Ли́дия Алексе́евна Ча́рская (настоящая фамилия Чурилова , при рождении Воронова ; 19 (31) января , Санкт-Петербург , Российская империя - 18 марта , Ленинград , СССР) - русская детская писательница и поэтесса , актриса .

Энциклопедичный YouTube

1 / 2

✪ Последнее письмо

✪ «Жизнь и судьба» В.Гроссмана – письмо матери на итальянском («Начни с себя»№08, фрагмент)

Субтитры

Жизнь и творчество

Журнал «Русская школа » в девятом номере за тот же 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: „Нет книг Чарской“». По словам Фёдора Сологуба , «…популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой напряженности и пылкости…» Повести Лидии Алексеевны переводились на иностранные языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Лидии Чарской.

Чарская писала, что целью её творчества является нравственное воспитание:

В статье «Профанация стыда » Чарская выступала против применения телесных наказаний для детей.

В школах устраивались «показательные суды» над Чарской. В 1920 году была составлена «Инструкция политико-просветительского отдела Наркомпроса о пересмотре и изъятии устаревшей литературы из общественных библиотек», в списке которой упомянуты книги Чарской. В дальнейшем инструкция была пересмотрена и многие книги вновь были разрешены, но произведения Чарской остались под запретом. Её книги обвинялись в пошлости и сентиментальности, их причисляли к бульварной литературе. В школах самым обидным для девочки стало обвинение в том, что она похожа на институтку из книг Чарской.

«Убить» Чарскую, несмотря на её мнимую хрупкость и воздушность, было не так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает, как это показала в своей статье писательница Елена Данько, жить в детской среде, хотя и на подпольном положении. Но революция нанесла ей сокрушительный удар. Одновременно с институтскими повестями исчезли с лица нашей земли и святочные рассказы, и слащавые стихи, приуроченные к праздникам".

Дети по-прежнему читали её книги, несмотря на то, что достать их было совсем не просто: очевидцы вспоминали, что соседские ребята приносили Чарской продукты и даже деньги, та взамен давала им почитать свои рукописи. Виктор Шкловский вспоминал: «Она искренне сочувствовала революции, жила очень бедно. Мальчики и девочки приходили к Чарской убирать её комнату и мыть пол: они жалели старую писательницу » . По воспоминаниям современников, в послереволюционный период Чарская жила в крайней бедности. Например, писателем Владимиром Бахтиным были записаны воспоминания Нины Сиверкиной о её знакомстве с Чарской в 20-е годы:

Жила Лидия Алексеевна в крохотной двухкомнатной квартирке по черному ходу, дверь с лестницы открывалась прямо в кухню. В этом доме Чарская жила давно, но прежде - на втором этаже, по парадной лестнице. Она очень бедствовала. В квартире ничего не было, стены пустые. Чарская давала детям читать свои произведения - но не книги, а рукописи. Книг никаких в квартире не сохранилось, в том числе и собственных. Была она очень худая, лицо просто серое. Одевалась по-старинному: длинное платье и длинное серое пальто, которое служило ей и зимой, и весной, и осенью. Выглядела и для тридцать шестого года необычно, люди на неё оглядывались. Человек из другого мира - так она воспринималась. Была религиозна, ходила в церковь, по-видимому, в Никольский собор. А по характеру - гордая. И вместе с тем - человек живой, с чувством юмора. И не хныкала, несмотря на отчаянное положение. Изредка ей удавалось подработать - в театре в качестве статистки, когда требовался такой типаж.

Всего за 20 лет творчества из-под пера писательницы вышли 80 повестей, 20 сказок, 200 стихотворений.

Смерть

Во многих советских и российских источниках местом смерти Чарской указывается Сочинский район Адлер , где она была похоронена на улице Православной, а на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге якобы находится только её кенотаф . Однако доктор филологических наук Евгения Путилова указывает, что Чарская как в силу своего социального положения, так и в силу своего здоровья физически не могла выехать из города и скончалась именно в Ленинграде в 1937 году, где и была похоронена двумя соседками на Смоленском кладбище . Наконец, заместитель Главы Сочи Анатолий Рыков в 2010 году полностью опроверг версию, что Чарская похоронена в Адлере, пояснив, что в могиле на улице Православной лежит на самом деле другая женщина, а никаких данных о захоронении Чарской в Адлере в документах музея Адлерского района нет .

Семья

Первый раз Лидия вышла замуж в 18 лет после окончания института. Её мужем стал офицер Борис Чурилов. У них родился сын Юрий. Брак был недолгим: вскоре после рождения сына Борис был направлен командованием в Сибирь , в такое место, что взять жену с собой не мог. Судьба Юрия, как и его отца, после гражданской войны осталась Чарской неизвестной.

В конце 20-х годов она во второй раз вышла замуж за некого Иванова, с которым затем тоже развелась . Его судьба тоже осталось неизвестной.

Третий муж Чарской был значительно моложе её. В детстве он зачитывался её произведениями, во взрослом возрасте разыскал любимую писательницу, в течение нескольких лет помогал ей, а затем стал её супругом . Его судьба аналогично осталась неизвестной.

Отзывы и критика

Несмотря на то, что до Революции книги Чарской имели невероятную популярность среди детей и юношества, её литература уже тогда воспринималась скептически: её критиковали за однообразие сюжетов , языковые штампы, чрезмерную сентиментальность . В самом деле, многие персонажи Чарской обрисованы схематично, одни и те же ситуации кочуют из книги в книгу. [ ] В 1905 году революционер и публицист Вацлав Воровский посвятил Чарской уничижительную статью «Цыпочка », в которой он утверждал, что рассказы этой писательницы «наивны и скучны», как «болтовня светской барышни» . В 1912 году в газете «Речь » Корнеем Чуковским была опубликована язвительная статья о творчестве писательницы, где он иронизировал и над «безграмотным» языком её книг, и над примитивными сюжетами, и над излишне экзальтированными персонажами, которые часто падают в обморок , ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т. д. и т. п.:

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - её ремесло, надрыв - её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз…

Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал её, не исправил фальшь и, порою - очень часто, - неграмотные выражения?

Там же приведена реплика известного театрального критика Кугеля: «…жантильное воспитание, полное пренебрежение к родному языку - вот вам и готов читатель мадам Чарской!» Чуковский, подводя итог, назвал её «гением пошлости» . По мнению Виктора Шкловского , произведения Чарской были «пищей карликов», в то время как настоящая литература является «пищей богов» . В рецензии на книгу Александры Коллонтай «Любовь пчёл трудовых » (1924) Шкловский пренебрежительно отозвался о её авторе: "Коллонтай - институтка, начитавшаяся Чарской … да и сама она «коммунистическая Чарская…»

Однако многие выдающиеся писатели признавали некоторые достоинства творчества Чарской. Борис Пастернак говорил, что он старался писать «Доктора Живаго » «почти как Чарская», чтобы его книга читалась «взахлёб любым человеком», «даже портнихой, даже судомойкой» . В 1910 году Марина Цветаева посвятила стихотворение «Памяти Нины Джаваха » одной из героинь Лидии Чарской (Вечерний альбом , 1910)

Критика совершенно не поняла её, увидев в ней только восторженность и не угадав смысла, <…> легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы. Популярность была вполне заслужена Чарскою <…>, энергичен и твёрд её стиль. <…> Понятно недоброжелательное отношение русской критики к Лидии Чарской. Уж слишком не подходила она к унылому ноющему тону русской интеллигентской литературы. Чеховские настроения, упадочные фантазии, декадентские и футуристические странности, болезненные уклоны, свойственные дореволюционной буржуазии и интеллигенции, - от всего этого было далеко жизнерадостное, энергичное творчество Чарской. Русская художественная литература на все лады тянула одну и ту же волынку: «Мы с тараканами», а Чарская уверенно говорила подросткам: «А мы хотим великих дел, подвигов, опасностей, катастроф во имя высшей социальной справедливости».

Прежде критиковавший Чарскую Виктор Шкловский в 60-е годы признал:

Сама Лидия Чарская была женщина талантливая: без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений («Старое и новое», 1966)

Говоря о Чарской и других современных ей писательницах, В.Панова признается:

Пусть их искусство было не очень высоко, а высоко ли наше? Умеем ли мы хотя бы заставить читателя с интересом дочитать нашу книгу до последней строки? А они знали, как это делается.

