищем, которое они скопили в горестной земной жизни, отвергая мирское богатство. Души торжествующих образуют множество кружащихся хороводов. Беатриче с восторгом обращает внимание Данте на апостола Якова, известного своим посланием о щедрости Бога, символизирующего надежду. Данте всматривается в сияние апостола Иоанна, пытаясь разглядеть его тело (существовала легенда, по которой Иоанн был взят на небо Христом живым). Ho в раю обладают душою и телом только Христос и Мария, «два сиянья», незадолго перед тем «взнесшиеся в Эмпирей».

Девятое, кристальное небо, Беатриче иначе называет Перводвигателем. Данте видит Точку, льющую нестерпимо яркий свет, вокруг которой расходятся девять концентрических кругов. Эта Точка, неизмеримая и неделимая, - своеобразный символ божества. Точку окружает круг огня, который состоит из ангелов, разделяемых на три «трехчастных сонма»

Данте хочет знать, «где, когда и как» сотворены ангелы. Беатриче отвечает:

Вне времени, в предвечности своей,
Предвечная любовь сама раскрылась,
Безгранная, несчетностью любвей.
Она и перед этим находилась
He в косном сне, затем что божество
Ни «до», ни «после» над водой носилось
Врозь и совместно, суть и вещество
В мир совершенства свой полет помчали...

Данте проникает в Эмпирей, десятое, уже невещественное, небо, лучезарную обитель бога, ангелов и блаженных душ.

Данте видит сияющую реку. Беатриче велит ему приготовиться к зрелищу, которое утолит его «великую жажду постигнуть то, что пред тобой предстало». А то, что представляется Данте как река, искры и цветы, вскоре оказывается иным: река - кругообразным озером света, сердцевиной райской розы, ареной небесного амфитеатра, берега - его ступенями; цветы - блаженными душами, восседающими на них; искры - летающими ангелами

Эмпирей озарен невещественным светом, который позволяет творениям созерцать божество. Этот свет продолжается лучом, который падает с высоты на вершину девятого неба, Перводвигателя, и сообщает ему жизнь и силу влиять на ниже лежащие небеса. Озаряя вершину Перводвигателя, луч образует круг, гораздо больший, чем окружность солнца.

Вокруг светоносного круга расположены, образуя свыше тысячи рядов, ступени амфитеатра. Они подобны раскрытой розе. На ступенях восседает в белых одеждах «все, к высотам обретшее возврат», то есть все те души, которые достигли райского блаженства.

Ступени переполнены, но поэт с горечью отмечает, что этот небесный амфитеатр «немногих отныне ждет», т. е. указывает на испорченность человечества, и вместе с тем отражает средневековую веру в близость конца мира.

Обозрев общее строенье Рая, Данте принимается взглядом искать Беатриче, но ее уже нет рядом. Исполнив миссию путеводительницы, Беатриче вернулась на свое место в небесном амфитеатре. Вместо нее Данте видит старца в белоснежной ризе. Это Бернард Клервосский, богослов-мистик, принимавший живое участие в политической жизни своего времени. Данте считает его «созерцателем». В Эмпирее Бернард является таким же наставником поэта, какой в Земном Раю была деятельная Мательда.

В середине амфитеатра сидит Дева Мария, и улыбается всем, чьи глаза обращены к ней. Напротив Марии сидит Иоанн Креститель. Левее Марии, первым в ветхозаветном полукружии, сидит Адам. Правее Марии, первым в новозаветном полукружии, сидит апостол Петр.

Старец Бернард призывает «воздеть взор очей к пралюбви», т. е. к Богу, и молить Богогоматерь о милости. Бернард приступает к молитве, говорит о том, что в утробе Богоматери снова возгорелась любовь между богом и людьми, и благодаря жару этой любви возрос райский цвет, то есть рай населился праведниками.

Данте смотрит вверх. Его взору предстает «Вышний Свет, над мыслию земной столь вознесенный». У поэта не хватает слов, чтобы выразить всю беспредельность Нескончаемой Силы, Света Неизреченного, свой восторг и потрясение.

Данте видит тайну триединого божества в образе трех равновеликих кругов, разных цветов. Один из них (бог-сын) кажется отражением Другого (бога-отца), а третий (бог-дух) представляется - пламенем, рожденным обоими этими кругами.

Во втором из кругов, казавшемся отражением первого (и символизирующем бога-сына), Данте различает очертания человеческого лица.

Достигнув наивысшего духовного напряжения, Данте перестает что-либо видеть. Ho после пережитого им озарения его страсть и воля (сердце и разум) в своем стремлении навсегда подчинены тому ритму, в котором божественная Любовь движет мироздание.

В двух величайших творениях Данте Алигьери – «Новой жизни» и в «Божественной комедии» (см. её краткое содержание) – проведена одна и та же идея. Оба они связаны мыслью, что чистая любовь облагораживает природу человека, а познание бренности чувственного блаженства приближает человека к Богу. Но «Новая жизнь» – лишь ряд лирических стихотворений, а «Божественная комедия» представляет целую поэму в трех частях, заключающих до ста песен, каждая из которых содержит около ста сорока стихов.

В ранней молодости Данте пережил страстную любовь к Беатриче, дочери Фулько Портинари. Он сохранил её до последних дней жизни, хотя так и не сумел соединиться с Беатриче. Любовь Данте была трагичной: Беатриче умерла ещё в молодых летах, и после её смерти великий поэт видел в ней преобразившегося ангела.

Данте Алигьери. Рисунок Джотто, XIV век

В зрелые годы любовь к Беатриче стало мало-помалу утрачивать для Данте чувственный оттенок, переходя в чисто духовное измерение. Исцеление от чувственной страсти было для поэта духовным крещением. В «Божественной комедии» отражается это душевное исцеление Данте, его взгляд на настоящее и прошедшее, на свою жизнь и на жизнь друзей, на искусство, науку, поэзию, на гвельфов и гибеллинов , на политические партии «черных» и «белых». В «Божественной комедии» Данте высказал, как смотрит на все это сравнительно и относительно к вечному нравственному принципу вещей. В «Аду» и «Чистилище» (второе он часто называет также «Горой умилостивления») Данте рассматривает все явления только со стороны их внешнего проявления, с точки зрения государственной мудрости, олицетворенной им в своём «проводнике» – Вергилии , т. е. точки зрения права, порядка и закона. В «Раю» все явления неба и земли представляются в духе созерцания божества или постепенного преображения души, которым конечный дух сливается с бесконечным естеством вещей. Преображённая Беатриче, символ божественной любви, вечного милосердия и истинного богопознания, ведет его из одной сферы в другую и приводит к Богу, где нет более ограниченного пространства.

Такая поэзия могла бы показаться чисто богословским трактатом, если бы Данте не усеял своего путешествия в мире идей живыми образами. Смысл «Божественной комедии», где описан и изображен мир и все его явления, а проведенная аллегория обозначена только слегка, при анализе поэмы очень часто перетолковывали. Под явно аллегорическими образами понимали то борьбу гвельфов и гибеллинов, то политику, пороки римской церкви, или вообще события современной истории. Это лучше всего доказывает, как далеко был Данте от пустой игры фантазии и как он остерегался заглушить поэзию под аллегорией. Желательно, чтобы его комментаторы были при анализе «Божественной комедии» так же осмотрительны, как он сам.

Памятник Данте на площади Санта-Кроче во Флоренции

Данте «Ад» – анализ

«Я думаю, что для твоего блага ты должен последовать за мной. Я стану указывать путь и поведу тебя через страны вечности, где ты услышишь вопли отчаяния, увидишь скорбные тени, прежде тебя жившие на земле, призывающие смерть души после смерти тела. Потом ты увидишь также и других, ликующих среди очистительного пламени, потому что они надеются выстрадать себе доступ в жилище блаженных. Если же ты пожелаешь вознестись и в это жилище, то туда проведет тебя душа, которая достойнее моей. Она останется при тебе, когда я удалюсь. Волею верховного владыки мне, никогда не знавшему его законов, не дано указывать пути в его град. Ему повинуется вся вселенная, по царство его там. Там его избранный град (sua città), там стоит его надоблачный престол. О, блаженны взысканные им!»

По словам Вергилия, Данте предстоит познать в «Аду», не на словах, а на деле, все бедствие человека, отпавшего от Бога, и увидеть всю тщету земного величия и честолюбия. Для этого поэт изображает в «Божественной комедии» подземное царство, где он соединяет все, что ему известно из мифологии , истории и собственного опыта о нарушении человеком нравственного закона. Данте населяет это царство людьми, никогда не стремившимися достигнуть трудом и борьбой чистого и духовного бытия, и разделяет их на круги, показывающее своим относительным отдалением друг от друга различные степени грехов. Эти круги Ада, как он сам говорит в одиннадцатой песни, олицетворяют нравственное учение (этику) Аристотеля об уклонении человека от божественного закона.

Божественная комедия. Рай

Данте Алигьери

«Божественная комедия. Рай» – третья часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия, и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. Повидав вместе с Вергилием мучения грешников в Аду и Чистилище, Данте в сопровождении своей возлюбленной Беатриче оказывается в Раю. Здесь обитают блаженные, прожившие жизнь достойно, и среди них поэт узнает многих исторических персонажей. Две другие части этого гениального произведения – «Ад» и «Чистилище». Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Это издание содержит уникальный редкий перевод легендарного произведения, который выполнил Н. Голованов.

Данте Алигьери

Божественная комедия

Перевод с итальянского размером подлинника (терцинами) Н. Голованова

Его Императорскому Высочеству государю Великому Князю Константину Константиновичу, с его Августейшего соизволения свой перевод «Божественной Комедии» посвящает Н. Голованов.

Песнь первая

Вступление. – Седьмое утро пути. – Вознесение к небесам. – Беатриче говорит о вселенной.

1. Лучи Того, в Ком сила всех движений,

Все проникают, хоть в неравной доле:

Здесь ярче и светлее, там же меней.

4. Я в небе был, где слава та всех боле,

И видел, что ни передать понятно

Ни рассказать вернувшимся оттоле;

7. Зане сознанье, к цели благодатной

Приблизясь, так спешит упиться светом,

Что память уж нейдет оттоль обратно.

10. Но те красоты, из явленных мне там,

Что будто клад сознанье сохранило,

Для песен ныне будут мне предметом.

13. Да буду я твоей сосудом силы,

О Аполлон, в труде последнем ныне,

Чтоб мне твой лавр приять достойно было!

16. До сих пор я доволен был единой

Главой Парнасса; ныне ж непременно

Нужны мне обе той горы вершины!

19. Вселись в меня могуче, вдохновенно,

Каким ты был, когда в кровавом ложе

Ты Марсия распутал мощно члены!

22. Обвей меня могуществом, Дух Божий,

Чтоб область Твоей твари первозданной

Изобразить я мог хоть тенью схожей,

25. Да к древу Твоему я невозбранно

Приближусь, за величие предмета

Листвой, какой достоин я, венчанный!

28. О заблужденье! О позор для света!

Как редко лист срывается лавровый

К триумфу цезаря или поэта!

31. Восторгов бог восторга любит слово,

Коль скоро за пенейскими листами

Стремиться люди хоть слегка готовы.

34. От искр великое родится пламя;

Быть может, люди, жаждя гласов в Кирре,

Молиться станут лучшими словами! -

37. Чрез много окон свет рассеян в мире,

Но больше всех ему отверстье мило,

Где в три креста сошлось кругов четыре.

40. Сильней его теченье, и светила

Ясней; на воске праха в большей мере

Кладут печати дух его и сила.

43. День поднимался в небе с этой двери,

А с этой ночь; свет с этой половины,

А в той темно казалось эмисфере.

46. Стояла слева Беатриче, в длины

Небес вперяя взгляд, как не глядится

В сверкающее солнце взор орлиный.

49. Как луч другой от первого родится

И блещет вверх, стремясь туда обратно,

Как путник в край родимый, возвратиться,

52. Так взор ее, проникнув благодатно

В меня, зажег такую же алчбу там -

И стало в солнце мне смотреть приятно.

55. Там места нет чувств наших внешних путам

И взоры наши там светлей и чище,

В краях, что сделал Бог для нас приютом!

58. Не долго я глядел, но видел: прыща,

Как сталь в горниле, искр снопом багровым,

Сверкало солнца яркое огнище;

61. И мнилось мне, что днем зажегся новым

День, уж сиявший; и что солнцу брата

Воздвиг Всевышний всемогущим словом.

64. К вращенью неба взоры без возврата

Вперила Беатриче; и в нее же

Вонзил я взор, от горних сфер отъятый.

67. Глядясь в нее, я делался похоже

На Главка, что, от некого растенья

Вкусивши, вдруг семье стал равен божьей.

70. В словах сказать про то перерожденье

Нельзя, но и тому примера нету;

Лишь благодать дарует разуменье!

