Тоне было всего семь лет, когда ее участие в церковном хоре привлекло массу народа. Голос девочки умилял односельчан, которые восхищенно говорили: “Вот же канареечка, вот же голосок ласковый!” Сама Нежданова вспоминала: “Благодаря тому, что в семье была музыкальная обстановка – пели мои родные, посещавшие нас друзья и знакомые, мои музыкальные способности развивались очень заметно”.
В девять лет Тоню перевезли в Одессу и отдали во 2-ю Мариинскую женскую гимназию. Там девочка заметно выделялась своим голосом красивого тембра. С пятого класса Антонина начала выступать соло. Большую роль в жизни Неждановой сыграла семья директора Народных училищ В.И. Фармаковского, которая оказывала ей не только моральную, но и материальную поддержку. Когда умер отец, Антонина училась в седьмом классе. Ей неожиданно пришлось стать опорой семьи. Именно Фармаковский помог девушке внести плату за восьмой класс гимназии. Окончив его, Нежданова была зачислена на свободную вакансию учительницы в Одесском городском женском училище. Выступала с пением на любительских вечерах и благотворительных концертах.
А. Нежданова в кругу семьи: сидят мама и бабушка, рядом с Неждановой - тетя. Одесса, 1900 г.
В редкие свободные часы девушка посещает одесские театры. Антонина занимается в Одессе с преподавательницей пения С.Г. Рубинштейн. Но мысли об учебе в одной из столичных консерваторий приходят все чаще и настойчивей. Благодаря помощи доктора М.К. Бурда девушка едет в Петербург поступать в консерваторию. Попытка заканчивается неудачей. Счастье улыбнулось Неждановой в Москве. Учебный год в Московской консерватории в то время уже начался. Но Нежданову прослушали директор консерватории В.И. Сафонов и профессор пения Умберто Мазетти. Ее пение понравилось.
Так в 1899 году А. Нежданова поступила в Московскую консерваторию в класс У. Мазетти.
В 1902 году Нежданова окончила консерваторию с золотой медалью, став первой вокалисткой, удостоенной столь высокого отличия. В этом же году Антонина Васильевна дебютировала в Большом театре в партии Антониды в опере Глинки “Жизнь за царя”. С 1902 по 1948-й год она оставалась солисткой Большого театра. В течение первых сезонов Нежданова исполнила такие масштабные оперные партии, как Джильда в “Риголетто” Верди, Людмила в “Руслане и Людмиле” Глинки, Розина в “Севильском цирюльнике” Россини, Лакме в одноименной опере Делиба, Татьяна в “Евгении Онегине” Чайковского, Эльза в “Лоэнгрине” Вагнера…
Ее феноменальное искусство, восхищавшее несколько поколений слушателей, стало легендой. Ее творчество заняло особое место в сокровищнице мирового исполнительства. Крупнейшие оперные театры мира мечтали заключить длительные контракты с “русским соловьем”, но Нежданова отвергала самые лестные ангажементы. Лишь однажды великая русская певица согласилась выступить на сцене парижской “Гранд-опера”.
В апреле – мае 1912 года она исполнила партию Джильды в “Риголетто”. Ее партнерами были знаменитые итальянские певцы Энрико Карузо и Титта Руффо. Нежданова обладала безупречной вокальной техникой. Среди постоянных сценических партнеров Неждановой были Ф.И. Шаляпин и Л.В. Собинов. Вместе с ними она пела и в концертах, на которых неоднократно в роли аккомпаниатора выступал С.В. Рахманинов, высоко ценивший талант певицы и посвятивший ей свой знаменитый “Вокализ”.
В сольных концертах Антонины Васильевны в качестве аккомпаниатора выступал и ее супруг – известный дирижер Н.С. Голованов. В 1922 году вместе с Н.С. Головановым Антонина Васильевна совершила триумфальное турне по странам Западной Европы и Прибалтики.
Н. Голованов, А. Нежданова, ..., Б. Шоу.
Лаго Маджоре, Италия.