Эту точку зрения разделяет и писатель Роман Сеф . В предисловии к современному изданию Чарской он пишет о том, что неприятие её творчества было вызвано идеологическими причинамий:

Долгие годы нам внушали по радио и телевидению, в газетах и книгах: совершать отвратительные поступки ради высокой цели не только можно, но и почетно. Оттого и не в чести были писатели, которые объясняли в своих книгах, что добро не может быть, в зависимости от обстоятельств, хорошим или плохим. Добро - это добро, а зло - это зло. Потому и были у нас запрещены книги Лидии Чарской, для которой не существовало «рабоче-крестьянской» или «дворянской» доброты, а только общечеловеческие понятия чести, доброты и сострадания. ), любви, девичьей дружбе (« », «Белые пелеринки»). Также одна из излюбленных тем писательницы - приключения потерянных, осиротевших или похищенных детей («Лесовичка», «Сибирочка»). Ею было написано множество книг и рассказов по истории России («Смелая жизнь », «Газават», «Так велела царица»). Кроме того, писала также сказки («Дуль-Дуль, король без сердца», «Мельник Нарцисс», «Чудесная звёздочка», «Дочь Сказки», «Король с раскрашенной картинки», «Подарок феи», «Царевна Льдинка»).

После революции повести и рассказы Чарской практически не печатались.Записки институтки » изданы под названием «Павловских затворниц»).

Серия книг, посвященных Нине Джаваха, ярко иллюстрирует историю Грузии XIX века : природные условия, взаимоотношения между разными слоями населения и любовь грузин к своей родине.

Эту повесть детской души посвящаю дорогому отцу и другу.

Детства дни – луч солнца яркий,
Как мечта прекрасный луч.
Детство – утро золотое,
Без суровых, мглистых туч.

Как ни грустно горе в детстве,
То, что мнилось им тогда,
То пустым, ничтожным кажет
После, в зрелые года.

И охотно вновь ребенком
Я б желала снова стать,
Чтоб по детски наслаждаться,
И по детски же страдать…

ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ

Розы цвели и благоухали… Небо смеялось, и старый сад светло улыбался жаркой июльской улыбкой…

В глубоком кресле на веранде, облитой потоками золотых лучей, сидела больная. Ее бледное, усталое, изнуренное лицо, впалые, безжизненные глаза, ее прозрачная кожа и исхудалое тело говорили о продолжительном недуге.

Взгляд больной покоился на прильнувшей к ее коленям голове молодой женщины, которая приютилась у ее ног.

Эта молодая женщина составляла полную противоположность больной: она казалась воплощением жизни, несмотря на печальное выражение глаз, с любовью и сочувствием устремленных на больную.

Взор больной встретился с этим взором, пытливым и любящим… Легкий вздох приподнял исхудалую грудь… Что-то влажное и блестящее сверкнуло в глубоких страдальческих глазах. Больная положила свою прозрачную, исхудалую руку на русую головку, покоившуюся на ее коленях, и проговорила:

– Дитя мое! Не знаю, поможет ли мне небо юга, к которому меня посылают врачи, и долго ли я проживу на свете… Быть может нам не суждено больше увидеться… А потому у меня к тебе просьба… возможно, что уже последняя в жизни…Я уверена, что ты мне не откажешь…

Сухой прерывистый кашель прервал речь больной. Она откинулась на подушки, а когда приступ кашля прошел, продолжала слабым, тихим голосом:

– Наши жизни сплелись так тесно, так крепко… Судьба сблизила нас. Ты помнишь, какую огромную роль я сыграла в твоей жизни? Ты помнишь, сколько горя, злобы и вражды осталось позади нас; сколько ненависти было до тех пор, пока ты не узнала меня, моя девочка… Мы обе были виноваты. Я, смело войдя в твою жизнь, не смогла понять твою гордую, свободную, как птица, душу и невольно наносила ей одну сердечную рану за другой… Ты, возненавидя меня, замечала во мне только одни недостатки и видела в каждом моем поступке лишь темные стороны… Почему так распорядилась судьба? От чего она не сразу дала мне ключ к сердцу моей девочки? За что мы обе страдали так долго? Ты своей ненавистью и злобой ко мне, я – видя полное бессилие унять это чувство… Но, слава Богу, все это минуло как кошмар, как гадкий сон, как темный осенний вечер… И теперь, когда я завоевала любовь моей девочки, мне хотелось бы вспомнить то далекое, темное время, которое не вернуться уже никогда, вспомнить именно теперь, когда, может быть, я последние дни вижусь с тобой…

– Нет! Нет, мама! Не говори так! – с жаром воскликнула молодая женщина, прильнув горячим поцелуем к исхудалой руке. – Ты должна жить, жить для нас дорогая… Должна!.. Для семьи, для отца, для меня!.. Неужели же я нашла мое сокровище, мою маму, что бы потерять ее снова? Ты должна жить ради того, что бы дать мне возможность загладить все то зло, которое я причинила тебе когда – то невольно…

Легкая улыбка заиграла на печально красивом лице больной.

– Выслушай мою просьбу, девочка, – произнесла она тихо – тихо, чуть слышно. – Твои детские годы, вся твоя жизнь сложилась так странно и необычно, совсем не так как у других. И, по воле судьбы, мне пришлось в этом сыграть немалую роль… У тебя, я знаю, есть много юных друзей, которые жадно ловят каждое твое слово… Открой же им историю твоей жизни, твоего странного детства, расскажи им одну истинную правду без прикрас… А так как наши жизни сплетены так тесно, то это будет и повесть о той, которая тебя так любила, и которую ты так долго не могла понять… И пусть твои юные друзья узнают хорошие и плохие стороны одной человеческой души. Кто знает? – быть может эта правдивая история принесет пользу другим. Быть может им не безынтересно будет узнать о девочке, мечтавшей стать принцессой и оставшейся Сандрильоной. Увы! Сандрильоны встречаются чаще, много чаще чем принцессы!.. А одна гордая странная душа не хотела согласиться с этим… Быть может история этой странной души научит слишком гордых смирению, слишком несчастных одарит надеждой. Быть может, иных она наведет на размышление как трудно иногда нам понять наших близких, как легко – несправедливо их осудить, возненавидеть… Я знаю что тяжело будет тебе раскрыть целый ряд тайн и шаг за шагом описать твою жизнь не щадя себя…Но ты сделаешь это для меня и для тех, которых считаешь своими друзьями….

Новый приступ кашля прервал речь больной.

– Да, да… Я исполню твое желание, дорогая! – ответила стоявшая на коленях молодая женщина. – Клянусь тебе что, исполню все, что ты попросишь у меня! Я напишу всю правду, открою заветную тайну моей души, я расскажу им о той женщине, которая отплатила любовью за муки, лаской за вражду… Ты понимаешь меня, дорогая?

Глаза больной широко раскрылись. Улыбка счастья заиграла на лице.

А розы цвели и благоухали. Чудная сказка из зелени, солнца и цветов искрилась, сияла и тихо лепетала о чем – то кругом и над ними.

Вскоре больная уехала к другому солнцу, к другому небу и розам. А когда вернулась вполне поправившейся, здоровой и бодрой, она нашла у себя на столе объемистую рукопись, написанную по ее желанию.

* * *

Эта выздоровевшая больная моя вторая мать, а та, которая исполнила данное ей слово, – я.

Я написала мою повесть о самой себе, рассказала историю моего странного детства, открыл в ней всю мою душу…

Исполняя волю моей дорогой, я отдаю эту повесть вам на суд, мои милые юные друзья. Вероятно, многое в этой повести покажется вам странным, многое вызовет ваше недоумение. Быть может даже самый способ рассказа, в иных местах фантастический, полусказочный, вызовет ваше недоумение, покажется вам странным. Но – прочтите все до конца, и тогда вы поймете, чем объясняются эти кажущиеся странности, тогда только вы, узнав характер той, которая писала эту повесть, в состоянии будете объяснить себе ее странности.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I
О чем шептали старые сосны

Синим сапфиром горело небо над зеленой рощей.

Золотые иглы солнечных лучей пронзали и пышную листву берез, и бархатную хвою сосен, и серебряные листья стройных молоденьких тополей.

Ветер рябил изумрудную зелень, и шепот рощи разносился далеко – далеко…

Старые сосны шептали:

– Мы знаем славную сказку!

Им вторили кудрявые, белоснежные березы:

– И мы, и мы знаем сказку!

– Не сказку, а быль! Быль мы знаем! – звенели серебряными листьями молодые, гибкие тополя.

– Правдивую быль, прекрасную как сказка! Правдивую быль расскажем мы вам, – зашептали и сосны и березы и тополя разом.

Какая-то птичка чирикнула в кустах:

– Быль! Быль! Быль расскажут вам старые сосны. Слушайте! Слушайте их!

И сосны зашептали так тихо и так звонко в одно и то же время, что маленькая девочка, приютившаяся под одной из них, самой пышной и самой красивой, услышала все от слова до слова.