73. Был ли я духом? Ты лишь знаешь это,

Любовь творящая, своей рукою

Подъявшая меня в то царство света!

76. Когда твое движенье вековое

Опять мое вниманье пробудило

К гармонии, уставленной тобою, -

79. Я видел: столько неба охватило

То пламя, что поток иль дождь ужасный

Едва ль бы разлились с подобной силой.

85. И звуков новость и тот свет прекрасный

Зажгли мне в сердце жажду знать такую,

Что век не ощущал я боле страстной!

85. Но та, кто зрит меня, как сам не зрю я,

Ко мне успокоительное слово

Вещала ранее, чем попрошу я:

88. – Ты призраком пленен фальшивым снова,

Того не видя, в чем сам убедиться

Ты б мог, с себя стряхнувши лжи оковы.

91. Тебе, что на земле мы, верно, мнится;

Но ты несешься к высоте безбрежной,

Как молньи луч чрез небеса стремится, -

94. Но чуть свободен от ошибки прежней,

Я вновь повергнут был в туман сомненья

От слов, мне сказанных с улыбкой нежной,

97. И молвил: От большого удивленья

Свободен я; но все ж меня пугает

Мое над всем легчайшим возношенье.

100. Тогда она, вздохнувши, направляет

Взгляд на меня, с тем кротким взглядом схожий,

С которым мать сыновний бред внимает, -

103. И начала: Людских законов строже

Законы есть и в небе; и вселенной

Законы те даруют образ Божий;

196. И виден в них семье духов блаженной

След вышней силы, – цели той конечной,

Для коей создан строй тот неизменный.

199. И весь тот ряд сознаний бесконечный

Имеет склонности, в различной мере

Его ведущие к той цели вечной.

112. Чрез море бытия к единой двери

И пристани, различными путями

Плывет всяк, своему инстинкту веря,

115. И тот инстинкт луне приносит пламя;

Другой сцепляет шар земли совместно;

Людскими третий властвует умами.

118. Тот лук не только твари бессловесной

Шлет стрелы, но и первенцам творенья

Чарует ум любовью небесной.

121. Слив части все в едино, Провиденье

Сбирает их, покой им давши в крае

Быстрейшего и первого движенья.

124. И нас мчит сила именно такая,

Все в мире к цели общей и прекрасной,

Единственной неся и направляя.

127. Хоть часто форма твари несогласна

С намереньем Творца и для идеи

Материя бесчувственно безгласна,

130. Или, бороться силы не имея

Нередко тварь на ложный путь вступает,

Коль скоро правда скроется пред нею, -

133. И лживой красотой ее прельщает

Земля и, изменивши путь первичный,

Она во прах и долу ниспадает.

136. Но как воде стремиться вниз обычно,

Презрев преграды гор и камней груды, -

Так духу к небесам взлетать прилично.

139. Когда б ты не взлетал, то было б чудо,

Как если б, на земле пылая, пламя

Не рвалось всею силой вверх оттуда. -

142. И в небо вновь она впилась очами.

Песнь вторая

Первый отдел: сферы семи планет. – На Луне. – Конец рассказа Беатриче.

1. О вы, чей утлый челн, хоть мал и тесен,

Вслед одинокому стремится бегу,

Каким корабль моих несется песен!

4. Домой вернитесь, к верному ночлегу:

Лишь я из виду скроюсь, – бесполезно

Заблудитесь в пучинах вы без брегу.

7. Мне путь в еще не пройденные бездны.

Минерва – ветр мой; Феб мой руль; имею

Я новых Муз вождями в край надзвездный!

10. Немногие ж, кто протянули шею,

Стремясь за пищей Ангелов святою,

Чтоб жить, во век не насыщаясь ею, -

13. Плывите смело в океан за мною,

Пока в глазах у вас я там предъйду;

Но след мой вмиг сотрется вновь волною.

16. Дивиться будете, как не дивились виду

Пастушьему великого Язона

Герои, что отправились в Колхиду!

19. Мы возносились жаждою врожденной

Зреть царство то, что носит образ Божий, -

Со скоростью вращения вселенной.

22. Глядела Беатриче вверх; я тоже

Все на нее глядел; и сроком меней,

Чем в луке бы стрела слетела с ложа, -

25. Примчался в область я, где в восхищенье

Стал нем я. Та ж, пред коею напрасно

Скрывать я стал бы смену ощущений, -

28. Рекла, столь радостна, как и прекрасна:

Стремись к Творцу душою благодарной!

До первых звезд взнесен ты силой властной.

31. Мы, мнилось, были скрыты пленкой парной,

Блестящей, толстой, словно грань алмаза,

Средь коей пал луч солнца светозарный.

34. В сей вечный перл мы погрузились сразу, -

Как света луч проходит в бездне водной,

Хоть гладь осталась ровною для глазу.

37. Пусть склонен думать разум земнородный,

Что равные несовместимы длины

И что для тела тело непроходно.

40. Тем боле потому узнать причину

Должны мы быть желанием влекомы,

Что с Божеством сливает нас в едино!

43. Должны без доказательств верить в то мы,

Как, в мир вступая, разум наш наглядно

Первичные приемлет аксиомы.

46. Я ей в ответ: Мадонна, сердцем жадно

Стремлюся я к той Мощи животворной,

Меня несущей к высоте отрадной.

49. Но молви мне: что порождает черный

Мрак пятен, что в земной убогой сфере

О Каине рассказ рождает вздорный. -

52. Она в ответ с улыбкою: Я верю:

Ключ внешних чувств, опора вашим мненьям

В духовный мир вскрывает плохо двери.

55. Не будь врасплох застигнут удивленьем,

Затем, что каждый орган чувств животный

Ваш, разум лишь приводит к заблужденьям.

58. Но молви, как ты мыслишь сам? – Охотно,

Я отвечал, – Причина, без сомненья,

Что вещество то жидко там, то плотно. -

61. Она ж в ответ:,В подробном объясненьи

Когда бы правду я тебе открыла -

В своем ты убедился б заблужденьи

64. В восьмой из сфер небесных есть светила,

И в многочисленной семье их славной

Они различны свойствами и силой.

67. Будь вещество тому причиной главной -

Оно б разлилось во вселенной целой

Иль в густоте различной или в равной.

70. Различие в достоинстве есть дело

Начал, дающих форму; те ж начала

Ты исключил догадкой неумелой.

73. Когда бы плотность пятна те рождала,

Там вещество должно в зерно бы слиться,

А там совсем оно б оскудевало.

76. Иль как в зверях, – там толще жир сгустится,

А там спадет, – так книга сей планеты

Имела бы различные страницы.

79. Конечно, обнаружилось бы это

Немедленно при солнечном затменьи,

Являя для лучей его просветы.

82. Но не бывает так. Предположенье,

Поэтому, такое неудачно.

Рассмотрим же твое второе мненье.

85. Коль скоро тело не было б прозрачно,

Тогда предел найдется, до какого

Дойдя, луч поглотится в массе мрачной.

88. И он воротится обратно снова,

Как от стекла он должен возвратиться,

За коим сзади лист лежит свинцовый.

91. Конечно, можешь ты отговориться

Еще предположением возможным,

Что в большей глубине он отразится.

94. Но мненье то ты вновь признал бы ложным,

Коль опыты тебе б то доказали, -

Родник всем вашим знаньям ненадежным.

97. Три зеркала, – два ближе, третье дале

Поставив, – так стань сам, чтоб этом ряде

Твои глаза меж первых двух стояли.

100. Пускай на них свет упадает сзади -

И всеми зеркалами отраженный

Луч, возвратясь, в твоем сольется взгляде;

103. То отблеск в нем, настолько ж напряженный

Родится, (хоть совсем не столь пространный)

Поверхностью самой отдаленной.

106. Но как луч солнца воскресит багряный

Первичный цвет в цветах, что мрак полночнынй

Успел одеть в покров холодный льдяныий,

109. Так истиною просвещенный точной

Блести теперь, и пусть ее зарею.

Растопятся твои сомненья мощно!

112. Есть тело в небе вечного покоя,

Что жизнь в себе как свойство заключает

И бытие кружась родит. Второе

115. Небес пространство, что на нас взирает

Столь многими очами, сей первичный

Источник бытия распределяет.

118. Другие сферы с силою различной,

Жизнь в ряд причин и целей неизменный

Связав, ведут в вселенной строй обычный.

121. Ты видишь, эти органы вселенной

Несут все сверху принятое ниже,

Его распределяя постепенно.

124. Заметь, как ныне подошла я ближе

К ядру причин, тебе столь непонятных,

Да истину сам впредь отыщешь ты же!

127. Мощь и движенье сфер сих необъятных,

Точь в точь от кузнеца удар кузнечный, -

Все от Вождей исходит благодатных.

130. То небо, что блестит в красе предвечной

Столь многих звезд, сияет отпечатком

И мудрости подобьем бесконечной.

133. Как в вашем прахе жизненным порядком

Дух разовьется, с телом слитый тесно,

Способностей различных став начатком, -

136. Так мудрость развивается в небесной

Семье светил, чтоб вновь неразделимой

Сойтись с их совокупности совместной.

139. Различье сил с камнями дорогими

Сливается, им жизни дав основу

И словно жизнь, срастаясь крепко с ними.

142. Рождаясь от источника святого,

В звездах сияньем силы те сияют,

Как радостью блеск зрачка живого.

145. И силой их лучи не совпадают

Не от различной плотности; начала,

Дарующие форму, освещают

148. По мере сил их, – много или мало,

Песнь третья

На Луне (продолжение). – Обитательницы Луны. – Пинкарда. – Констанца. – Рассуждение о степенях блаженства.

1. То солнце, коим страстию любовной

Зажжен я в детстве был, лучами спора

Открыло мне лик правды безусловной.

4. Разбитым ею, побежденным скоро

Признав себя, – как сделать было надо, -

Я поднял голову для разговора.

7. Вдруг мне явилось зрелище, для взгляда

Столь сладкое, что даже угасало

Сознание пред этою отрадой!

10. Точь в точь сквозь грани чистые кристалла,

Иль сквозь струю прозрачного потока,

(Чтоб только дна она не затемняла),

13. Черты лица бледнеют, так что око

Жемчужную на белой шее нить

Едва лишь различает издалёка, -

16. Я видел лица с жаждой говорить -

И был в ошибке противоположной

Той, что могла Нарцисса погубить.

19. За отраженья в зеркале их ложно

Принявши, повернулся я назад,

Чтоб мне лик к лику зреть их было можно,

22. И – никого не встретив, был объят

Я удивленьем; но подобно мати

Она улыбкой встретила мой взгляд.

25. – Не подивись, что на шаги дитяти

Я улыбаюсь; но пока для ног

Твоих непрочна почва благодати,

28. И стоит каждый шаг тебе тревог.

Страница 5 из 17

истинные сущности и лица

Тех, кто обет свой выполнить не мог.

31. Так говори ж и слушай, чтоб дивиться;

И верь: свет, всех животворящий, оный

От истины не даст им уклониться. -

34. Тогда к душе, всех боле к речи склонной,

Я подошел, к беседе столь приятной

Излишне пылкой жаждою смущенный.

37. – Дух, что рожден для доли благодатной,

Вкушающий ту сладость и красоты,

Что всем, их невкушавшим, непонятны!

40. Прошу тебя, открой и молви, кто ты,

И назови живущих здесь над твердью.

– Тогда душа ответила с охотой:

43. – Вскрыть жажде правой дверь в нас есть усердье,

Зане всю свиту милостью Богатый

Себе уподобляет в милосердии.

46. Я инокинею была когда-то

И, – хоть теперь прекрасней я, – но взоры

Вперив острей, узнать бы мог меня ты.

49. Пиккарда я, причисленная к хору

Блаженных, и блаженства пью струи я,

Витая в сфере, хоть всех мене скорой.

52. Но Дух Святой, что наши симпатии

Один возжег, внушил нам – сферы эти

Любить, Его уставы чтя святые.

55. Удел наш, столь завидный в вашем свете,

Нам дан за то, что мы обеты наши

Не соблюли, небрегши об обете., -

58. Я молвил: Лик ваш просветляет краше -

Не знаю я – божественное что-то,

Преобразив черты земны ваши.

61. В узнаньи был я медлен оттого-то.

Но речь твоя ко мне была подмогой,

Чтоб ум восстановил твои красоты.

64. Но молви: вы, кто счастливы столь много,

Желаете ль себе вы места выше,

Чтобы полней любить и видеть Бога? -

67. Она переглянулась, это слыша,

С другими и ответила с такою

Улыбкой, как любовью первой пыша:

70. – Брат! Добродетель милости в покое

Нас ублажает; мы не хочем боле

Того, что есть; нас не влечет другое.