Бернард Шоу, ошеломленный исполнением Неждановой русских песен, подарил певице свой портрет с надписью: “Я понимаю теперь, почему природа дала мне возможность дожить до 70 лет – для того, чтобы я услышал лучшее из творений – Нежданову”.
Партнерами Неждановой в концертных программах были Аренский, Глазунов, Скрябин.
Почти двадцать лет, с 1924 года до самой Великой Отечественной войны, Антонина Васильевна Нежданова регулярно выступала на радио.
Л.В. Собинов, А.В. Нежданова, К.С. Станиславский в день получения ордена Трудового Красного Знамени в Кремле. 1933 г.
В числе партий, спетых ею в эти годы: Царевна Лебедь (“Сказка о царе Салтане” Римского-Корсакова), Парася (“Сорочинская ярмарка” Мусоргского), Нинетта (“Любовь к трем апельсинам” Прокофьева).
Н. Голованов, А. Нежданова и С. Прокофьев в ложе Большого театра. 1935 г.
С 1936 года А.В. Нежданова преподавала в студии Большого театра, в Оперной студии имени К.С. Станиславского. С 1944 года Антонина Васильевна – профессор Московской консерватории.
Наталья Бржестовская, журналист
Антонина Нежданова исполняет “Колыбельную”.
Музыка - А. Гречанинова, слова - М. Лермонтова.
За роялем - Н. Голованов.
Антони́на Васи́льевна Нежда́нова (16 июня 1873, Кривая Балка, близ Одессы - 26 июня 1950, Москва) - русская советская оперная певица (лирико-колоратурное сопрано), народная артистка РСФСР (1925), народная артистка СССР (1936), доктор искусствоведения (1944).
Антонина родилась неподалеку от Одессы. Ее отец был музыкантом и играл на скрипке. Он был против того, чтобы девочка увлекалась музыкой. Он говорил ей изучать математику, иностранные языки и историю. Однако Антонина поступила в Одесскую гимназию и смогла избавиться от контроля родителей. В 12 лет она посещала музыкальную школу по классу фортепиано. Дополнительно ходила на уроки пения, которые давала сестра братьев Рубинштейн. Уже в таком возрасте у Антонины появляются влиятельные и интересные друзья. Отец Антонины скончался, когда той было 16 лет. Девушке пришлось стать преподавателем в женском училище. Восемь лет она занималась делом, которое ее абсолютно не привлекало. При этом она не пропустила ни одной оперной премьеры в Одесском театре, а также Антонина выступала в любительских концертах.
В 1899 году Антонина Нежданова отправляется в Петербург, желая поступить в консерваторию. Однако там ее ждет неудача. Прослушав Антонину, экзаменаторы говорят, что ее голос недостаточно сильный для того, чтобы она могла строить карьеру оперной певицы. Однако Антонина Нежданова была не из тех, кто так легко сдается. Она заручилась финансовой поддержкой доктора Бурды, ее старого приятеля. Он перевел деньги в Московскую консерваторию, для оплаты учебы Антонины. И опять Антонина оказалась на прослушивании. Девушка поет довольно точно, но ей было крайне тяжело брать верхнюю ноту в «Колыбельной» Чайковского. Причина была простой: диапазон ее голоса был недостаточно развит. Однако это не помешало выдающемуся преподавателю консерватории, итальянцу Умберто Мазетти разглядеть в юной Неждановой будущую великую певицу.
В феврале 1902 года в Большом театре проходила проба голосов. По словам журналистов, именно Антонина Нежданова всех приятно удивила своим голосом. Увы, в Большой ее не взяли, но предложили место в Мариинском театре. Нежданова из Москвы пока никуда уезжает не хочет, а потому продолжает занятия с Мазетти. Случилось однажды так, что все исполнительницы партии Антониды в «Иване Сусанином» заболели. Дирекция Большого театра вспомнила о талантливой Антонине Неждановой. Давняя мечта певицы сбылась. Она попала в Большой театр. В своем первом сезоне она спела партии в восьми операх. Чуть позже ей передали весь репертуар тогдашней примадонны Эмилии Кристман.