И правда: то была не сказка, а быль. Славная быль – сказка!

Жил на свете человек– шептали старые сосны, – прекрасный как солнце, с золотым сердцем, полным благородства и доброты. «Честность и труд» было его девизом, с которым он вступал на жизненный путь.

Жила-была, так же, девушка на свете, нежная, как цветок мимозы, кроткая как голубка, любимица семьи.

И встретились они оба, – и прекрасный как солнце, человек и кроткая, как голубка, девушка. Встретились, полюбили друг друга и поженились…

Ох, что это была за жизнь! Что это было за счастье! В сказках только встречается такое. Но так как жизнь не сказка, то в жизни нет полного счастья…

Стоял январь. Гудела вьюга. Метель плясала и кружилась над серым городом. Люди спешили в церковь. Было воскресение. И в этот день у счастливой пары родилась дочь, малюсенькая, малюсенькая девочка с живыми серыми глазами.

У колыбели девочки сошлись четыре добрые волшебницы, – или нет! не волшебницы, а, вернее четыре добрые, простые девушки, родные тетки новорожденной, сестры матери, лежавшей в соседней комнате на смертном одре.

– Какое странное лицо у девочки! – сказала старшая из теток, Юлия, поклонница всего таинственного – помяните мое слово, она не долго проживет, эта девочка.

– Что ты! что ты! – замахала на нее руками вторая из сестер, Ольга, стройная, высокая с добрым, ласковым лицом. – Дитя должно жить, будет жить нам на радость… И если что – либо случиться с сестрой Ниной, – мы вырастим малютку и все четверо заменим ей мать.

– Да, да! Она будет наша! – произнесла третья сестра, Лиза, полная, голубоглазая, тридцатилетняя девушка, с мягким ласковым взором, скрытым очками. – Клянусь, я заменю ей мать.

– Сегодня воскресенье, – произнесла самая младшая из сестер – Капитолина, или Линушка, как ее звали в семье, и ее жизнерадостные карие глаза, оживляющие некрасивое, но чрезвычайно симпатичное лицо, остановились на девочке, – ребенок родился в воскресенье! А воскресные дети бывают обыкновенно счастливы.

– Девочка будет счастлива! Она должна быть счастлива! – хором подхватили сестры.

И вдруг им почудилось, что кто-то легкий и призрачный, приблизился к ним и встал между ними и колыбелью. Какая-то серая фигура под капюшоном, с видом монахини, что-то легкое, воздушное, как сон…Серая женщина неслышно скользнула к колыбели и, склонившись над ребенком, как будто поцеловала его.

– Это судьба! – шепнула Юлия, первая, заметив призрак. – Судьба поцеловала дитя!

– Судьба поцеловала ребенка! – вторила ей Лиза и опустила голову.

Когда она подняла ее, призрак уже исчез. Четыре сестры были теперь одни в комнате. Серая фигура словно растаяла в сумерках. И тогда они все четверо окружили колыбель. Дитя лежало с открытыми глазами и – странно! – почудилось ли сестрам или нет, но легкая улыбка играла на крошечных губах шестичасовой девочки.

– Необыкновенный ребенок! – прошептали все четыре тетки разом.

Вдруг порывистый стон метели пронизал их слух.

– Как воет ветер! – прошептала Лина, – вы слышите, как стонет вьюга за окно?

Но то не вьюга стонала. Она ошиблась, Лина. На пороге стоял бледный, как призрак, человек с дикими блуждающими глазами. И из груди его рвались судорожные вопли:

– Скорее… к ней… к моей Нине… Она умирает!..

* * *

В ту же ночь прекрасная, кроткая душа Нины Воронской улетела на небо… Малютка Лидия осталась сиротою…

Вот о чем шептали старые сосны, и их звонкий шепот несся далеко, далеко…

ГЛАВА II
Моя особа. – Прекрасный принц и его осел. – Ливень

– Лида! Лидок! Лидюша! Лиденчик! Лидок-сахарок! Где ты? Откликнись, девочка!

Откликнуться или нет! Я зажмуриваюсь на минутку и сладко потягиваюсь, как котенок. О, как славно пахнет соснами! Тетя Лиза, моя вторая мама, живущая с нами в доме, говорит, что это очень здоровый запах. Значит не грех им надышаться вволю, досыта. И потом, здесь так чудесно в зеленой роще, где я представляю себя заколдованной принцессой из тетиной сказки, а деревья великанами-волшебниками, заворожившими меня… И мне решительно не хочется никуда идти.

– Лида! Лидушка! Лидок-сахарок! – надрывается резкий голос.

– Пусть, пусть покричит! – соображаю я (потому что хоть мне только четыре года, я все-таки умею соображать).

Я не люблю няни. У не злое-презлое цыганское лицо. Она строгая, сердитая и никогда не играет со мной и не рассказывает мне сказок, как тетя Лиза. Она только любит нарядить меня, как куколку, и вывести на прогулку в большой парк, в большой Царскосельский парк (мы живем в Царском Селе, недалеко от этого парка), где есть такое чудное прозрачное озеро с белыми лебедями. Тут няня садиться на скамейке и вмиг ее окружают другие няньки.

– А ведь наша Лидюша здесь наряднее всех, – говорит няня, с презрением оглядывая прочих детей в простеньких костюмах.

Няньки зеленеют от злости, а моя няня продолжает рассыпаться по моему адресу:

– И красавица она у нас на диво!

Ну, уж с этим никто из них не может согласиться… Что меня нарядили, как куколку, это верно, но что у меня вздернутый нос и толстые губы, этого никто уже не станет отрицать.

– Ну, уж и красавица! Мальчишка какой-то!

Няня обижается и тут начинается спор, во время которого я непременно падаю и разбиваю себе нос до крови. Тут на «красавицу» летит целая буря нареканий, выговоров, упреков.

Нянька из себя выходит, а я начинаю реветь от незаслуженной обиды. Несмотря на то, что я совсем еще крошка, я отлично понимаю, что не любовь ко мне руководит похвалами няни. Просто ей приятно иметь такую нарядную девочку на руках – и только. Конечно, я не могу любить такую няню и рада – радешенька, убежать от нее.

– Лида! Лидок! Лидюша! Лиденчик! Лидок-сахарок! – раздается опять голос.

Откликнуться разве?

Нет, не откликнусь я ей ни за что на свете! Ведь не скоро еще удастся убежать в этот чудный уголок…

И я с наслаждением растягиваюсь в мягкой мураве.

Так что ж, что запрещено? А я иду туда все-таки! Я уверена, что никто не рассердится на меня и не накажет. Меня запрещено наказывать. А что будет злиться няня, то мне решительно все равно. Ведь я божок семьи. Тетя Лиза так и говорит всегда: «Лидюшка – наш божок».

Отлично быть божком семьи, не правда ли? А как приятно сознавать, что все и всё кругом созданы для тебя только, исключительно для тебя одной!..

Няня покричала, покричала и умолкла. Верно ушла искать меня в саду. Очень рада. Теперь она не скоро вернуться и я могу отлично поиграть в свою любимую игру. А игра у меня всегда одна, постоянно.

Я – принцесса, принцесса из тетиной сказки. Во всех моих играх я или принцесса или царевна. Ничем иным я не могу и не желаю быть. А эти деревья кругом – все они злые волшебники, которые наложили на меня свои чары и не дают мне выйти на свободу. Но я знаю, что если найти заколдованный меч, то я могу им проложить дорогу к воле. И я внимательно осматриваюсь по сторонам в надежде найти его. И вот чудесный меч найден. Ура!

Я вижу огромный сук в траве и, обхватив его обеими моими слабенькими ручонками, поднимаю его над головой. Теперь злые волшебники-гиганты побеждены.

Моя фантазия летит все вперед и вперед, быстрее птицы. Злые волшебники уже низко-низко склоняются предо мной и почтительно провозглашают хором: «Да здравствует прекрасная принцесса и чудесный меч!»

Колдовство разом рушиться, чары исчезли, гиганты-великаны расступаются прямо передо мной и я, как подобает настоящей принцессе, выступаю важно-преважно со своим суком-мечом. Путь открыт предо мною и я спешу к выходу из волшебного леса. Я знаю отлично, что прекрасный принц ждет меня на опушке. Он пришел освободить меня, но не успел. Волшебный меч попал мне в руки, а не ему, и я сама победила им злых волшебников.

И помахивая суком, я с гордым видом шествую между деревьями к выходу из заколдованного леса, то есть из рощи.

– Ха – ха – ха! Вот смешная девчонка! Смотри Савельев! – слышится веселый хохот за моими плечами.

Оглядываюсь и положительно разеваю рот от удивления.