73. Когда б вздыхали мы о лучшей доле,

Желанье наше не было в согласьи

С верховной, здесь нас водворившей волей,

76. Что невозможно в этих сферах счастья,

Суть коего любовь; необходимо

Жить в ней, чтоб в радости приять участье.

79. Вся суть блаженства, коим здесь горим мы, -

Чтоб волею Божественной единой

Желанья наши были разрешимы.

82. Здесь лествицей поставлены мы длинной, -

Как будет царству и Царю желанным,

Чья воля нашей быть должна причиной.

85. В ней – мир наш; и она-то океаном

Струит мир без предела и без края

Всем, ею и природою созданным. -

88. Я понял: всюду в небе – сладость рая,

Хоть и неравномерно в нем разлита

Любовь, блаженство льющая, святая.

91. Как блюдом мы одним бываем сыты,

А потому хотим и ждем другого,

К тому уж не имея аппетита, -

94. Явил я – чрез движенье и чрез слово -

Желание узнать об этой ткани,

Которая осталась неготовой.

97. – Здесь покрывало девственниц желанней;»

Она рекла – высоким сим заслугам

Здесь в небе выше степень воздаяний.

100. Как те, кто жить по смерть хотят с Супругом,

Что принимает всякие обеты,

Согласные с Его желаний кругом, -

103. Я в молодости отреклась от света

И избегала лжи его прелестной,

В покровы иноческие одета.

106. Но человек, привыкший к злу, бесчестно

Меня увлек из моего приюта.

Что было дале – Богу лишь известно.

109. Сиянье то блестящее, как будто

Весь свет родился из его утробы,

Которое там видишь, в том краю ты, -

112. То ж о себе, как я, сказать могло бы,

Лишенное покрытия святого

И не соблюдши тень его до гроба.

115. Но против воли в мир вернувшись снова,

Средь мира и его неправды дикой,

Она с души все ж не сняла покрова.

118. То блещет свет Констанции великой;

Родившей гром последний Швабской славе

Грозе второй от Швабского языка. -

121. Пиккарда смолкла и запевши А?е

Исчезла, как, попав в поток глубокий,

В кристалле струй исчезнет камень въяве.

124. Мой взор следил за нею так далёко,

Как только мог; и вновь мной овладела

Отрады жажда, более высокой.

127. Я в Беатриче взор вперил всецело.

Ее лицо еще ясней зажглось;

Сперва поник я взглядами несмело,

130. А после – был подвигнут на вопросы.

Песнь четвертая

Продолжение рассуждения Беатриче о степенях блаженства и свободе воли.

1. Меж двух равно далеких вкусных блюд -

Граница для решительности всякой;

Ослу между двух копен выбор в труд.

4. Меж двух ягнят остался б одинако,

За кем погнаться, не решившись -

А меж двух серн охотничья собака, волк,

7. И я так в нерешительности смолк;

Свою Владычицу спросить не смея,

Мои сомненья взять не мог я в толк.

10. Я был безмолвен; лик мой тем яснее

Мое недоумение явил,

Как если б речь о том я вел пред нею.

13. И Беатриче – словно

Страница 6 из 17

Даниил

Сон угадал Навуходоносора,

И ярость тем неправую смирил, -

16. Сказала мне: «В тебе подъемлют споры

Два рода мучащих», тебя сомнений;

Ты их страшишься вверить разговору.

19. Ты молвишь: чем заслуга малоценней,

Коль скоро, при насилии свершенном,

Пребудет воля чистой тем не меней?

22. Другой вопрос: ты в мнении с Платоном

О преселении на звезды схож,

Коль скоро дух с земным простится лоном;

25. И как обоими равно гнетешь

Ты разум свой, то раньше уясним мы

Сомненье то, в котором боле ложь.

28. Обожествясь всех боле, серафимы,

Два Иоанна и сама Мария,

И Моисей, и кто всех выше чтимы, -

31. Витают в том же небе все святые,

Не долговечней в счастье и не кратче,

Чем ведшие с тобою речь другие.

34. Но в круге высшем все ж, различно знача,

Они располагаются различно,

Дух вечный меней чувствуя иль паче.

37. В тех, что объемлет этот круг первичный,

Тебе нижайший их отдел показан,

Их меньшей добродетели приличный.

40. Зане ваш дух вещественностью связан,

И путь один, доступный пониманью,

Вам чрез посредство внешних чувств указан

43. Вот почему, к вам снисходя, Писанье

Вам кажет правящую Божью силу

Десницей Вышнего, – в иносказанье.

46. Вот почему оно изобразило

В подобье плотском спасшего Товита,

И Михаила тоже, и Гавриила.

49. Так видишь в рассуждении души ты,

Что мысль Тимеева другого рода,

(Когда иного смысла в ней скрыто)

52. Коль он в возможность верует восхода

Души в тот мир, где ранее витала,

Чем с формой сопрягла ее природа.

55. Но если речь его и недосказала

Всего и смысл сокрытый в ней остался,

Насмешек не достоин он нимало.

58. Сказав: след их влиянья возвращался

К светилам тем иль честью иль позором,

До цели правды лук его касался.

61. И заблужденьем стало то, которым

Мир приведен был скоро к поклоненью

Юпитеру, Венере, звездным хорам.

64. Не вредно столь второе заблужденье:

Ты от меня, твоим сомненьям вверясь,

Не станешь в столь пространном отдаленье.

67. Что наша правда, вашей правдой мерясь,

Для ваших взглядов кажется вам лживой,

Ученье веры то, не злая ересь.

70. Но так как эту б истину могли вы

Понять, – исполню я твое желанье,

И станет ясно все тебе на диво.

73. Коль кто насильем принужден к деянью,

Страдательно покорствуя, то все же

Ему насилье то – не оправданье.

76. Не гасит волю сила, уничтожа;

Зане с огнем, на зло ветрам и вьюгам,

Несущимся горе, в нас воля схожа.

79. Такая воля век не будет другом

Насилью! Но так сделать не умела

Чета, что первым сим объята кругом.

82. Когда бы воля их осталась целой,

Как до конца пребыли тверды строго

Лаврентий на решетке, муций, смелый, -

85. То, чуть освободившись, на дорогу

След этой волей был бы им указан;

Но смертных с волею такой – немного.

88. Коль принял ты, – как сделать ты обязан -

Мои слова, – то, верно, устранили

Они всю ложь и узел твой развязан.

91. Но эти объясненья послужили

В тебе к недоумению такому,

С каким бороться ты не будешь в силе.

94. Вложила я в твой ум, как аксиому,

Что дух блаженный быть не может лживым,

Всегда первичной истиной влекомый.

97. И перед разумом твоим пытливым

Могла любовь Констанцыи к покрывалу

Моим речам быть противоречивым

100. Нередко и с тобою, брат, бывало:

Опасности бояся малодушно,

Чего не надо, делал ты, пожалуй.

103. И Алкмеон так сделал благодушный,

И нечестивым стал из благочестья,

И мать убил свою, отцу послушный.

106. И вот к чему твой ум хочу привесть я:

Коль сила с волей заодно, – верховной.

Такой проступок не оправдан местью.

109. Назло согласья в воле безусловной

Нет: но она согласна, быть отказом

Своим бояся более греховной.

112. О воле безусловной так рассказом

Пиккарда говорит, я ж про другую

Речь повела; мы обе правы разом. -

115. Так, мир неся и душу мне чаруя,

Текли того источника струи,

Что правду зарождает в нас любую.

118. – Любовь Первоисточника любви!

Тобой душа моя воспламенилась

И силы обновляются мои!

121. Моя любовь не столько укрепилась,

Чтобы воздать тебе; пусть все Могущий

И зрящий все воздаст тебе за милость.

124. Наш ум не сыт ничем иным, как сущей

Во веки истиной, пред коей ложным

Предстанет всякий призрак, нас влекущий.

127. Как зверь в берлоге, так умом тревожным

Почием в ней мы, и успокоенье

Вне этой правды, станет невозможным.

130. Так, у подножья истины сомненье

Родится и дарует смертным силы

Вздыматься на ступень вслед за ступенью.

133. Вот что меня зажгло и окрылило

Вас вопросить, Мадонна, да ответом

Я уясню все, что темно мне было.

136. Хочу я знать: нарушенным обетам

Возможно ль возмещение какое

Делами, что столь ценны в царстве этом? -

139. Она взглянула на меня с такою

Любовью, в искрах глаз ее открытой,

Что, побежденный, пристыженный вдвое,

142. Поник я взглядом в землю, как убитый.

Песнь пятая

Заключение предыдущего рассуждения об обете. – Вознесение на Меркурий.

1. – Коль скоро я огнем любви блистаю

Сильней, чем вынесть можно оком тленным,

И светом твое зренье затемняю, -

4. То не дивися: в зренье совершенном

Окрепнув, обсужденье поспешает

Сравняться с восприятием мгновенным.

7. Уж отблеск и в твоих глазах блистает

Того, что свет зажег тебя незримый,

Что всяким веяньем любовь рождает.

10. И коль в другом добро какое чтим мы,

То, значит, этот отблеск, нам невнятный,

Нам тайно осенил предмет любимый.

13. Ты хочешь знать: пред правдой благодатной

Какой ценой возможно искупленье,

Когда обет нарушен святотатно?

16. Так искрами святого поученья

Владычица мне просветляла очи,

Не прерывая слов своих теченья:

19. Дар высший, данный Божьей дланью отчей,

Гласящий про любовь Его всех боле,

Им выше ценится, чем всякий прочий.

22. Тот дар великий есть свобода воли,

Что им дана разумному творенью,

Хотя всему, но никакому боле.

25. Отсель – обета важное значенье:

Приносишь волю в жертву ты, коль скоро

Господь твое приемлет приношенье.

28. Представ пред Богом с жертвою, с которой

Ничто другое в мире не сравнится,

Ты с Богом связан силой договора.

31. Как или чем той жертве замениться?

Как милостыня краденым преступна,

Преступно так обетом поступиться.

34. Но с этим мысль поставив совокупно:

Дар церкви разрешать обеты ведом!

Душа твоя сомненьям вновь доступна.

37. Пребудь еще покуда за обедом,

И если тяжело варима пища,

За ней лекарство дам тебе я следом, -

40. Да будешь высшей мудрости жилище:

Ведь слышать мало, надобно усвоить;

Усвой мои слова полней и чище!

43. Два пункта в жертве могут мысли стоить,

И первый пункт – какой избрать предмет;

Второй – как крепкий договор устроить.

46. Последнему замены в мире нет:

Как свят он, объяснила уж тебе я,

И научил тебя в том мой ответ.

49. Но допускали в жертвах Иудеи,

Как сам ты знаешь, иногда замену,

В законе разрешение имея

52. Заменою, обету равноценной, -

Без совести упреков и утраты

Пред Богом, – искупать обет священный.

55. Но лишь ключом из серебра и злата, -

И никакою прочей волей в мире, -

Быть может ноша прежняя отнята.

58. Обет же новый тяжелей и шире

Быть должен по сравненью с тем, что сложен:

Будь новый шесть, коль прежний был четыре!

61. Дабы он, на весы суда возложен,

Перетянул на вечном коромысле,

И выкуп новый не был пуст и ложен.

64. О смертный, не шути с обетом! В мысли

Всегда имей поступок Иефеая

И наперед последствия исчисли;

67. Но помни: зло, что сделал сознавая,

Ты прекратить скорей всегда обязан,

Чем продолжать, обет свой соблюдая.

70. Тому пример в истории указан,

Как был за Ифигению сонм целый

Вождей стыдом и горестью наказан.

73. Не будь, христианин, столь скор до дела,

Как пух, по ветру двигаться готовый:

Не всякой влагой моешься добела!

76. Дарован Ветхий вам Завет и Новый;

Блистают церкви пастыри пред вами, -

Вам полно для спасенья Божья слова.

79. А вы, страстям дурным покорны, сами

Бессмысленно влечетесь вы, как стадо,

На срам перед соседями жидами!

82. Вам на ягнят похожим быть не надо,

Что покидают мать высокомерно

И убегают дерзко за ограду!

85. Она рекла, вперивши взгляд усердно

В сиянье боле светлое, в стремленье

К иным ступеням жизни сей бессмертной.

88. Молчанье, перемена в выражении

Лица у ней – мне

Страница 8 из 17

замолчать велели

И прекратить вопросов предложенье,

91. И быстро, – как стрела подходит к цели,

Не истощивши быстроты до сыта, -

Мы во второе царство прилетели.

94. Была Мадонна радостью облита:

Та радость в новом блеске ярком света

И новом рдении была открыта.

97. Кто б видеть мог – так как я видел это,

По всем путям прошедший мир, – улыбки

И измененье в смехе сей планеты!

100. И как, при появленьи корма, рыбки

Зеркальную струю пруда встревожат,

Сбираясь стаею, легки и гибки, -

103. Огни отвсюду мчались так, быть может,

Меня увидевши и восклицая:

Вот кто любовь, нас жгущую, умножит!»

106. Когда же к нам приблизилась их стая,

Я видел, как блаженство в них кипело,

Их переполнив счастьем свыше края.

109. Читатель! Сам представить опыт сделай, -

В то время как все видел, и молчал я,

Какая жажда знать во мне кипела!

112. И ты поймешь, как жаждой той сгорал я,

Про жребий их узнать стремясь сердечно, -

И оком жадным блеск их созерцал я.

115. – Блаженный дух, ты, кто узреть предвечный

Престол триумфа призван, ты, о воин,

Еще борьбы не ведавший конечной!

118. Мы зажжены тем светом, что удвоен

И приумножен дале; мы готовы

Сказать все, чем твой будет глад спокоен.» -

121. Так дух один промолвил мне, и снова

Мадонна мне сказала: Говори же

И верь той речи словно Божью слову!» -

124. – Дух, кого в свете собственном я вижу,

И этот свет в твоем сказался взгляде,

Когда с улыбкой ты подходишь ближе!

127. Кто был ты и каких деяний ради

На этот светоч ты вселен, который

Для смертных в скромном кажется наряде?

130. Так с духом тем вступил я в разговоры,

Что речь со мной повел – и глядь! волнами

Свет загустел, блистая ярче взору.

133. Так солнца блеск, закутан облаками

В тот миг: когда рассеются туманы,

Себя скрывает в собственное пламя.

136. Беседою обрадован желанной,

Сей свет в огней сокрылся веренице,

И речь со мною он повел пространно,

139. О чем в грядущей песни говорится.

Песнь шестая

На Меркурии. – Речь Юстиниана об орле империи. – Политическая система Данта – Обитатели Меркурия.

1. После того, когда полет орлиный,

Что вслед Энею так привык стремиться,

Перевернули руки Константина, -

2. Сто и сто лет и боле Зевса птица

В соседстве гор, где древле обитала,

На Европейской жизнь вела границе.

7. Так крыл ее священных покрывало,

Храня державу всех окрестных стран,

Ту власть из длани в длань передавало.

10. Я цезарь был, я был Юстиниан.

И мне любовь первичная велела,

Чтоб мной закон очищенный был дан.

13. Но прежде чем свершил я это дело,

Я в вере был слепым монофизитом;

Такая вера мне вполне довлела;

16. Но пастырем великим Агапитом

Наставлен был, его высокой речью

О таинстве, в учении том сокрытом.

19. Не видит так мышленье человечье, -

Как вижу я мои ошибки ясно, -

Ложь с истиной в любом противоречье!

22. Чуть стал я верить с церковью согласно,

Мне Божья милость стала велика,

На славный труд меня подвигнув властно.

25. Вручил я Велизарию войска, -

И знаком, что приятно Богу это,

С ним Божия являлася рука.

28. Но к первому вернемся мы предмету

Беседы; замечаньями однако

Я должен пояснить свои ответы,

31. Чтоб видел ты и смысл святого знака,

И прав ли, кто, себе его присвоя,

С ним борется, в противность правде всякой.

34. Теперь мы взглянем,

Страница 9 из 17

доблестью какою

Он вознесен с минуты знаменитой,

Как пал Паллант за его славу в бое.

37. Ты знаешь, что на Альбе было свито

Гнездо орла по день, когда три брата

Тремя другими братьями побиты.

40. Ты знаешь то ж, – с сабинского захвата

До слез Лукреции его держава

Семью царей правлением поднята.

43. Ты знаешь, он предшествовал со славой

Войскам в сраженьях с Бренном или с Пирром,

Руковождая ход их величаво;

46. Потом ему достали власть над миром

Торкват, власатый Квинтий, Деций, Фабий, -

И славу, мне служившую кумиром,

49. Предел поставив гордости арабьей

В то время, как прошли сквозь Альпы Пуни

Чрез кормящие По ключи и хляби.

52. И Сципион возвысился им юный;

Помпей увенчан славою военной,

Горе, где ты родился, шля перуны.

55. Но небо восхотело дать вселенной

Мир, коего в нем образ; цели эти

Счел Цезарь Рима волею священной.

58. Его деянья стали славны в свете.

Их зрели Рейн, Изера, Сена, Сона

И Роны дол, цветущий в счастья цвете;

61. И что по переходе Рубикона

Так быстро эта птица совершила,

Перо или речь не передаст поденно.

64. В Испанию и в Дураццо устремила

Она войска, так поразив Фарсалу,

Что стало больно пламенному Нилу.

67. Антандр и Симоис, где ей начало,

Узрела вновь и прах детей Гекубы;

Потом на Птоломея вновь напала;

70. Там разразилась, словно гром, на Юбу

Она – и вновь ее пути свернуты

На запад ваш, Помпея слыша трубы,

73. Встал знаменосец следующий – Бруту

И Кассию скорбь суждена до ныне;

С Перузою Модена в скорбь замкнуты,

76. И Клеопатре искупить кручиной

Пришлося, от орла скрываясь в горе,

Миг, как укус был избран ей змеиный.

79. На Красное орел помчался море,

Всеобщий мир в краю упрочив всяком,

И Януса храм заперт был ей вскоре.

82. Но все, что свершено святым сим знаком,

Иль будет свершено на этом свете,

Ему покорном, – пустяком и мраком

85. Покажется, когда деянья эти

Глаз просветленный наш рассмотрит здраво.

В сравненье с тем, что сделал Цезарь третий;

88. И чрез меня вещающее право

Верховною его почтило честью,

За Божий гнев ему отмстить дав славу!

91. Дивись, к чему тебя стремлюсь привесть я:

Потом орел при Тите местью грянет

Над древнею греха людского местью.

94. Ломбардский зуб святую Церковь ранит -

И под ее крылами в блеске власти

Великий Карл на помощь ей предстанет!

97. Суди же тех, кого я в первой части

Беседы обвинял; недаром то мы

Считаем корнем наших всех несчастий!

100. Противоставил знаку мировому

Тот лилии – а этот – кто повинней? -

Так своему его присвоил дому!

103. Пусть гибеллины действуют отныне

Под новым знаком, чтобы прежний лживый

Уж отклика не встретил в гибеллине!

106. Знай, Карл, над ним смеющийся кичливо

Путем своих захватов и покупок:

Те когти льву сильней сорвали гриву!

109. Оплачет сын отеческий проступок!

Свое оружье Бог не переменить!

В Его руках меч с лилиями хрупок. -

112. Сиянье сей звезды всех тех оденет,

Чьи от добра не уклонялись

Страница 10 из 17

Но кто заслуги в мире со славой ценит.

115. Когда желанья, отдалясь с дороги,

Нас к славе и к заслугам отвлекают,

Лучи любви уже не столь в нас строги.

118. Заслуги те нас частью насыщают;

Вот почему не меней и не боле

Блаженства наши души ощущают.

121. Насытить Божья правда нас дотоле,

Сердца у нас любовию покоя,

Что к злу дороги нету нашей воле.

124. Различье звуков разрешится в строе

Приятном, и различие удела

Гармонией становится святою.

127. А вот блистает в этой искре белой

Ромео, чье не знало воздаянья

Великое и доблестное дело;

130. Но не гордится пусть его изгнаньем

Прованс, зане тот дурен нестерпимо,

Кто злоупотребит благодеяньем!

133. Когда на тронах королевских чтимы

Раймонда Беранже четыре дщери, -

Заслуга то Ромео пилигримма.

136. Когда ж Раймонд, злым языкам поверя,

Изгнал его, обидев злобой ярой,

Семь за пять получил он, – не потери!

139. И тот ушел, беспомощный и старый,

Но если б мир проведал, как ходил он,

Куска вслед за куском моля, как дара,

142. Его бы еще боле восхвалил он! -

Песнь седьмая

Беатриче говорит о грехе и искуплении, о творении посредственном и непосредственном.

1. – Осанна Богу истины и силы,

Которого сиянье сих блаженных

Духов огни сугубо просветлило!

3. Так снова к миру песен вдохновенных

Вернулась сущность та, блестя в повязке

Удвоенной красой лучей нетленных.

7. С другими свет умчался в стройной пляске,

Сверкая, как на синем небосклоне

Блестящих искр во тьме сверкают глазки.

10. – Скажи скорей, скажи своей Мадонне»,

Скажи ей все», – мне сердце говорило:

Где ты вождя отыщешь благосклонней?

13. Все ж то почтенье, что мне сродно было

При буквах В и ИСЕ, – мощной властью

Как сонному мне голову клонило.

16. Но Беатриче молвила, участье

Являя мне улыбкою столь сладкой,

Что дать могла сжигаемому счастье:

19. – Как верно мне гласит моя догадка, -

В возмездье должном справедливым карам

Не видишь ты законного порядка.

22. Но положив конец сомненьям старым,

Тебя терзать я не желаю доле

И подарю великих истин даром.

25. Не потерпев узды полезной воле,

Муж не рождённый получил проклятье,

И проклят род, что произошел оттоле; -

28. И род его погиб бы без изъятья,

Не будь тот праотец людскому роду

Всевышнею избавлен благодатью.

31. И со Творцом далекую природу

Любви предвечной действом слило Слово,

Решению предвечному в угоду.

34. Внимательней меня ты слушай снова:

Природа вся в начале, возникая,

Была к общению с Творцом готова,

37. Хотя сама себя лишила рая,

От жизни и от истины небесной

Свой путь по произволу отвращая.

40. Венец терновый с тяжкой мукой крестной

Природе, что приял за нас Распятый,

Был справедливой карою возмездной.

43. Несправедлива ж кара та стократы,

Когда мы личность примем в счет, какою

Мучения те были все подъяты.

46. Та смерть рождает следствие двойное:

Она приятна Богу и евреям;

Рай чрез нее открылся пред землею.

49. Еще ты помни: суд над Назореем

Свершал единый судия законный,

Которого мы на земле имеем.

52. Твой ум, от мысли к мысли увлеченный,

Теперь, я вижу, в новом сплетенье

Запутался в сети неразрешенной.

55. Ты говоришь: мне эти рассужденья

Понятны; но зачем путь столь жестокий

Был надобен для нашего спасенья?

58. Брат, тайна та темна земному оку

И не вместится в разуме убогом,

Что не согрет лучом любви глубокой;

61. Но ты поймешь, по размышленье строгом,

Что путь, который вам столь ненавистен,

Достойнее всех прочих признан Богом.

64. Есть благость, пламень коей бескорыстен,

То бесконечно, ибо неизменна

Ее печать во веки пребывает.

70. Что без посредства, от нее рожденной, -

И не зависит и вполне свободно

От силы всяческой второстепенной.

73. Чем существо с ней будет ближе сродно, -

Тем рвенья в нем священного начаток

Сильней, и тем оно с ней боле сходно.

76. В природе человека отпечаток

Ее полней, чем в прочем всем; но вредно

Хотя б один иметь ей недостаток.

79. Тем недостатком служит грех наследный;

Затем-то полнота ее сиянья

На человеке искрится столь бледно.

82. И человек в первоначальном сане

Мог возблистать лишь только, очищая

Грязь похотей святым огнем страданий.

85. Но праотца грехом природа злая

Была обречена на зло и бедства

И навсегда отторгнута от рая.

88. И чтобы то печальное наследство

На прежний сан переменить, лишь было

Возможно для Всевышнего два средства;

91. Иль чтобы милость Божья грех простила,

Иль чтоб свои грехи Адама чадо

Страданьем добровольным искупило.

94. Так, углубив в совет предвечный взгляды,

Ты мне теперь внимай, чтоб убедиться,

Зачем нам искупленье было надо.

97. Ведь человек в естественной границе

Грех возместить свой быть не мог способен,

Бессильный к послушанью возвратиться.

100. За не непослушаньем был он злобен

И до конца испорчен был душою;

Путь первый, значит, был бы неудобен.

103. II нужно было, чтоб Своей рукою

Бог совершил деянье искупленья

Одним из этих средств – иль чрез обои.

106. Но чем дороже для Творца творенье,

Чем сердца создающего благого

Полней оно являет отраженье;

109. И благость вечная сама готова,

Свое спасая в мире отблистанье,

Пустить все средства, чтоб поднять нас снова.

112. Величественней не было деянья

(И не могло произойти иначе)

Меж первым и последним днем создания!

115. Зане, спася его самоотдачей,

Не просто даровав ему прощенье, -

Великодушнее Господь тем паче.

118. Иные средства были малоценней

Пред вечной правдой, если бы Сын Божий

Сам не унизился до воплощенья.

121. Но я и прочие сомненья тоже

Тебе рассею, чтобы понимая

Твои глаза с моими были схожи.