Прекрасный принц передо мною. У него чудесные глаза, яркие, как звездочки, и пышные белокурые локоны вьются по плечам. Но всего удивительнее то, что прекрасный принц приехал на осле за своей принцессой. Положительно – на живом, настоящем осле с огромными ушами и таким смешным видом, точно он уже совсем, совсем глупый осел.

Прекрасный принц сидит на осле, которого ведет под уздцы высокий, загорелый человек в солдатской шинели.

Я невольно замираю от восторга при виде очаровательного мальчика и не менее его очаровательного осла.

– Прекрасный принц – кричу я, – вы опоздали, и я сама освободила себя волшебным мечом!

И я низко-низко приседаю перед белокурым видением.

И мальчик и солдат начинают так хохотать, точно их щекочут. Не понимаю, что они нашли смешного в моей особе? Право, до сих пор я была лучшего мнения об уме мальчиков и солдат.

И вдруг ко всему этому прибавляется что-то необычайно шумное, гулкое и громкое, как труба. Что за звуки! Боже! Боже!

– Ыу! Ыу! Ыу! Ыу!

Это кричит осел.

Я ничего не боюсь на свете, кроме лягушек и «буки», но тут, при звуках этого невозможного, чудовищного крика, я тоже начинаю кричать. И не от страха, а от того, что я ужасно нервна и впечатлительна от природы – так по крайней мере говорят мои тети и доктор, который постоянно меня лечит.

– Ыу! Ыу! Ыу! – вопит осел.

– А – а-а – а! – тяну я диким, пронзительным голосом.

Голова моя начинает кружиться и прекрасный принц становиться все меньше и меньше у меня в глазах. И вот в ту самую минуту когда я готова уже лишиться чувств, с неба хлынул ливень, ужасный ливень. Тучи уже давно собирались над моей головой, но в пылу игры я не заметила их.

– Девочка! Ты смокнешь! – кричит мне прекрасный принц, свешиваясь с седла. – Садись ко мне скорее. Я знаю, ты живешь тут недалеко от парка, в капитанском доме. Дядя Воронской твой папа. Я отвезу тебя туда. Савельев, – скомандовал он своему спутнику – солдату, посади ко мне девочку на седло.

Сильные руки подхватывают меня в воздух и бережно опускают на спину осла, который перестал кричать – от дождя, должно быть. Маленькие руки обнимают меня.

Толстая солдатская шинель закрывает нас с головой, меня и принца. Под шинелью тепло и уютно. Дождик не мочит меня больше. У моего плеча приютилась головка маленького принца. Я не вижу его лица, одни только локоны пушистым облаком белеют передо мной в полумраке.

Осел двигается медленно и важно… Какая-то усталость сковывает все мои члены, слабые члены хрупкого, болезненного ребенка. Сон незаметно подкрадывается ко мне. Сквозь него я слышу, как прекрасный принц мне поясняет, что он не принц вовсе, а Вова Весманд, что он тоже, как и мы, живет постоянно в Царском Селе, что он сын стрелкового командира, наш сосед и … и…

Я засыпаю сладко, сладко, как можно только спать в золотые дни младенчества, без видений и снов.

ГЛАВА III
Бука. – мое «солнышко»

Я просыпаюсь от шумного говора двух сердитых голосов.

– Оставит ребенка одного в роще! Этого еще не доставало! – строго говорит тетя Лиза где-то близко у моей постели.

– Да нешто можно углядеть за такой разбойницей! – не менее громко отвечает моя няня Груша.

– Не смейте так называть Лидюшу! – сердиться тетя. – Иначе я пожалуюсь барину и вас не будут держать у нас…

– И пусть не держат! Сама уйду! Не больно то нуждаюсь я вашим местом! – уже в голос кричит нянька, окончательно выйдя из себя.

– Вы дерзки! Нет больше сил с вами! – разом вдруг успокоившись, говорит тетя. – Соберите ваши вещи и уходите сейчас же! Чтоб через час я не видела вас больше! Чуть не уморили ребенка!

И с этими словами тетя выходит из комнаты, хлопнув дверь.

Я открываю глаза.

В комнате сгустились летние сумерки. Уже вечер. Должно быть я долго спала с тех пор как меня привезли сюда сонную на осле прекрасного принца. Няня копошиться в углу у своего сундука. Я знаю, что она укладывается, но мне не чуточки не жаль ее. Нисколько. Услыша, что я пошевелилась, она в одну минуту подбегает ко мне, при чем у нее красное, как свекла, и она злобно шипит, стараясь, однако, говорить тихо, чтобы не быть услышанной тетей:

– Радуйся, сударыня… Дождалась! Гонят твою няньку… Не хороша, видишь, нянька! Другую надо. Ну, и пущай другую. Мне плевать! А только и тебе, матушка, не поздоровиться, – прибавляет она со злым торжеством. – Вот уйду ужо… перед ночью… Бука-то и войдет к тебе, как раз и войдет, да!

Ее цыганские глаза горят как два уголька, хищные зубы так и выскакивают наружу.

– Не смей пугать! Злая нянька! Дурная нянька, не смей! – кричу я нарочно громко, что бы тетя услышала. Мой голос и пришла сюда. – Тебя вон выгнали, ты и уходи!

Озлобленная на нее в конец я страстно ненавижу ее в эти минуты.

– И уйду, не кричи, уйду, – шипит нянька, – вместо меня она придет, бука-то! Беспременно. Слышь, уже шагает по коридору, а?

И, что бы еще больше напугать меня, взбалмошная женщина опрометью кидается к двери и исчезает за нею.

Я остаюсь одна.

Груша – я это замечаю – останавливается за дверью и ждет, что я ее позову. Но нет, нет! Ни за что! Останусь одна, но ее не позову…

Я не чувствую не малейшего сожаления к няньке. Больше того, я рада, что она уедет, и я не увижу никогда более ее сердитого, угрюмого цыганского лица и щучьих зубов.

Я облегченно вздыхаю в первую минуту ее ухода и начинаю поджидать тетю Лизу. Вот-вот она войдет сейчас, сядет на край моей постельки, перекрестит меня, поцелует…

Но тетя не идет. По-прежнему все тихо в коридорах.

Тогда я приподнимаюсь на локте и кричу негромко:

– Лиза! Лиза! (Я всех моих четырех теть называю просто по имени)

Ответа нет. Вероятно, тетя пошла на кухню, где теперь держит совет по поводу завтрашнего обеда с краснощекой кухаркой Машей.

– Лиза! – кричу я громче.

Бесполезно. Никто не идет. Никто не слышит.

Мне разом становиться страшно. «Погоди, ужо придет бука!» – звучат в моих ушах грозные нянькины слова.

А что если и правда придет?

И меня охватывает мучительная дрожь страха.

Ч то такое бука – я хорошенько не знаю, но я чувствую, что-то ужасное под этим словом. Мне представляется она чем-то бесформенным, шарообразным и расплывчатым, что вкатится в комнату, подкатится к моей постели и, отвратительно гримасничая морщинистым лицом, полезет по свесившемуся концу моего одеяла ко мне прямо на кровать.

Живо представив себе эту картину, я дико вскрикиваю и быстро юркаю под одеяло. Там я вмиг собираюсь вся в комочек, поджав под себя ноги, похолодевшие от ужаса, лежу так, боясь пошевелиться от страха, с пересохшим ртом и дико-расширенными глазами. Какой-то звон наполняет мои уши и сквозь звон этот я, к ужасу моему, различаю шаги в коридоре. Кто-то почти не слышно, почти бесшумно крадется в детскую. Шаги приближаются… все ближе… ближе… Меня начинает трясти настоящая лихорадка… Зуб на зуб не попадает, отбивая частую дробь. Во рту так пересохло, что становиться невозможно дышать. Язык стал тяжелый, тяжелый – такой тяжелый, что я не могу даже повернуть его, чтобы крикнуть…

И вдруг шаги останавливаются у самой моей постели… Вся обмирая от ужаса, я вспоминаю внезапно, что буке будет легко вскарабкаться ко мне на постель, потому что конец одеяла свесился с кровати на пол. Теперь я уже ясно, ясно чувствую, что кто-то осторожно, но настойчиво стягивает с мой головы одеяло.

Но передо мною не бука. Мое «солнышко» передо мною.

Он стоит предо мною – молодой, статный, красивый, с черными, как смоль, бакенбардами по обе стороны красивого загорелого лица, без единой капли румянца, с волнистыми иссиня-черными же волосами над высоким лбом, на котором точно вырисован белый квадратик от козырька фуражки, в то время, как все лицо коричнево от загара. Но что лучше всего в лице моего «солнышка» – так это глаза. Они иссера-синие, под длинными, длинными ресницами. Эти ресницы придают какой-то трогательно простодушный вид всему лицу «солнышка». Белые, как миндалины, зубы составляют также не малую красоту его лица.