124 Ты говоришь: На воздух я взираю

И на огонь, как это быстротечно

Все погибает, в порче исчезая,

127. А будь они субстанцией – конечно,

Они б тогда не делались негодны,

Не портилися, существуя вечно,

130. Брат! Ангелы с той областью свободной,

Что зрим мы, пребывают лишь такие,

Как созданы в их цельности природной;

133. А названные мной сейчас стихии

Со всем из них возникшим, – породило

Воздействие одних сил на другие.

136. Лишь вещество их создано, и сила,

Дающая им образ, в поднебесье

Витает, где вращаются светила.

139. Из вещества живого звезд, под смесью

Влияний, жизни низменной животной

Родится бытие и равновесье.

142. А наш дух без посредства от бесплотной

Субстанции рожден, что зажигает

Любовью негасимо доброхотной.

145. Отсель и воскресенье истекает,

Коль скоро размышлять о том ты станешь,

Как тело человека возникает,

148. Или про прародителей вспомянешь.

Песнь восьмая

На Венере. – Карл Мартелл. – Рассуждение о воздействии Божественного Провидения на человеческое общество и государство.

1. Рискуя благом, верил мир когда-то

В то, что Кипридой, в третьем эпицикле

Вращающейся, страсть любви зачата;

4. И жертвы в честь нее тогда возникли,

И гимны, – так как в древнем заблужденье

Все не ее лишь древле чтить привыкли,

7. Но воздавали матери почтенье,

Дионе; почитали и Эрота,

Возжегшего Дидоны увлеченье.

10. С той, с коей начинаю песнь, – с нее-то

Звезду зовут, что кроет солнцу двери,

Сопутствуя ему с такой охотой.

13. Не слышал я, как я взошел к сей сфере,

Но знал я то, увидев, что прекрасной

Еще Мадонна стала в высшей мере.

16. И как в огне нам искры видны ясно,

Что преходящ иль постоянен властно -

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/dante-aligeri-6006940/bozhestvennaya-komediya-ray/) на ЛитРес.

Примечания

«Рай» начинается не приведенным здесь длинным посвящением Кану Гранде, герцогу Веронскому.

Еще в примечании к 31 песни Чистилища обозначен дальнейший ход поэмы до конца. Предстоящий небесный рай является ничем иным, как развитием данного еще там, в зародыше единения человека с Богом. Это развитие достигает здесь своей высшей цели, т. е. безусловное, небесное блаженство достигается через посредство возрастающего познавания Божества до полного погружения в Него и единения с Ним, – верховнейшего идеала обожествленного человечества. Такое восхождение основывается на совершающемся в поэте внутреннем развитии путем двух различных поэтических приемов: 1) поэт посещает ступень за ступенью девять сфер неба, приобщаясь постепенно к блаженству их обитателей, разделяя его й возрастя до него; 2) по дороге он воспринимает по поводу них соответствующие поучения о сущностях христианской веры. Первое служит эпической витью поэмы, правда, мало оживленной; второе сообщает поэме преобладающий

Страница 12 из 17

дидактический характер.

Общение по пути с блаженными духами при постепенном прохождении чрез различные сферы мало-помалу приготовляет поэта к созерцанию Божества, а поучения Беатриче, расширяя его кругозор, приготовляют его к богопознанию. Первое дает фантазии поэта простор для создания художественных образов; вторые заключены в строго схоластические рамки. В поучениях Беатриче наблюдается следующий порядок: она говорит: а) об устройстве вселенной, б) о свободной воле человека, с) о грехопадении и искуплении, d) о благодатном предопределении; е) о трех добродетелях вере, надежде, любви, и, наконец f) о природе ангелов. Девять сфер блаженства суть создания собственной фантазии поэта, равно как и местоположение рая на планетах, которые согласно Птоломеевой системе вращаются все на большем и большем расстоянии вокруг земли, замыкаемые небом Неподвижных Звезд и кристальным небом Первого Движения; хотя Данте распределил блаженных духов по этим семи планетам и двум небесам по принципу все более и более высокого и совершенного блаженства, тем не менее, он хочет показать этим лишь различную степень их совершенства, не отрицая в тоже время равного и полного счастья всех их. Над всеми этими девятью кругами находится огненное небо или Эмпирей, обитель самого Бога, движущая все, но самая неподвижная, внутри которой движутся все остальные небеса в страстном, постоянном желании прикоснуться к ней: отсюда Дант видит всех святых собранных в виде розы. В этом и едином небе все души блаженных распределены постепенно, но все они блаженны одним блаженством; такова общая величавая картина Дантова «Рая». С детски наивными или грубо чувственными поэтическими изображениями загробной жизни в средние века поэма Данта не имеет ничего общего, кроме сюжета. Если в Раю мало движения и действия, то, по самой сущности предмета, там возможно лишь тихое, постепенное, внутреннее развитие без кризисов и потрясений. Беатриче является центральной фигурой поэмы и как возлюбленная Данта, и как олицетворение божественной благодати; ее красота просветляется все больше и больше при вознесении ее от звезды к звезде. Что касается личной и современно исторической стороны поэмы, то Дант является здесь пророком, обличительными тирадами то и дело бичующим свое время, а в символах и аллегориях излагающим просвещеннейшие политические и моральные системы из всех известных средних векам.

Бог, в котором начало всех движений, живет в высшем небе Эмпирее, откуда его свет изливается по всему миру в той мере, как тот иди другой предмет способен его воспринять. По Аристотелю и схоластикам.

«…человека о Христе, еще в теле, еще кроме тела не вем. Иже до третьяго небесе восхищен бысть в Рай». Пocл. к Коринеянам.

Теперь одних муз поэту недостаточно, ему нужен еще и сам Аполлон; а так как, по древнему объяснению Проба к Виргилиевым Георгинам, одна из вершин Парнасса служит обиталищем Музам, а другая Аполлону, то поэту нужны теперь та и другая.

Марсий – сатир, вздумавший состязаться с Аполлоном, но побежденный им, за что с него Аполлон содрал с живого кожу. – Сравнение мало подходящее.

Даже и песнь о небе не пренебрегает с Пенейскими листами» (намек на нимфу Дафну, дочь речного бога реки Пенея, которую Аполлон обратил в лавр), тем более что эти листы теперь так редко требуются и в упавшем искусстве поэзии и в упавшем политическом значения императора. Но задача поэзии – «искрой зажигать великое пламя», передавая великую идею потомству и побуждая последнее к ее проведению в жизнь.

Здесь снова начинается ход рассказа. Значение терцины – что весна, когда круги горизонта, зодиака и экватора пересекаются кругом равноденствия, образуя три креста, – лучшее и благоприятнейшее время, побуждающее человека в стремлениях к высокому; влияние созвездий в это время особенно благоприятно, ибо лучше «на воске праха его сила кладет печать».

Полет Данта и Беатриче из земного рая имеет направление от запада к востоку; а так как действие происходят в южном полушарии, п и солнце находится от Беатриче влево, куда она и глядит.

В земном раю, где они находятся и откуда они имеют возможность воздыматься выше т. е. иноказательно, в состоянии возможного для человека совершенства.

Здесь начинается их полет в небесные сферы, непременное условие которого для Данта – устремление взгляда в Беатриче, которая в свою очередь смотрит на солнце. Аллегорический смысл этого понятен.

Главк, эвбийский рыбак, который, поевши одного растения, превратился в морское божество.

См. опять Пocл. к Коринеянам. Этот вопрос очень занимал средневековых схоластиков,

Небо с своими светилами постоянно побуждается к движению жаждою единения с Богом. Бог распределяет и совокупляет гармонию сфер, давая каждой из них свой собственный звук, но соединяя их любовью в; один аккорд и единство, причем все их звука сливаются в одно целое.

Легкие стихии, воздух и огонь, над сферами которых возлетает теперь поэт, тогда как по обычному естественному закону он, будучи тяжелее их, должен был опускаться вниз. Объяснение этого явления должно было последовать, но Данту оно кажется очевидным и необходимым следствием главного и основного стремления, живущего во всем сущем, – кверху, в небеса, к Богу.

Эмпирей, высшее небо, постоянное и неизменное место присутствия Божества, – неподвижно. Внутри его вращается сфера Первого Движения – Ргimum mobile, получающая силу непосредственно из ее первоисточника в Эмпирее и передающая ее другим сферам побуждая их двигаться. Будучи обширнее всех других сфер, она быстрей их в своем движении, к которому она побуждается постоянным желанием (appetitus) прикоснуться возможно большею своею частью к Эмпирею.

Читатель помнит высказанный в первой терцине основной закон вселенной, по которому все в ней стремится к единству в Божестве по мере сил, то более, то менее, то сознательно, то бессознательно, самыми различными путями, побуждаемое стремлением единения с Божеством. Это стремление и есть искра божественного духа сообщающая миру богоподобие (ст. 104, 106–114). В явлениях природы, в стихиях оно проявляется в соблюдении законов природы напр. в полете огня кверху (ст. 115–119). В разумных существах оно выражается в сознательной жажде общения с Богом (ст. 118–121). В Эмпирее такое единение обусловливает вечный мир и успокоение в Боге; в других сферах – вечное, быстрое и неуставное стремление к этой вожделенной дели (ст. 121–123). Но как бы это стремление ни проявлялось, цель его одна и та же. (ст. 124–126). Высшим существам возможна известная свобода в этом стремлении, ибо они уже переросли возможность заблуждаться и уклоняться от истинного пути (ст. 127–135), но не человеку. Последний должен неуклонно стремиться прямо к дели, как Дант, олицетворяющий это стремлением чувственном образе, возносится сейчас к небу, и освобождается от стеснительных условий телесности (ст. 136–140).

Такое предупреждение читателей у пазы влить на преобладающий дидактическо– философский характер кантики. Один из биографов Данта Бальби говорит: Последняя часть «Б. К.», которую он окончил в старости, считается

Страница 13 из 17

самой темной я трудной для понимания частью поэмы. И она, в самом деле, такова, почему и недоступна для большой публики, которую отталкивают многочисленные ее аллегория, устройство ее небес но забытой ныне Птоломеевой системе и ее длинные и темные рассуждения на темы средневековой схоластики. За исключением трех песен, где появляется Качъягвида и некоторых других эпизодов, напоминающих нам о земле, да изредка отдельных стихов, в кетовых высказывается любовь Данта к Беатриче, она останется навсегда достоянием малого меньшинства интересующихся философией и богословием.

Пища ангелов – познание. Convito 1.1: «Все, что призвано Провидением с бытию непосредственно, стремится к собственному совершенству, а так как познание есть крайнее совершенство нашего духа, в котором заключено наше высшее счастье, то мы естественно стремимся к нему. Блаженны немногие, кто сидят за тем столом, где подают хлеб ангелов!»

Аргонавты с удивлением видели Язона пашущим на волах Аэта и сеющим драконовы зубы. Овидий, Metam. VII.

Эта «врожденная жажда» есть естественное стремление души к познанию. См. «Чистилище» Песнь XXI.

О врожденной жажде, коей утоленье

Лишь в той воде благословенно есть,

Что самарянка жаждала в моленье…

Дант картинно рассказывает о своем поднятии на Луну в обратном порядке – сперва прибытие, потом вознесение, наконец, начало подъема, – точь в точь как описывается выстрел из лука Пандара в IV песни Илиады.

Т.е. на Луну.

Дант проник в вещество лунной сферы как луч в воду, погрузившись сам весь в него вопреки естественному закону непроницаемости одного тела другим и их взаимной несовместности на одном и том пространстве. Как это возможно, – понять нельзя; но человек должен тем более стремиться к лицезрению Божества, в котором ему станут ясны еще менее понятные вещи, как напр. единение божественной и человеческой природы без их взаимного исключении, – что хотя и недоступно нашему разумению, но может быть воспринято нами непосредственно, как первичные аксиомы.

Известно, что в пятнах на луне простонародье думает видеть Каина со связкой хвороста.

Смысл этого (а minori ad majus): не удивляйся, если человек немногое знает о духовном, сверхчувственном мире, если даже и в вещах познаваемых чрез посредство чувств, вроде пятен на луне, возможны такие грубые ошибки.

Более сильный или слабый свет луны в различных ее частях происходят, по мнению поэта, от большой или меньшей густоты ее массы; Беатриче опровергает его мнение и доказывает, что это происходит от отражения света различной силы и степени, производимого через посредство веба Неподвижных Звезд.

Это восьмое небо, небо Неподвижных Звезд, проявляет в своих доступных зрению светилах не только различную силу света, но и различные его роды и степени, хотя, тем не менее, источник их один.

Начала, дающие форму (principia formalia), – схоластический – термин – принципы или силы, по которым образуются формы. Одной из величайших трудностей при переводе этой части «Б. К.» является несуществование на русском языке схоластических терминов. Их покойный проф. Ф. И. Буслаев завещал переводчику искать в Изборнике Святослава и Иоанне, Экзархе Болгарском. Переводчик не воспользовался этим указанием, полагая, что русский термин XII века будет настолько же, если не более, непонятен, как н латинский и только еще затемнит и без того темный смысл дидактических мест поэмы.

Вот вкратце смысл рассуждения: лунные пятна происходят не от полной или частичной прозрачности лунной сущности, а от различной силы – сообщаемого луне чрез посредство сферы Неподвижных Звезд – первичного света. Ложность выраженного поэтом мнения доказывается не только воздействием различных сил, но и законами оптики. Если бы светлые и темные пятна на луне происходили от большей или меньшей толщи ее массы в различных ее частях, то были бы возможны два случая: или в некоторых местах лунный шар мог состоять сплошь из более разреженной массы, по отражающей свет, но пропускающей его; или такая масса могла быть распределена лишь по его поверхности, прикрывая внутри собою другую массу, более твердую. В первом случае, при солнечных затмениях, когда луна становится между землею и солнцем, в тени луны, падающей на землю, замечались бы просветы, чего, как известно, не бывает. Во втором случае луч, пройдя прозрачный слой, должен отразиться внутренней массой (ст. 82–87). Но это отражение от более или менее отдаленного света различается не яркостью, а лишь размером (88–96), что и доказывается опытом с тремя зеркалами, поставленными на различном расстоянии.

Здесь Дант подходит к главному предмету двух первых песен – к описанию устройства вселенной и к изложению системы последней. Эта система уже в общем очерке рассказана в примечании к I. и, рассказ здесь приходится добавить следующими подробностями. Внутри Эмпирея, «неба вечного покоя», резиденции Божества, вращается другая сфера, primum mobile, небо Первого Движения, которое воспринимает от предыдущего жизнь и силу, распределяемые следующей сферой, сферой Неподвижных Звезд, «взирающей на наст столь многими очами», по более низшим сферам, соответствующим различным планетам, постепенно и в различной мере. (112–123) Но такое разделение производится не самими планетами, а обладающими сознанием началами «благодатными Вождями, интеллигенциями на языке средневековой схоластики, ст. 129. (С одной из таких интеллигенций, – Фортуною – читатели уже встречались в VII песни Ада). В этой функции мистическое богословие полагает если не единственное, то главное занятие этих блаженных духов. Как в микрокосме – человеке первичная сила, истекающая из сердца, (Чистилище, песнь XXV) образует душу, развивающую потом различные органы (ст. 130–135), так и в макрокосме-мире истекающая из первичного света (Эмпирея) и от высшей интеллигенции (Божества, мировой души) сила, чрез посредство низших интеллигенций – ангелов, образует и распределяет различные влияния и воздействия – ст. 136–141. (Боэций и плтоники) Таким образом вселенная вся проникнута этим животворящим верховным светом, а находящаяся посреди ее земля, благодаря своей неподвижности, наиболее восприимчива к этим влияниям (астрология).

Солнце – Беатриче или олицетворяемое ею богословие.

Глубокая вода или темное стекло отражают облик ясно и отчетливо; но то, что видит Дант, представляется ему в легком обрисе, словно отраженное чистым стеклом или неглубоким, не закрывающим дна, потоком.

Нарцисс, увидевши свое изображение в ручье, принял его за действительность; а Дант впадает в противоположную ошибку, принимая действительность за отражение. (Это место вдохновило Ботичелли). На Луне, которая дальше всех других планет отстоит от Эмпирея, – о чем говорилось выше, – и единственная из них является с темными пятнами, обитают блаженные души тех, кто не исполнили своих обетов. Но эти души все-таки блаженны, совершенно умиротворены и успокоены тем, что Божия воля указала им эту сферу, ибо блаженство состоит в полной самоотдаче воле Бога.

Видящие постоянно Бога и проникнутые его светом души никогда уже не могут отступить от

Страница 14 из 17

Любовь божия призывает всех зажженных ею быть ей подобными

Пиккарда, о которой упоминается в XXIV, 10, Чистилища, сестра Корсо и Форезе Допати вступила в монастырь, хотя она была уже помолвлена; но Корсо взял ее оттуда насильно и принудил выйти замуж за Розеллино делля Поза. Последнее было нарушением монашеского обета. За это она находится на Луне, в области низшей степени блаженства, – хотя духи, обитающие там, не стремятся к более высоким степеням (ст. 52). В Пиккарде и ей подобных, хотя просветленных и одухотворенных, все-таки Данту еще можно узнать их земной облик (ст. 47–49); у духов в следующих сферах он совершенно преображается и исчезает. Из ее слов читатель видит, как Дант в интересах поэзии, без внутреннего противоречия с понятием о Рае, мог разделить праведников на девять кругов, сообразно большей или меньшей мере достигнутого ими в земной жизни совершенства: хотя блаженство едино, но оно различным образом отражается в различных духах, и наоборот, его сущность дает простор все к большему и большему погружению в океан Божества, но на каждой стадии этою погружения душа вполне умиротворена и полна; единение с волею Бога и нежелание ничего другого, кроме того, что им дано, – вот их блаженство. – Если здесь, в низшей сфере Рая, мы встречаем не соблюдших монашеский обет, то мы позже увидим, что высшая степень земного совершенства, по понятиям Данта, заключается в созерцательности; поэтому низшая степень его – избрать путь созерцательной жизни и вновь отступить от него. Подвижники созерцания помещаются поэтому в высшей, седьмой сфере, а не выдержавшие подвига – в самой низменной, так что все остальные степени находятся между них. Этих степеней, как мы увидим ниже, пять; последние два круга, восьмой и девятый, – обитель апостолов и ангелов; наконец с последней сферы, Эмпирея, все собрание блаженных духов представляется Данту в виде небесной розы.

Сфера, наименее скорая – сфера Луны, которая пробегает сравнительно малый путь в то же время, когда планеты более высокие проходят необъятные пространства.

О непосредственном творчестве Бога иди творчестве чрез посредство Его служительницы – природы и их взаимном различии см. конец VII песни. 95. Т. е. о неисполненном обете.

Констанция, дочь сицилийского короля Роже, была супругою Генриха VI, сына Фридриха I, и матерью Фридриха II. Известие, что она в Палермо постриглась в монахини, во вновь была увлечена в мир, не подтверждается историей. Поэт называет императоров «грозою» и «громом», упоминая что с Фридрихом II совершенно угасает блеск их рода.

В басне Буридава (схоластика XIV века) осел между двумя связками сена умер с голоду от нерешительности, за которую приняться.

Даниил угадал сон, виденный Навуходоносором, ранее, чем царь рассказал ему его, и этим спасся от его гнева, которому подверглись неумевшие это сделать халдейские мудрецы.

Данта мучают сомнения двоякого рода: второе, разрешаемое сначала, – не подтверждает ли размещение блаженных душ по планетам учение Платона, выраженное в «Тимее» и состоящее в том, что каждая душа возвращается после смерти к той звезде, где она обитала в своем доколыбельном существовании (ст. 22–24). Беатриче объясняет, что о приурочении души к известному месту или увеличении и уменьшении сущности блаженства здесь не может быть и речи (ст. 26–48, сравн. ИИ, 70 – 008). Серафимы, «обожествись всех более» – che piu s"india, – а равно св. Дева и высшие святые находятся собственно в одном и том же Эмпирее (ст. 34), где они блаженно н вечно (ст. 33) обитают. Лишь различная степень погружения в созерцание Божества видимо символизируются для Данта их расположением по различным кругам (ст. 35–39, сравн. XXVIII, 106), что служит лишь образом, подобным тем, к каким прибегает св. Писание, приписывая Богу руки и ноги, или изображая ангелов в человеческом виде (ст. 40–46). Поэтому, если учение Платона принимать буквально, то оно ложно (ст. 49–54). Но если это учение лишь образно говорит о влиянии известных планет, под которыми находится душа, и о том, что она возвращается к ним в смысле принесения им известной доли совершенства, достигнутого под их влиянием, – то в учении Платона есть нечто ценное (ст. 55–59). Здесь, таким образом, Дант повторяет глубоко укоренившийся в его современниках взгляд об астрологическом влиянии в смысле индивидуальной степени забот. Провидения о каждой отдельной человеческой личности, – причем совершенно серьезно предостерегает от поклонения звездам (ст. 61–63). Читатель видит, как он проводить тонкую границу между учением о всеобщем блаженстве праведников и личном возмездии по, заслугам (утверждаемым Писанием и церковью, Иоан. 14, 2, I Корине. 15, 41); это вызвало одного из старых его комментаторов Ландино на сравнение их с сосудами различной величины, которые все одинаково полны, хотя больший вмещает большее количество жидкости, чем другие.

Сомнение в том, вполне ли справедливо небо в каждом отдельном случае, истекает из веры в его общую справедливость, а потому не должно считаться ересью и вполне законно. «Наша правда» есть правда Бога, который, как говорит предыдущая песнь, «уподобляет себе всю свою свиту».

Это истекает из согласования учения о свободной воле, изложенного в Чистилище, песнь XVI. 70 и XVIII, 19–75 с положением Аристотеля и Фомы Аквинского, что воля имеет врожденную способность противления и что всякий поступок, сделанный во избежание опасности, есть ответственный акт свободной воли. Поводом к этому сомнению является Констанция, которую Пиккарда в песни 111, 115, назвала внутреннее невинною. Смысл ответа, что вынужденные волевые акты будут признаны непроизвольными лишь в той мере, в какой они являются инстинктивным уклонением от опасности, при чем воля сама по себе оставалась ненарушимо направлена ко благу. С другой стороны, эти акты как бы произвольны в том отношении, что воля, «избегая большей опасности», стремилась к меньшей. Такое различение, по Аристотелевой этике, допускает относительную извиняемость, но все таки безусловную виновность таких causae roixtae, с чем согласен и Фома Аквинский. О свободе воли см. в след. песни ст. 19–24. 103. Об Алкмеоне см. прим. к п. XII, «Чистилища».

Теперь излагается первое сомнение Данта, касающееся специально обитательниц Луны. (19–21). Если они отторгнуты от своего обета насилием, то в чем их вина, о которой идет речь в песни III, 30 и 57 ст.?

Т. е. слова Беатриче, которая, созерцая постоянно Бога, все что говорит, почерпает из Него.

Любовь Первоисточника любви – Беатриче, как олицетворение божественной благодати.

Т. е. пусть Бог тебе возместит все то, что ты отдала мне своим словом.

Человеческая пытливость рождается из естественной любознательности и жажды Богопознания; поэтому «сомнение родится у подножья истины» и есть вполне законное средство для увеличения познаний.

Образное указание на постоянное преуспеяние Данта в способности созерцать Бога при постепенном его вознесении выше и выше.

Лишь истинный и вечный свет зажигает любовь. Земные предметы могут лишь постольку возбуждать ее, поскольку они озарены его светом, т. е. поскольку в них есть нечто

Страница 15 из 17

божественное.

Следующая теория об обете и о возможности или невозможности возмещения его другими жертвами взята Дантом у Фомы Аквинского и Гюго де Сен Виктор (средневековой мистик, на родство с которым претендовал Виктор Гюго в «Miserables»). Не будем утруждать читателя подробным ее разбором, так как ее изложение не отличается поэтическими красотами.

Все разумные твари одарены свободою воли, но только разумные (сравн. предыдущую песнь).

Давший Богу обет уже отрекается от своей свободной воли и должен пополнить этот обет, хотя бы вопреки своей воле; потому то высокая ценность обета и заключается в том, что человек жертвует Богу высшим Божьим даром – своею свободною волей.

Если ты принесенную тобою в жертву Богу (путем обета) свободную волю направишь на другое, ты совершаешь преступление, потому что она тебе уже не принадлежит.

Если слышанное уже тобою трудно понимается, то дальнейшие рассуждения тебе в этом помогут.

В гл. 12 и 27 третьей книги Моисея Иудеям было дозволено заменять некоторые предписанные им жертвы другими.

О ключах см. IX песнь «Чистилища».

Следовательно, если данное обещание настолько ценно, что не может быть искуплено ничем другим, то такая замена совершенно невозможна; потому что заменить обещанное мы можем лишь чем-нибудь более ценным, чем первое.

Предостерегая от легкомысленного давания обетов, Дант набрасывается на чересчур легкое разрешение от них, практикуемое духовенством его времени, и высказывает при этом реформационную идею, – что св. Писание должно быть истинной нормой христианской жизни, а не произвол духовенства.

У евреев, вследствие мелочной определенности предписаний их закона, духовенство далеко не пользуется таким значением, как у христиан, которые верят ему больше, чем Божьему слову.

Попадая в новую сферу, на Меркурий, Беатриче блистает ярче; этот блеск увеличивается все более и более по мере ее приближения к Богу.