Вы чувствуете радость, когда вдруг, после ненастного и дождливого дня, увидите солнце?

Я чувствую такую же радость, острую и жгучую, когда вижу моего папу. Он прекрасен, как солнце, и светел и радостен, как оно!

Не даром я называю его «моим солнышком». Блаженство мое! Радость моя! Папочка мой единственный, любимый! Солнышко мое!

Я горжусь моим красивым отцом. Мне кажется, что нет такого другого на свете. Мое «солнышко» – все лучшее в мире и лучше самого мира… Теперь в его глазах страх и тревога.

– Лидюша моя! Девочка моя! Радость, что с тобою? – говорить он, и сильные руки его подхватывают меня на воздух и прижимают к себе.

Папа быстрыми шагами ходить теперь по детской, сжимая меня в своих объятиях.

О, как хорошо мне, как сладко у него на руках! Я обвиваю его шею ручонками и рассказываю ему про прекрасного принца, и про ливень, и про няню Грушу, и про буку, при чем воображенье мое, горячее, как пламя, подсказывает то, чего не бывало. Из моих слов он понял, что я уже видела буку, как она вползала ко мне, как карабкалась на мою постель.

Папа внимательно вслушивается в мой лепет. Потом лицо его искажается страданьем.

– Сестра Лиза! – кричит он свою свояченицу, – сколько раз я просил не оставлять ребенка одного! Она слишком нервна и впечатлительна, Лидюша. Ей вредно одиночество. – И потом снова обращается ко мне нежным, ласковым голосом, каким он один только умеет говорить со мною:

– Успокойся, моя деточка! Никакой буки нет. Буку выдумали глупые, невежественные люди. Крошка, успокойся! Ну, что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя? Скажи только, – все сделаю, что хочешь, крошка моя!

«Чего я хочу!» – вихрем проносится в моих мыслях, и я мигом забываю и про буку, и про «событие с няней».

Ах, как много я хочу! Во-первых, хочу спать сегодня в комнате у «солнышка»; во-вторых, хочу маленького пони и высокий, высокий шарабан, такой высокий, чтобы люди поднимали голову, если захотят посмотреть на меня, когда я еду в нем, и я бы казалась им царицей на троне… Потом хочу тянучек от Кочкурова, сливочных, моих любимых. Многого хочу!

– Все! Все будет! – говорит нежно «солнышко». – Успокойся только, сокровище мое!

Мне самой надоело волноваться и плакать. Я уже давно забыла про буку и снова счастлива у родной груди. Я только изредка всхлипываю да прижимаюсь к «солнышку» все теснее и теснее.

Теперь я слышу неясно, как в дремоте, что он бережно заворачивает меня в голубое шелковое одеяльце и песет в свою комнату, помещающуюся на самом конце длинного коридора. Там горит лампада перед образом Спасителя, и стоит широкая мягкая постель. А за окном шумят деревья парка сурово и печально.

«Солнышко» бережно опускает меня, сонную, как рыба, на свою кровать и больше я уж ничего не соображаю, решительно ничего… Я сплю…

Сегодня нетрудно найти информацию о русских детских писателях, тем более с очень интересной судьбой. Одна из них Чарская Лидия, писавшая детские книги, основываясь на своем личном опыте и происходящих с ней жизненных ситуациях. Ее сказки и повести написаны простым и легким языком. Они поучают доброте и очень затягивающие.

Краткая биография

Чарская Лидия Алексеевна родилась 19 января 1875 года в Царском селе. Ее воспитанием занимались сестры матери.

Затем в юношеском возрасте она окончила Павловский женский институт (ныне гимназия №209). Впечатления Чарской Лидии от обучения были настолько яркими, что нашли отражение в большинстве ее произведений.

С 15 лет писательница вела свой личный дневник, это характерно для многих творческих людей. Бо́льшая часть его была сохранена родственниками. Из этих воспоминаний родились записки гимназистки Лидии Чарской, которые впоследствии переросли в книгу.

Значительно позже у нее родился сын Юрий и это сподвигнуло Лидию стать актрисой. С этой целью она окончила училище в Петербурге. Работа приносила очень маленький доход, поэтому девушка решила издавать свои произведения.

В своем писательском деле на первое место Лидия всегда ставила нравственное воспитание нового поколения. К примеру, она выступала против телесных наказаний детей и даже написала по этому поводу статью.

В итоге посвятила всю свою жизнь творчеству: была русской детской писательницей и актрисой.

Писательская деятельность

За 20 лет плодотворного процесса творчества из-под ее руки вышло 80 повестей, 20 сказок и 200 стихотворений. Хотя ее книги были очень популярны и много раз переиздавались, денег за это она практически не получала.

Ее произведения запрещались, но все равно читались и раскупались, тайно передавались рукописи. В книгах всегда прослеживалась линия доброты, тяжелой участи, сиротства. Зачастую это были довольно банальные случаи, но описаны они очень интересным образом. Читать книги Чарской Лилии Алексеевны было одно удовольствие... просто на одном дыхании...

Отзывы и критика

Чуковский отзывался о ней не очень хорошо. Говорил, что она использует истертые образы и слова, все это не ново.

А вот Пастернак, наоборот, считал успехом стать похожим на нее, писать также легко и понятно.

Критики же подчеркивали, что она неправильно использует русский язык.

А вот признание людей и массовая любовь не оставляли ее в покое. Очень многие люди писали Чарской Лидии письма, хотели быть похожими на нее. Им нравилось творчество и подход писательницы, школьные библиотекари советовали младшему поколению читать ее книги и «воспитываться».

Марина Цветаева была в восхищении от творчества писательницы и настолько погружалась в жизнь героев и их боль, что посвящала им стихотворения.

Многие, кто очень нелестно отзывался о ней в тот период когда так было принято властями, по прошествии лет признавались, что читали ее книги и были увлечены творчеством столь талантливой писательницы.

Жизнь девушки в институте и отражение события в произведениях

В героях книг писательница акцентировала внимание на их обостренном чувстве справедливости. Все поступки и ошибки переживались персонажами очень больно, эмоционально. Критики же считали, что все действующие лица страдали истерией.

Чуковский, например, отмечает момент, когда маленькая девочка-калека просит прощения у другой: как же надо не любить себя, чтобы унижаться и просить прощения за злодеяния со словами «Ты святая». Виктор Русаков написал после этого о нем нелестный комментарий, особенно подчеркивая, что надо быть очень непорядочным, чтобы такое написать.

Начало «Записок маленькой гимназистки» знаменуется поступлением главной героини в институт, куда мать отправляет ее со слезами и без желания. В этом месте Люде тяжело, все кругом неприветливое, неродное. Но тут она подружилась с Ниной (грузинской княжной), и все заиграло другими красками. Очень подробно и интересно описаны их приключения, похождения, отношения между ними в институте. Девочки очень скучали по дому и планировали летний отдых: как поедут к Люде на Украину и потом к Нине на Кавказ. Но Нина не доживает до лета и умирает от чахотки. Люда очень болезненно переживает смерть близкой и практически единственной подруги.

Также попутно очень красиво и подробно описывается жизнь остальных девочек из института, как они дружат, переживают, ссорятся.

Затем идет описание тревог и переживаний главной героини по поводу выпускных экзаменов, бала и будущей жизни вне института. Тем более еще свежа рана после смерти лучшей подруги.

Людмила оканчивает институт с золотой медалью, теряет мать и брата, единственных родных людей, в которых можно было найти поддержку.

Завершается все действие описанием нового периода: она начинает работать гувернанткой в богатой грузинской семье, у князя, родственника ее подруги Нины. Тут она находит себя, свое предназначение и семью: становится наставницей и подругой троюродной сестры своей покойной подруги.

Книга очень трогательная и печальная. Она проникает в самую душу, заставляет задуматься.

В 20-е годы после революции и свержения царя было очень стыдно услышать, что ты институтка, как Лидия Чарская. Это звучало очень оскорбительно, к тому же на девушку-институтку показывали пальцем.

По прошествии лет ее творчество стало популярным, и фраза потеряла свой оскорбительный смысл.

Цитаты и связь с реальной жизнью

Самые популярные выражения, которые «вышли в люди» можно встретить в одном из ярких произведений Лидии Чарской «Записки маленькой гимназистки».

«Помните, нет порока хуже лжи! Ложь - это начало всякого зла».