Читатель уже привык к тому, что обыкновенным вещам Дант находит необыкновенные сравнения. Спешное приближение рыбок, ищущих корма, отлично соответствует поспешности блаженных духов увидеть Данта, дающего новую пищу их любви.

Блаженные духа этой планеты сияют собственным светом, – новый шаг в сравнении с обитателями Луны.

Планета Меркурий, находясь близко к Солнцу, видна на земле лишь в сумерки и в слабом свете, так как более яркое соседство Солнца затемняет ее лучи.

Политическая система Данта, о которой уже говорилось несколько раз прежде, покоится на трех основных положениях. В песни XVI, «Чистилища» мы видели первое из них, возведенное до широты, делающей эпоху: необходимость самостоятельной государственной власти для светского руководства и счастья подданных – политическая идея новейшего времени! Второе положение, свойственное специально средневековые, излагается в настоящей песни: орел, божественный институт всемирной империи, дарован Провидением в Энее Риму и с тех пор непрерывной нитью идет от основания Рима, чрез века царей, республики и кесарей вплоть до Карла Великого, а oт него переходит на германских императоров священной империи, единственных законных обладателей Шалин, властных целить ее раны (Чистил. VI, 76). Этот своеобразный взгляд Данта известен читателю еще из 11 песни «Ада», и из него же вытекает третье основное положение системы – отношение императорской власти к папству, изложенное в 38 – 112 ст. XXХІІ песни «Чистилища». Через сопоставление с указанными местами, настоящая песнь вполне объясняется, служа их развитием и дополнением. О значении священной римской империи см. Брайс, Священная Римская Империя: «Это древнейшее в мире политическое учреждение была та самая империя, которую под утесами Акциума в борьбе с силами Востока завоевал хитрый племянник Юлия и которая в продолжение многих веков, не смотря на все изменения в своем протяжении, власти и характере, сохраняла почти неизменными все права и притязания, смысл которых давно уже исчез. Ничто так непосредственно не связывало древнего мира с новым, ничто не представляло столько странных контрастов настоящего и прошедшего и ничто не давало в этих контрастах столь много из европейской истории. Со времени Константина и далеко вглубь средних веков, она вместе с папством являлась центром и главой Христианского мира и оказывала на умы людей такое влияние, какого никогда не имела ее материал пая сила…»

Эней держал путь по направлению от востока к западу в то время, когда он, первый основатель римского могущества, перенес пенатов Трои в Италию. Константин, перенеся столицу с запада на восток, повернул и орла империи в противоположном направлении, водворив «птицу Зевса» в Византию, в соседство горы Иды, места выхода Энея.

Юстиниан (527–565) уничтожил последний оплот язычества – академию Прокла в Аеинах п прославился изданием знаменитого кодекса, высокое значение которого Дант в ст. 11 и 12 возводит до того, что считает его как бы непосредственным откровением божественной любви в сфере права. Под влиянием своей супруги Феодоры он впал было в ересь монофизитов, но папа Агапит вновь обратил его к истине.

По закону исключения третьего.

Велизарий совершил одно из славных дел Юстинианова царствования-завоевания Востока, между тем как Юстиниан сам в мере мог предаваться другому своему великому делу – заботам о законодательстве.

Этот первый предмет – ответ Юстиниана на вопрос Данта, кто он; хотя Юстиниан уже ответил на него, но поэт не хочет пропустить случая распространился о высоком значении священной империи и ее символа – орла. Далее мы увидим этого орла еще в более превознесенном виде на Сатурне, в обители справедливых владык.

Палланг, союзник Энея, первый в бою с Турном пожертвовал жизнью за славу будущего Рима.

Горации и Курнации.

Дальнейшие Божии судьбы, приготовлявшие, по мнению Данта, всемирное господство Рима. Упоминаемые исторические факты общеизвестны, «Власатый Квинтий» – Цинциннат. «Гордость арабья» – Кареагенская, по обычному приему Данта, заменять древние названия современными.

Гора Фьезоле, где прежде была расположена Флоренция, была местом сборища участников заговора Катилины, направленного к погибели римского владычества, но рассеянного Помпеем.

При Дураццо и при Фарсале Цезарь разбил Помпея. Антандр – приморский город в малой Азии, Симоис – река близ Трои.

Юба – нумидийский царь, укрывавший Помпея, Катона и Сципиона после битвы при Фарсале.

После Цезаря знаменосцем, державшим орла, явился Август, наказавший убить Цезаря, которого Дант видел в Аду (XXXIV, 66, Ада).

Третий Цезарь – Тиверий, при котором был распят Христос.

Своеобразная диалектика! Распятие Христа для возмещения пред божьим правосудием наших грехов было необходимым актом Божьего правосудия па земле, исполнение которого и было поручено Богом единственному судье, юрисдикция которого простиралась бы на грехи всего мира, взятые на себя Христом, т. е. римскому императору я его представителю Палату. Но эта «честь отмстить за

Страница 16 из 17

Божий гнев» для Рима является преступлением для Иудеев, отмстить которым опять-таки призван римский император Тит. В следующей песни это объясняется подробнее.

Дав абрис римской истории, поэт переходит к Карлу Великому и его преемникам. О значении помазания Карла Великого см. опять у Брайса; «Строго говоря, начало Священной Римской Империи должно быть отнесено к 800-му году, когда папа Лев ІІІ короновал короля французов императором римлян; это не только центральное событие средних веков; это одно из тех немногих событий, о которых, вырывая их из общей связи, можно сказать, что, если бы они не произошли, история мира была бы иная. Убийцы Цезаря думали, что они спасают Рим от монархии, но монархия явилась неизбежно при следующем поколении. Обращение Константина в христианство изменило лицо мира, но окончательная победа христианства представляла лишь вопрос времени. Но если бы Римская империя не была восстановлена на Западе в лице Карла, она вовсе не была бы восстановлена, и не было бы последовавшего затем бесконечного ряда хороших и дурных последствий.

Для того чтобы уяснить себе мысли и мотивы лиц, участвовавших в этом событии, лучше всего привести рассказ современника: «И так как имя императора теперь исчезло у Греков, и их империей завладела женщина, то поэтому и самому папе Льву и всем святим отцам, присутствовавшим на том же совете, равно как и всем христианам казалось, что они должны избрать императором Карла, короля франков, чтобы, с помощью Бога и по молитве святителей и всего христианского народа, он имел и титул императора; и он принял это имя и посвящен в день Рождества господином папой Львом…»

Итак, франкский король вовсе не собственной властью захватывает корону, но принимает ее, как естественное следствие своей фактической власти. Папа дает ему корону не в силу какого-нибудь своего права, как главы церкви, он только орудие божественного Промысла, указавшего Карла. Римский народ тоже не производить избрания. Самый акт коронования принимается, как прямое следование велению божественного провидения.

Впоследствии, император, папа и народ, каждый порознь стал себе приписывать главную роль. В действительности это не было ни завоевание со стороны Карла, ни дарение со стороны папы. Шаг, сделанный папою, не имел прецедентов, а потому и не был законным, если не считать его за непосредственное действие Промысла, как он представлялся современникам…»

Теперь, доказав, что пред империей есть Богом установленный символ всемирного господства, Дант переходит к одинаковому осуждению обеих современных ему партий, как гвельфов, так и гибеллинов; причем последние, присвоив себе и своей партии этот верховный знак, ищут лишь своих выгод, а другие, заменив его лилиями французского короля, подрывают единственно законную в Италии власть германского императора. Пророчества бедствий относятся к Карлу Валуа.

Окончив ответ на первый вопрос Данта, кто они, Юстиниан отвечает на вопрос (V, 128), почему Меркурий, это скромное и неяркое светило, назначен ему и его собратьям местопребыванием. Ответ на это таков: все находящиеся здесь души слитком стремилось на земле к внешнему блеску и славе, что мешало совершенству их христианской добродетели; потому-то они и не поднялись в небе выше. Но это жилище им прилично, и они счастливы сознанием, что божественное правосудие предназначила им именно это место и никакое другое», а так как они, как и все праведные в раю вообще, довольны и счастливы своей ступенью, то это различие в отдельных тонах каждого из них производит один совместный аккорд небесной гармонии. Сравн. ІІІ, 49 и прим. к нему. Для примирения с исторической правдой требовалось, чтобы Юстиниан сознался сам в своем честолюбия потому что, не будь этого, он оказался бы чересчур превознесенным Дантом. Некоторые сопоставляют это место со стихом предыдущей песни «Вот кто любовь, нам жгущую, умножит!» и предполагают, что Дант, всего более обвиняющий себя в Чистилище (песнь XIII, 113, XI, 118) в гордости и высокомерии, предназначает себе звезду Меркурия вместо будущего жительства. Но гордость и честолюбие не одно и то же, а подобным же образом Данта приветствуют блаженные духи и на других планетах.

Именем Ромео назывались вообще пилигриммы, ходившие на поклонение в Рим. Ромео, о котором идет речь, возвращаясь из паломничества, был принят на службу в качестве управителя графом Раймондом Беранже или Белингиери, властителем Прованса. Верно служа своему господину, он умножил его доходы до того, что все четыре дочери Раймонда вышла замуж за королей. Но Раймонд поверил клевете на Ромео и потребовал с него отчета, при чем оказались блестящие результаты его управления; однако, это недоверие так подействовало на верного слугу, что он покинул своего господина и, ушел от него таким же бедняком, как был ранее.

Почему Ромео помещен здесь, трудно сказать, тем более что ею честолюбие ни откуда не видно. Можно лишь предлагать, что Дант приписывает честолюбию его усиленные заботы о финансовом возвышении своего господина и его уход от него, когда на него пало подозрение. Ноттер делает еще предположение, что на Меркурии, же поселены те, слава которых на Земле помрачена по их же собственной вине. Наконец, некоторые придают особое значение словам, что он помещен здесь, несмотря на то, что его дело осталось без награды на земле.

В оригинале эта первая терцина по латыни с примесью еврейских слов:

Osanna sanctus Deus Sabaoth,

Superillustrans claritate tua

Felices ignes horum malaboth!

Указание на двойную заслугу Юстиниана – как законодателя и как завоевателя.

Блаженные духи в одежде света выражают свое блаженство круговой пляской, которая тем оживленнее, блестящее и быстрее, чем выше степень их блаженства и радости. Многие находят такое выражение блаженства излишне низменным и земным; но что можно отыскать более величественного, чье круговое движение звезд во вселенной?

Bice – уменьшительное от имени Беатриче.

Следующее – третье из систематических поучений относительно главных пунктов христианского познании, – вращается около двух главных мыслей: 1) почему необходимое для искупления распятие Христа явилось грехом для иудеев и было отмщено Титом (с 20–26) и 2) почему Бог избрал именно этот путь для искупления, когда (по Григорию Великому и Фоме Аквинскому) возможны и другие пути (ст. 58 – 120.)

Дух напрасно стремится проникнуть в божественные тайны, когда он еще не дозрел до них на огне любви.

Превосходное выражение мысли, что миротворенье, как и искупление есть лишь акт безграничной божественной любви.

Все, что сотворено Богом непосредственно (в отличие от того, что сотворено им через посредство таких непосредственных созданий), одарено высшими и драгоценными преимуществами, – бессмертия, свободы от всего «нового» т. е. от законов посредственного творчества, и богоподобием. Такие же преимущества имел и человек в своем до греховном состоянии. После грехопадения он утратил два последние, сохранив лишь первое – бессмертие как души, так и тела.

В ст. 67. Беатриче выразилась, что все созданное Богом непосредственно, – бессмертно. Теперь она поясняет, почему мы

Страница 17 из 17

видим кругом, что многое имеет конец и смертно. То, что смертно, создано не непосредственно Богом, а чрез посредство тех сил, которые, как сказано уже выше, он сообщил небесным светилам. Поэтому и тело человека, созданное в лице прародителей непосредственно самим Богом, бессмертно и воскреснет снова в день страшного суда.

Птоломеева система, полагавшая землю неподвижным центром вселенной, вокруг которого вращаются светила, помогла привести в сочетание движение планет и других небесных тел и объяснить его видимые полнейшие неправильности. Поэтому предполагали, что каждая планета совершает свой малый круговорот кроме общего, большого, кругом земли; этим малым вращением объяснялось иногда наблюдаемое, по-видимому, обратное движение; круг этого движения назывался эпициклом. В третьем из этих эпициклов, как говорить здесь поэт, предполагали местонахождение Венеры, по имени которой и названа эта звезда и которую почитали греки и римляне в качестве богини. См. Брунетто Лагини: «Эти семь планет язычники считали божествами, поклоняясь Юпитеру, Марсу, Венере и другим».