Ее очень четкие и тонкие замечания пороков людей заставляли задуматься, затрагивали за человеческое, за живое. Очень мотивационными они были для детей разного возраста. Поучительные рассказы преподносили истину в интересной форме ситуаций, которые читатель переживал вместе с героями, всего лишь читая книгу.

Популярные книги

Больше всех любимы читателями:

• «Княжна Джаваха»;
• «Сирена»;
• «Записки маленькой гимназистки»;
• «Сибирочка»;
• «Смелая жизнь»;
• «Вторая Нина».

Героиня книги Лидии Чарской «Сибирочка» отражает суть жизни сиротки. В сюжетной линии очень необычное и трагичное объединение сибирского холода и цирка. Интересная история о наболевшем - рассказ о девочке-сиротке, которая жила в тайге, и волею судеб много раз оказывалась на пороге жизни и смерти. Книга учит хорошему и будет полезна как детям, так и взрослым. «Сибирочка» прививает юным умам идею доброты и ценности того, что есть у человека сейчас: родителей, жизни, друзей и т. п.

Также писала Лидия Чарская и сказки. В некоторых местах они приторно-сладкие, так, что даже отрывает от реального мира, но зато погружает в нечто хорошее сказочное, где все всегда заканчивается хорошо. Они весьма уникальны по сюжету и затрагивают моральные и материальные аспекты жизни, воспитывают детей через красивые образы и опыт героев. Например, сказка «Чародей Голод» про то, как чародей заставил боярина расстаться с богатствами ради того чтобы накормить бедняков.

Итог

Резюмируя, стоит отметить талант написания грамотных, мотивационных и поучающих произведений Лидии Чарской. Ее книги запрещали и даже делали из них постыдное оскорбление. Однако через много лет мы снова возвращаемся к тому, от чего уходили. Проблемы остались те же, обстановка только изменилась. Поэтому советуем вам читать своим детям книги этой детской писательницы, чтобы развить в них добрые и светлые чувства, привить способность признавать свои ошибки и без стеснений извиняться, иначе как тогда строить отношения и общаться с людьми?!

Колдунья, волшебница, фея… Как иначе назвать ту, что в начале ХХ века смогла зачар овать миллионы читателей?..
Несколько десятилетий имя Чарской было окутано ореолом если не всенародного, то вседетского обожания. Её любили, перед ней преклонялись, к ней обращались, как к оракулу и провидцу.
Кем же была эта властительница дум? Неужели и вправду волшебницей? В какой-то мере да - очень уж много странного и загадочного связано с именем писательницы и её книгами.
Они - то ли феи, то ли колдуньи - приходят к нам ниоткуда и уходят в никуда. Вот и Чарская. Казалось бы, её отделяет от нас всего столетие - срок не бог весть какой, однако факты её биографии до сих пор не установлены точно. Начать хотя бы с даты и места рождения. Есть, правда, документ, где чёрным по белому написано, что предъявительница его «родилась 19 числа января 1875 года». Однако сама Чарская утверждала, что появилась на свет «в городе бывшем Петрограде, теперь Ленинграде, в 1879 году» .
Но может быть, все эти документы существуют лишь для отвода глаз? И на самом деле некая сказочная волшебница просто решила пошалить, приняв образ девочки Лиды Вороновой, которая жила в городке Шлиссельбурге, где служил её отец, и которая так сильно отличалась от сверстниц?..
Лида очень мучилась своей непохожестью: «Почему я переживаю всё острее и болезненней, чем другие? Почему у других не бывает таких странных мечтаний, какие бывают у меня?.. Почему другие живут, не зная тех ужасных волнений, которые переживаю я?»
Волнения эти не были плодом болезненного детского воображения. Лида рано лишилась матери, отца своего любила горячо, почти фанатично, и долго не могла примириться с его вторым браком и приходом ненавистной мачехи. Несколько раз она даже убегала из дома. Кончилось тем, что Лиду отвезли в Петербург и определили в Павловский институт.
Живой, свободолюбивой девочке институт казался чуть ли не тюрьмой. Суровая дисциплина, постоянная зубрёжка, скудная еда, грубая одежда - всё поначалу отталкивало и возмущало её. Но со временем отношение изменилось. Лидия Алексеевна признавалась впоследствии, что годы учёбы многое ей дали. Она стала спокойнее, терпимее, сдержаннее, увлеклась чтением и даже сочинительством.
Через шесть лет институт благородных девиц был успешно окончен. И вскоре юная выпускница Лидия Воронова вышла замуж за офицера Бориса Чурилова.
Замужество оказалось недолговечным, почти мимолётным. Несмотря на рождение сына, супруги расстались. Возвращаться под родительский кров Лидия Алексеевна не захотела. И вовсе не из-за мачехи. К тому времени «непримиримые враги» не только примирились, но горячо полюбили друг друга. Ещё во время учёбы в Павловском институте Лида заболела оспой, и если бы не самоотверженная забота мачехи, которая оставила мужа и маленьких детей, чтобы ухаживать за падчерицей, девочка не выжила бы. После такого случая о вражде не могло быть и речи. И всё же в родной дом Лидия Алексеевна не вернулась, её влекла самостоятельная жизнь.
Несомненные артистические способности, редкое обаяние и яркий темперамент позволили молодой женщине выдержать конкурс на Драматических курсах при Императорском театральном училище. А по его окончании она безо всякой протекции поступила в Александринский театр, где и прослужила более четверти века - с 1898-го по 1924-й год.
Но второстепенные и эпизодические роли, на которых подвизалась Чарская (это её театральный псевдоним), не приносили душевного удовлетворения и материального благополучия. Тогда она попробовала себя в сочинительстве, благо всегда питала к нему склонность. И обнаружила, что пишется ей легко и свободно. Однажды она даже призналась: «Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасываю одну страницу за другой» .
«Задушевное слово» (так назывались два журнала товарищества М.О.Вольф - для младшего и старшего возраста) с удовольствием стало печатать никому не известную, но такую яркую, искреннюю и занимательную писательницу. Первая же повесть - «Записки институтки» (1901) - принесла ей известность. Затем последовали «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «За что? Моя повесть о самой себе»… И наконец, книги хлынули поистине всесокрушающим потоком. Это были рассказы и повести, стихи и пьесы, сказки для малышей и романы для взрослых. Всего за неполные двадцать лет Чарская написала около восьмидесяти книг.
Казалось, они возникали без малейшего усилия, как будто по мановению руки, и мгновенно разлетались по всей России, порой даже пересекая её границы и появляясь то в Чехии, то в Германии, то в Англии, то во Франции. И везде читатели, прежде всего - юные читательницы, с замиранием сердца и трепетом повторяли имя своего литературного кумира. Это было уже не признание, даже не успех, это было чистой воды колдовство. Право, ничем иным подобный ажиотаж объяснить невозможно - ну не художественными же достоинствами произведений Чарской!
Справедливости ради придётся признать: до уровня большой литературы Лидии Алексеевне было никак не подняться. Сентиментальность, экзальтированность, даже истеричность её книг, бесконечно повторяемые приёмы и образы, неряшливый стиль, примитивный язык - всё это и многое другое позволило молодому тогда критику К.И.Чуковскому назвать обожаемую и боготворимую писательницу «гением пошлости» и «фабрикой ужасов» . Его статья «Лидия Чарская» увидела свет в 1912 году. Буквально каждое слово в этой блестящей статье разило наповал. Но только не Чарскую. Удары словно не достигали цели и совершенно не тревожили волшебницу. Стоило ей поднести к губам свою колдовскую дудочку, как читательские души следовали за ней безропотно и зачарованно.
Конец всему этому наваждению положил 1917 год, когда в директивном порядке были отменены все маги и волшебники. Чарскую перестали печатать (четыре вещички для малышей, вышедшие под псевдонимом «Н.Иванова», не в счёт), а все прежние издания её книг были изъяты из библиотек и уничтожены.
Когда-то, ещё на вершине успеха, Лидия Алексеевна заметила: «Если бы отняли у меня возможность писать, я перестала бы жить» . Однако она прожила ещё долго, около двадцати лет - трудных и печальных лет. Одиночество и нищета выпали на долю уже немолодой женщины. Сын Юрий погиб в гражданскую, сражаясь в рядах Красной Армии. Других родственников не осталось. Читателей и почитателей разбросало по свету. И теперь некогда беспощадный К.И.Чуковский хлопотал о материальной помощи для всеми забытой писательницы.
Она ушла незаметно, как уходят все волшебницы, оставив нам последнюю грустную загадку. Могила Лидии Алексеевны находится в Санкт-Петербурге на Смоленском кладбище. Но некоторые очевидцы утверждают, что видели в посёлке Чкаловский Краснодарского края старый надгробный камень с полустёршейся надписью, в которой якобы можно угадать имя Чарской.

Ирина Казюлькина

ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л.А.ЧАРСКОЙ

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ: [В 32 т.]. - М.: Приход храма Св. Духа Сошествия, 2006-2007.
Ещё недавно книги Лидии Чарской считались библиографической редкостью. Однако теперь многие издательства перепечатывают их с таким рвением, что дело дошло - ни много, ни мало - до «Полного собрания сочинений».
К сожалению, это издание вызывает ряд вопросов, ответы на которые найти довольно затруднительно.
Во-первых, каким образом в 32 сравнительно небольших тома удалось втиснуть 80 (по одним данным) или 160 (по другим) романов и повестей? Если же это не удалось, с какой стати собрание гордо именуется «полным»?
Во-вторых, все академические издания требуют серьёзного научного подхода: развёрнутых комментариев, обширного справочно-библиографического аппарата. Почему же ни в одном из тридцати двух томов мы не находим ничего подобного?
И, наконец, в-третьих, оправдано ли стремление издателей вернуть в круг чтения детей и подростков XXI века полузабытые архаичные книги сомнительных литературных достоинств, да к тому же в таких пугающих количествах?
Остаётся добавить, что «Полное собрание сочинений» Лидии Чарской в целом достаточно «полно» отражает её творчество. Здесь представлены знаменитые «институтские» повести, исторические произведения и сказки.

ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ: Повесть для детей. - М.: Хронографъ, 2004. - 222 с.: ил. - (Дет. православное чтение).
Гимназия, институт - любимое место действия многих произведений Чарской. И неудивительно. Она как никто другой знала, помнила и умела изобразить быт и нравы этих учебных заведений. Но будет ли близкой и понятной история героини старой «гимназической повести» современным российским школьницам?

РОМАНТИЧЕСКИЕ ИСТОРИИ ДЛЯ ДЕВОЧЕК. - М.: ЭКСМО, 2005. - 512 с.: ил. - (Дет. б-ка).
В этом сборнике есть почти всё, что было так дорого сердцу Лидии Чарской: любимые героини, сильные чувства, роковые встречи, опасные приключения. И главное, есть сама Чарская, её детские переживания, мечты и страхи, которыми она щедро поделилась с героями и читателями.

СИБИРОЧКА: Повесть / Худож. Е.Попкова. - М.: Астрель: АСТ, 2001. - 190 с.: ил. - (Любимые книги девочек).
Не слишком ли много опасных встреч для беззащитной малышки? И волки, и медведи, и разбойники. Вполне достаточно, чтобы не оторваться от книжки до самого конца.

СКАЗКИ ГОЛУБОЙ ФЕИ / Предисл. Р.Сефа; Худож. Л.Насыров. - М.: Центр общечеловеческих ценностей, 1994. - 222 с.: ил.
Как ни странно, сказки Лидии Чарской гораздо реалистичнее всех её «реалистических» книг. Их дыхание прерывисто. Красота - печальна. От них, кажется, веет холодком, как веет им от одной из сказочных героинь Чарской - Принцессы Льдинки…

> - Сага о княжне Джавахе и Люде Влассовской -

«Вижу далёкие образы, - писала Л.А.Чарская, - вижу светлые и тёмные стороны жизни. Обрисовываются два стройных образа девушек: одной - кроткий, нежный, печальный - институтской подруги, и другой - вольнолюбивый, гордый и свободный - кавказской княжны» . Так, собственно, и появились на свет две любимые героини писательницы - Люда Влассовская и Нина Джаваха. А потом и целая серия книг об их судьбах. Насколько популярными были те книги среди читательниц начала прошлого века, можно судить хотя бы по этим стихотворным строчкам:

М.Цветаева. «Памяти Нины Джавахи»

Трудно сказать, верила ли юная Марина Цветаева в реальное существование княжны Джавахи. Но тысячи её сверстниц верили безоговорочно. На могилу Нины к Новодевичьему монастырю приходили и приезжали издалека, не понимая, что такой могилы не существует, что это только плод писательского воображения…

ВТОРАЯ НИНА. - М.: Захаров, 2002. - 169 с.: ил. - (Книги маленьких принцесс).

ЗАПИСКИ ИНСТИТУТКИ / Послесл. С.Коваленко. - М.: Республика, 1993. - 383 с.: ил.

КНЯЖНА ДЖАВАХА: Повесть. - М.: Захаров, 2002. - 175 с.: ил. - (Книги маленьких принцесс).

ПОВЕСТИ / Вступ. ст. Е.Путиловой. - Л.: Дет. лит., 1991. - 319 с.: ил.

ПОД СЕНЬЮ СТАРОГО САДА; ЗАПИСКИ ИНСТИТУТКИ. - М.: Отчий дом, 2002. - 150 с.: ил. - (Православная дет. б-ка).

СОПЕРНИЦЫ / Худож. Н.Иштрикова. - М.: Астрель: АСТ, 2006. - 204 с.: ил.

- Исторические повести -

О повестях Л.Чарской, и прежде всего - исторических, язвительный К.Чуковский написал так: «Особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной» . Полстолетия спустя другой писатель (Б.Васильев) выразил противоположное мнение, сказав, что её повести «не только излагали популярно родную историю, но и учили восторгаться ею. А восторг перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней» .

ГАЗАВАТ: Тридцать лет борьбы горцев за свободу: Ист. повесть. - М.: Республика, 1994. - 301 с.: ил.

ГРОЗНАЯ ДРУЖИНА: Ист. повесть [о походе Ермака]. - М.: Современник, 1994. - 267 с.: ил. - (История России в романах для детей).

ОДИН ЗА ВСЕХ: Повесть о жизни великого подвижника Земли Русской [Сергия Радонежского]. - М.: МП «Кукольный дом»: ТПО «Светоч», 1992. - 111 с.: ил. - (К 600-летию кончины преподобного Сергия Радонежского).

ПАЖ ЦЕСАРЕВНЫ: Романы. - М.: Современник, 1994. - 413 с.: ил. - (История России в романах для детей).
Содерж.: Желанный царь: [О царе Михаиле Фёдоровиче]; Паж цесаревны: [Об императрице Елизавете Петровне].

СМЕЛАЯ ЖИЗНЬ: Подвиги загадочного героя: Ист. повесть [о Надежде Дуровой]. - М.: Астрель: АСТ, 2005. - 300 с.: ил.

Ирина Казюлькина

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ Л.А.ЧАРСКОЙ

Арзамасцева И., Кузнецова Н. Чарская Лидия Алексеевна // Кузнецова Н. и др. Детские писатели. - М.: Баллас - С-Инфо, 1995. - С. 154-155.
Ерёмина Е. [Послесловие] // Чарская Л. Три слезинки королевы. - М.: Семья и школа, 1993. - С. 65.
Исмагулова Т. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской // Детский сборник: Статьи по детской литературе и антропологии детства. - М.: ОГИ, 2003. - С. 201-210.
Коваленко С. Феномен Лидии Чарской // Чарская Л. Записки институтки. - М.: Республика, 1993. - С. 372-379.
Невинская И. Чарская (псевдоним, наст. фамилия - Чурилова) Лидия Алексеевна // Русские детские писатели XX века. - М.: Флинта: Наука, 1997. - С. 481-484.
Никоненко С. Волшебные сказки Лидии Чарской // Чарская Л. Волшебная сказка. - М.: Пресса, 1994. - С. 5-10.
Пантелеев Л. Как я стал детским писателем // Пантелеев Л. Собр. соч.: В 4 т. - Л.: Дет. лит., 1983-1985. - Т. 3. - С. 316.
Приходько В. Магия Чарской // Дошкольное воспитание. - 2000. - № 12. - С. 76-83.
Приходько В. «Скачи, мой конь, во весь опор…» // Чарская Л. Смелая жизнь. - М.: Дет. лит., 1991. - С. 5-10.
Путилова Е. Лидия Чарская и её книги // Чарская Л. Повести. - Л.: Дет. лит., 1991. - С. 5-18.
Путилова Е. О забытых именах, или О феномене Л.Чарской // О литературе для детей: Вып. 32. - Л.: Дет. лит., 1982. - С. 73-88.
Стрелкова И. Тайна Лидии Чарской // Чарская Л. Сибирочка; Записки маленькой гимназистки. - М.: Дет. лит., 2006. - С. 5-10.
Чуковский К. Лидия Чарская // Чуковский К. Сочинения: В 2 т. - М.: Правда, 1990. - Т. 1. - С. 430-440.

И.К.

ЭКРАНИЗАЦИИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Л.А.ЧАРСКОЙ

Сибирочка. Телесериал. Реж. В.Грамматиков. Россия, 2005. В ролях: А.Юганова, А.Булдаков, И.Ясулович и др.

(настоящая фамилия - Воронова, по мужу - Чурилова)

(1878-1937) русская писательница и актриса

Детство Лидии прошло в семье военного инженера, полковника. Мать умерла при родах, поэтому во многих ее произведениях слышится мотив сиротства. Девочка обожала отца и ненавидела мачеху, даже убегала из дома и из-за этого часто болела.

Однажды в течение многих дней ее выхаживала неизвестная женщина в белом. Девочка очень привязалась к ней, и лишь случайно выяснилось, что эта женщина - нелюбимая мачеха, которая с тех пор стала самым близким человеком для Лидии. В 1886 году девочку отдают в Павловский женский институт, находившийся в Петербурге. Все эти события позже отразились в ее повестях.

После окончания института в 1893 году Лидия Чарская не возвращается в родной дом и в восемнадцать лет выходит замуж за офицера Б. Чурилова. Совместная жизнь супругов продолжается недолго: вскоре они расстаются, и Лидия остается одна с сыном.

Она поступает на театрально-драматические курсы. В1898 году ей удается выдержать конкурс и поступить в Александрийский театр, в котором она проработала до 1924 года. Тогда Лидия и придумала сценический псевдоним - Чарская, этим же именем она стала подписывать впоследствии свои книги.

Театральная биография актрисы складывалась не так, как ей хотелось: она мечтала о ролях романтических героинь, таких, как Катерина из «Грозы» А. Островского, Луиза Миллер из «Разбойников» Ф. Шиллера. А ей приходилось играть характерные роли субреток или старух.

Первая повесть Лидии Чарской «Записки институтки» появилась в специальном журнале для девушек «Задушевное слово» в 1901 году. До закрытия журнала, последовавшего в 1918 году, в нем практически ежегодно печатались произведения писательницы.

За свои труды Лидия Алексеевна Чарская получала мизерные гонорары и была вынуждена писать много, - одно произведение за другим, что, несомненно, сказывалось на качестве. В ее книгах встречаются повторы, неряшливость языка, определенный схематизм сюжетных линий, часто попадаются общие места.

Хотя первое произведение Лидии Чарской было написано на основе ее собственных впечатлений и не отличалось особенной глубиной проработки характеров, оно привлекло внимание темой, которую она ввела в литературу. До нее никто не рассказывал так подробно и ярко о душной атмосфере закрытых привилегированных женских учебных учреждений России.

Первый ряд произведений, посвященных жизни маленьких затворниц, был создан на основе личных впечатлений: «За что?» (1909), «Большой Джон» (1910), «На всю жизнь» (1911), «Цель достигнута» (1911). Чарская воссоздала деликатный внутренний мир маленькой девочки, где грезы и страхи являются органическими составляющими мировосприятия. В произведениях Чарской соединились две традиции - яркая эмоциональность, свойственная сентиментализму начала XIX века, и обостренный интерес к миру грез и снов, привнесенный в литературу писателями-модернистами. От последних, в частности от Ф. Сологуба, Лидия Чарская унаследовала интерес к страшному. Она часто использует мотивы детских рассказов-страшилок, неизменно разоблачая их в конце сюжета.

Другой ряд произведений - «Княжна Джаваха» (1904), «Люда Влассовская» (1904), «Белые пелеринки» (1906), «Юность Лидии» (1912) - также биографичен, но события жизни писательницы служат в них только основой. Чарская конструирует романтический сюжет, допускает больший вымысел, причудливо переплетая между собой событийные линии. Но и здесь ярко воспроизведен внутренний мир девушки более старшего возраста, показано становление героини как личности. При всей безыскусности стиля произведения Чарской явились прекрасным воспитательным средством, именно поэтому их рекомендовали для библиотек различных учебных заведений.

Действительно, писательница строила интригу на приключениях или нравственных страданиях героев. Сентиментально-драматическая тональность, неопределенность судьбы героев, ожидание напряженной развязки привлекали внимание читателя, поддерживая в них интерес к сюжету до его разрешения.

Не случайно в Новодевичий монастырь к могиле княжны Джавахи - персонажа, придуманного Чарской, - стекались поклонницы. Одна из них, М. Цветаева, даже посвятила героине стихотворение «Нине Джавахе».

Возможно, успех Лидии Алексеевны Чарской объяснялся и тем, что большинство ее произведений написано от первого лица. В произведениях, посвященных жизни институток, подобный прием помогал представить их маленький мирок изнутри и без лишнего морализаторства показать его убогость и ограниченность.

В 1912 году К. Чуковский, выступавший в те годы в основном как критик, публикует разгромную статью, посвященную произведениям Чарской, оценивая ее творчество как своеобразную фабрику ужасов. Однако и он не мог не признать успех книг писательницы у читателей, в десятые годы переведенных на английский, немецкий и французский языки.

Некоторые произведения Лидии Чарской посвящены отдельным фактам отечественной истории («Смелая жизнь», 1905, о Н. Дуровой; «Газават», 1906). Любопытно издание «Один за всех. Повесть о жизни Сергия Радонежского, великого сподвижника земли русской», которое было проиллюстрировано репродукциями картин М. Нестерова, К. Брюллова, древними миниатюрами, фотографиями предметов старины.

Форма жития интенсивно развивалась в русской литературе на протяжении первого тридцатилетия XX века (произведения Б. Зайцева, Б. Пильняка). Лидия Чарская создает яркий рассказ о человеке, одним из первых утверждавшем необходимость объединения во имя борьбы с врагом. Вместе с тем писательница использует пример жизни Сергия и для выражения определенной нравственной концепции, в основе которой лежали идеалы добра и красоты.

Подобную же задачу выполняют и сказки Лидии Алексеевны Чарской, они весьма необычны по сюжетному построению и скорее напоминают небольшие новеллы, где героями становятся сказочные существа, короли, феи и злые волшебники. Простые люди могут превратиться в могущественных правителей, но они томятся в золотых клетках и обретают счастье только вырвавшись из них. Близость к природе, естественность чувств воспеваются Чарской как единственно возможные ценности.

Ее литературная жизнь продолжалась всего пятнадцать лет, за это время ею было написано около восьмидесяти книг прозы и поэзии. Многие писатели признавались, что прошли через ее школу, учились у нее приемам создания справедливых, благородных и щедрых героев.

Когда писательница лишилась работы и литературного заработка, читатели помогали ей: убирались в комнатах, мыли полы. Даже К. Чуковский не остался безучастным и добился, чтобы ее включили в список особо нуждающихся писателей.

Близкие всячески стремились поддержать Чарскую. Любопытно, что сотрудники Детиздата хотели выпустить сборник сочинений писательницы с предисловием Ф. Сологуба. Он живо откликнулся на предложение и написал в 1926 году одну из первых аналитических статей о творчестве Лидии Чарской. Но редактор журнала «Звезда» Л. Сейфуллина отвергла ее, и она осталась лежать в архиве.

С 1925 по 1929 год Лидия Алексеевна Чарская выпустила четыре маленькие книжки для детей под псевдонимом Н. Иванова, но полностью изменить ситуацию с изданием своих сочинений писательнице не удалось. Последовавшее вскоре изъятие ее книг из библиотек по специальному распоряжению Н. Крупской, определявшей культурную политику и установившей круг произведений, которые могли вредно повлиять на подрастающее поколение, привело к тому, что к началу войны имя писательницы практически не было известно читателю, которому предназначались ее книги.

В конце двадцатых годов у нее начал развиваться туберкулез. Друзьям удалось отправить ее на отдых в деревню. Особое участие в судьбе Чарской принимала О. Капица, негласный руководитель детской литературы. Рядом с Лидией Чарской находились и ее друзья: семья Михаила Зощенко , Е. Данько, В. Калицкая.

Писательница продолжала сочинять, вероятно, вела дневник. Любимым автором Лидии Чарской оставался Пушкин. Она признавалась: «Если отнять у меня возможность писать - я перестала бы жить, вызывать добрые чувства в юных читателях, поддерживать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и правде, сострадание к бедным, священное пламя любви к родине». К сожалению, популярность Лидии Алексеевны Чарской оказалась ненужной во времена декларативной лозунговости.

Современный мир не воспринимает сентиментальный характер произведений учительницы, но будущим исследователям еще предстоит определить ее вклад в отечественную культуру, прояснить отдельные факты ее биографии.

Близкие похоронили Чарскую на Смоленском кладбище, поставили на могиле крест и ограду, но только благодаря почитателям и исследователям ее таланта после Великой Отечественной войны удалось разыскать захоронение и привести его в порядок.