Венера первая появляется на горизонте после заката и дольше всех остается на небе утром.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

По словам монаха Гилария, Данте начал писать свою поэму по латыне. Первые три стиха были следующие:

Ultima regna canam, fluido contermina mundo,

Spiritibus quae lata patent, quae praemia solvuut

Pro meritis cuicunque suis (data lege tonantis). -

«In dimidio dierum meorum vadam adportas infori.» Vulgat. Biblia.

В средине н. ж. дороги, т. е. на 35 году жизни, – возраст, который Данте в своем Convito называет вершиною человеческой жизни. По общему мнению, Данте родился в 1265: стало быть, 35 лет ему было в 1300 г.; но, сверх того, из XXI песни Ада видно, что Данте предполагает начало своего странствия в 1300, во время юбилея, объявленного папою Бонифацием VIII, на страстной неделе в великую пятницу, – в год, когда ему сравнялось 35 лет, хотя его поэма написана гораздо позже; потому все происшествия, случившиеся позже этого года, приводятся как предсказания.

Темный лес, по обыкновенному толкованию почти всех комментаторов, означает человеческую жизнь вообще, а в отношении к поэту – его собственную жизнь в особенности, т. е. жизнь, исполненную заблуждений, обуреваемую страстями. Другие под именем леса разумеют политическое состояние Флоренции того времени, (которую Данте называет trista selva, Чист. XIV, 64), и, соединяя все символы этой мистической песни во едино, дают ей политическое значение. Вот напр. как граф Пертикари (Apolog. di Dante. Vol. II, p. 2: fec. 38: 386 della Proposta) объясняет эту песнь: в 1300 г., на 35 году жизни, Данте, избранный в приоры Флоренции, скоро убедился среди смут, интриг и неистовств партий, что истинный путь к общественному благу потерян, и что сам он находится в темном лесу бедствия и изгнания. Когда же он пытался взойти на холмы, вершину государственного счастья, ему представились непреодолимые препятствия со стороны родного его города (Барса с пестрою шкурою), гордости и честолюбия французского короля Филиппа Прекрасного и брата его Карла Валуа (Льва), и корысти и честолюбивых замыслов папы Бонифация VIII (Волчицы). Тогда, предавшись своему поэтическому влечению и возложив всю надежду на воинские дарования Карла Великого, сеньора веронского (Пса ), написал он свою поэму, где, при содействии духовного созерцания (donna gentile), небесного просветления (Лучии) и богословия (Беатриче), руководимый разумом, мудростью человеческою, олицетворенною в поэзии (Виргилием), проходить он места наказания, очищения и награды, наказуя таким образом пороки, утешая и исправляя слабости и награждая добродетель погружением в созерцание высшего блага. Из этого видно, что конечная цель поэмы – призвать нацию порочную, раздираемую раздорами, к единству политическому, нравственному и религиозному.

Данте избежал этой жизни, исполненной страстей и заблуждений, особенно раздоров партии, в которые он должен был вдаться как правитель Флоренции; но жизнь эта была так ужасна, что воспоминание об ней снова рождает в нем ужас.

В подлиннике: «Так горек он (лес), что смерть немногим боле.» – Вечно-горький мир (Io mondo senia fine amaro) есть ад (Рая XVII. 112). – «Как вещественная смерть уничтожает наше земное существование, так смерть нравственная лишает нас ясного сознания, свободного проявления нашей воли, а потому нравственная смерть немного лучше самой смерти вещественной». Штрекфусс.

Сон означает, с одной стороны, человеческую слабость, потемнение внутреннего света, недостаток самопознания, одним словом – усыпление духа; с другой стороны – сон есть переход к духовному миру (См. Ада III, 136).

Холм, по объяснению большей части комментаторов, означает добродетель, по другим восхождение к высшему благу. В подлиннике Данте пробуждается у подошвы холма; подошва холма – начало спасения, та минута, когда в душе нашей возникает спасительное сомнение, роковая мысль, что путь, по которому мы шли до этой минуты, ложен.

Пределы юдоли. Юдоль есть временное поприще жизни, которое мы обыкновенно называем юдолию слез и бедствий. Из XX песни Ада, ст. 127–130, видно, что в этой юдоли путеводным светом поэту служило мерцание месяца. Месяц означает слабый свет человеческой мудрости. Копишь.

Планета, ведущая людей прямой дорогой, есть солнце, которое, по системе Птоломеевой, принадлежит к планетам. Солнце имеет здесь не только значение материального светила, но, в противоположность месяцу (философия), есть полное, непосредственное познание, божественное вдохновение. Копишь.

Даже отблеск божественного познания уже в состоянии уменьшить в нас отчасти ложный страх земной юдоли; но вполне он исчезает только тогда, как мы совершенно исполнима страхом Господним, как Беатриче (Ада II, 82–93). Копишь.

При восхождении, нога, на которую мы опираемся, всегда стоит ниже. «Восходя от низшего к высшему, мы подаемся вперед медленно, только шаг за шагом, только тогда, как твердо и верно встанем на низшее: восхождение духовное подлежит тем же законам, как и телесное.» Штрекфусс.

Барс (uncia, leuncia, lynx, catus pardus Окена), по толкованию старинных комментаторов, означает сладострастие, Лев – гордость или властолюбие, Волчица – корысть и скупость; другие, особенно новейшие, видят в Барсе Флоренцию и Гвельфов, во Льве – Францию и в особенности Карла Валуа, в Волчице – папу или римскую курию, и, согласно с этим, дают всей первой песни смысл чисто-политический. По объяснению Каннегиссера, Барс, Лев и Волчица означают три степени чувственности, нравственной порчи людей: Барс есть пробуждающаяся чувственность, на что указывают его быстрота и проворство, пестрая шкура и неотвязчивость; Лев есть чувственность уже пробудившаяся, преобладающая и не скрываемая, требующая удовлетворения: потому он изображен с величавою (в подлиннике: поднятой) головою, голодный, злой до того, что воздух вокруг него содрогается; наконец, Волчица – образ тех, которые вполне предались греху, почему и сказано, что она многим уже была отравой жизни, потому и Данта она совершенно лишает спокойствия и всечасно более и более вгоняет в юдоль нравственной смерти.

В этой терцине определяется время странствия поэта. Оно, как сказано выше, началось в великую пятницу на страстной неделе, или 25 марта: стало быть, около весеннего равноденствия. Впрочем, Филалетес, основываясь на XXI песни Ада, полагает, что странствие свое Данте начал 4 апреля. – Божественная любовь, по представлению Данта, есть причина движения тел небесных. – Толпою звезд обозначается созвездие Овна, в которое в это время вступает солнце.

Божественная комедия («Divina Commedia») – творение, доставившее Данте бессмертие. Почему Данте назвал свое произведение комедией, явствует из его трактата «De vulgarie eloquentia» и из посвящения Кангранде: комедия начинается с ужасных и отвратительных сцен (Ада), а заканчивается прекрасными картинами райского блаженства. Название «божественная» возникло уже после смерти автора; первое издание, в котором она называется «Divina Commedia», кажется, венецианское изд. 1516 г..

«Божественная комедия» – нечто вроде видения. Она описывает состояние и жизнь душ после смерти в трех царствах загробного мира и соответственно тому делится на 3 части: Ад (Inferno), Чистилище (Purgatorio) и Рай (Paradiso). Каждый из отделов состоит из 33 песней, так что вся поэма, включая вступление, составляет 100 песней (14.230 стихов). Написана она терцинами – метром созданным Данте из сирвентера, и отличается замечательной архитектоникой: «Ад» состоит из 9 кругов, «Чистилище» из 9 помещений: преддверия, 7-ми террас и земного рая на горе Очищения, «Рай» – из 9-ти вращающихся небесных сфер, над которыми находится Эмпирей, неподвижное местопребывания божества.

Божественная комедия. Ад – краткое содержание

В «Божественной комедии» Данте предпринимает путешествие по этим 3 мирам. Тень древнего поэта Вергилия (олицетворения человеческого разума и философии) является Данте, когда он тщетно старается выбраться из глухого леса, где заблудился. Она сообщает, что поэт должен идти по другому пути и что он по поручению умершей возлюбленной Данте, Беатриче, сам проведет его через Ад и Чистилище до жилища блаженных, через которое его поведет более достойная душа.

9 кругов Ада по Данте

Путешествие их идет сперва через Ад (см. отдельное его описание на нашем сайте), имеющий вид воронки, конец которой упирается в центр земли; по стенам тянутся девять концентрических кругов в виде ступеней. На этих ступенях, которые чем ниже, тем становятся уже, находятся души осужденных грешников. В преддверии Ада обитают души «безразличных», т. е. тех, что прожили жизнь на земле без славы, но и без стыда. В первом круге герои древних времен, которые жили безукоризненно, но умерли, не получив крещения. В следующих кругах помещены соответственно степеням преступности и наказаний: сластолюбцы, чревоугодники, скупцы и расточители, гневливые и мстительные, эпикурейцы и еретики, насильники, лжецы и обманщики, предатели отечества, родных, друзей и благодетелей. На глубине ада, в центре земли, находится повелитель адского царства, Дит или Люцифер – принцип зла.

(Круги Ада - La mappa dell inferno). Иллюстрация к "Божественной комедии" Данте. 1480-е.

Божественная комедия. Чистилище – краткое содержание

Поднимаясь по телу его, и прошедши другое полушарие, путешественники достигают противоположной стороны земного шара, где из океана высится гора Чистилища. На берегу их встречает Катон Утический , страж этого царства. Гора Чистилища имеет вид крутого корпуса с отсеченной верхушкой и разделяется на 7 террас, которые соединены между собой узкими лестницами; доступ к ним охраняется ангелами; на этих террасах находятся души кающихся. Самую нижнюю занимают высокомерные, за ними следуют завистливые, гневные, нерешительные, скупые и расточители, чревоугодники. Пройдя преддверие Чистилища и все террасы, спутники подходят к земному Раю, находящемуся на самом верху.

Божественная комедия. Рай – краткое содержание

Здесь Вергилий покидает Данте и Беатриче (олицетворение божественного откровения и богословия) ведет поэта отсюда через третье царство – Рай, чьё деление всецело основано на господствовавших во времена Данте аристотелевских понятиях о мироздании . Царство это состоит из 10 заключенных друг в друге полых, прозрачных небесных сфер, окружающих землю – центр вселенной. Первые семь небес носят названия планет: это сферы Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна. Восьмая сфера – неподвижных звезд, а девятое небо – Перводвигатель, сообщающее движение всем остальным. Каждое из этих небес предназначено одному из разрядов блаженных, соответственно степени их совершенства, на самом же деле все души праведников живут в 10-м небе, неподвижном небе света, Эмпирее , находящемся вне пространства. Беатриче, проводив поэта по всему Раю, покидает его и поручает святому Бернарду , при содействии которого поэт удостаивается лицезрения божества, являющегося ему в мистическом видении.

Во время всего путешествия по этим трем мирам постоянно ведутся беседы с известными лицами, находящимися в загробном мире; обсуждаются вопросы теологии и философии и изображаются условия социальной жизни Италии, вырождение церкви и государства, так что поэма всесторонне отражает всю эпоху Данте в освещении его личного миросозерцания. Особенно замечательны первые две части поэмы, благодаря искусному плану, разнообразию и реальности выводимых лиц, и яркости исторической перспективы. Последняя часть, больше других отличающаяся возвышенностью мысли и чувства, может гораздо скорее утомить читателя своим отвлеченным содержанием.

К разъяснению аллегорического смысла как всей поэмы, так и её частностей, приступали разными путями разные мыслители. Этико-богословская точка зрения первых комментаторов – единственная, выдерживающая критику. С этой точки зрения сам Данте является символом души человеческой, ищущей спасения от греха. Для этого она должна познать самоё себя, что возможно только при помощи разума. Разум доставляет душе возможность чрез раскаяние и добродетельные поступки стяжать счастье на земле. Откровение же и богословие открывает ей доступ к небу. Рядом с этой нравственно-богословской аллегорией идет аллегория политическая: анархии на земле может положить конец только универсальная монархия по образцу римской , которую проповедовал Вергилий. Впрочем, некоторые исследователи старались доказать, что цель «Божественной комедии» преимущественно или даже исключительно политическая.

Когда начал Данте писать свое великое произведение и когда были разработаны отдельные части его, точно установить нельзя. Первые две части были обнародованы еще при его жизни, «Рай» же – после смерти. «Divina Commedia» в скором времени распространилась в огромном числе списков, многие из которых еще хранятся в библиотеках Италии, Германии, Франции и Англии. Число эти средневековых манускриптов превышает 500.

Данте «Ад». Иллюстрация Гюстава Доре

Первая попытка иллюстрировать «Комедию» Данте относится к 1481, когда во флорентийском издании были помещены 19 офортов на темы «Ада», по рисункам Сандро Боттичелли . Из иллюстраций Нового времени наибольшею известностью пользуются гравюры Гюстава Доре и 20 рисунков немецких художников.