Антонина дважды соглашалась на зарубежные гастроли. В 1912 году она была в Париже, где ее партнером по сцене был Энрико Карузо. В 1922 году она гастролировала и по Западной Европе. Прижиться за границей она так и не смогла. Антонина была очень привязана к родине и пожертвовала всемирной славой, которую сулило ей пребывание на Западе. Антонина Нежданова смогла сохранить свой нежный и звонкий голос до конца дней – никто и никогда не слышал в ее пении старческого дребезжания. Свой последний концерт Антонина дала на радио 4 августа 1943 года в возрасте семидесяти лет. А в 1950 году певица умерла.
Учись, любя искусство и радуясь ему, побеждать все препятствия.
К. С. Станиславский
Среди множества писем слушателей, адресованных в свое время Антонине Васильевна Неждановой, особенно трогает одно. Несколько тысяч километров прошло это письмо, чтобы донести теплые, бесхитростные слова благодарности замечательной певице. По поручению доярок пишет работник Петропавловского совхоза на Камчатке после прослушивания грампластинок: « Когда поставили Ваши народные песни — то доярки заплакали... Они просили меня написать Вам и выразить восхищение и благодарность за Ваше искусство, за то, что тронули их лучшие чувства! Мы все Вас очень любим и гордимся Вами!»
Да, певческий талант Неждановой был велик,— но мир знал много блестящих виртуозных вокалисток. И тем не менее, ее имя с невероятной быстротой достигает широкой известности за рубежом. Не прошло и трех лет после дебюта Неждановой в Большом театре, как r ней уже обращается директор одной из крупнейших оперных сцен мира — миланского La Scala с предложением выступить в опере Беллини «Сомнамбула» (к тому времени относится письмо Л. В. Собинова, гастролировавшего в Милане, который указывает, что кроме Неждановой никто в Европе не сможет спеть эту труднейшую виртуозную партию). Антонину Васильевну засыпают приглашениями в Берлин, Дрезден, Прагу, Турин, Болонью, Падую и другие музыкальные центры Европы, наконец, в нью-йоркскую Метрополитен-опера.
Но артистка отвергает вое, в том числе самые заманчивые предложения, сулящие блеск мировой славы и громадные деньги. Соглашается Нежданова лишь на ряд спектаклей в парижской Гранд-Опера, на сцене которой она поет в 1912 году Джильду в одном спектакле с Тит-то Руффо и Карузо. И эти кумиры западной оперы побеждены искусством молодой певицы. Парижская пресса захлебывается от восторга: «г-жа Нежданова в этой партии достигла идеала, и этим объясняется ее выдающийся успех...»
К чему бы ни прикасалась Нежданова, она всегда достигала высокого совершенства — от труднейшей оперной партии — до романса или песни. Основа безошибочного мастерства певицы таилась в тройственном союзе большого таланта, огромного, настойчивого труда, и главного — что в конечном счете определило значение Неждановой в русском искусстве — глубочайшего реализма. Художественная правда, оправленная в рамки безукоризненного мастерства, окрыленная активной, целеустремленной творческой волей, поставила Нежданову в ряд крупнейших художников русского театра и сразу же привлекла к ней внимание передовых кругов русского общества.
Все, что в искусстве было близко сердцу народного слушателя, что находило доступ к широким трудовым элементам русского общества, к студенчеству, — получало горячий и живой отклик.
«...Они благодарили за это бешеными аплодисментами, готовые бросить на сцену, к ногам того или другого кумира не только порыжелую студенческую фуражку, но, кажется, и свое собственное сердце. Восторги демократической публики — лучшее сокровище, которым может похвастаться Большой театр...» — писал А. В. Луначарский.
Естественно, что восторги народного слушателя вызывали близкие ему певцы. В драматическом театре посетители галерки были покорены реалистическим гением Щепкина, Мочалова — «мещанского актера», «актера-плебея», как называет его Белинский, отличая вдохновенное искусство артиста от аристократически изысканного, но холодного, внешнего мастерства Каратыгина. На оперной сцене демократическая публика безошибочно распознавала свое, истинное, народное. Шаляпин и Собинов, а вслед за ними и Нежданова получили первое признание в широких демократических кругах русской публики, черпая в близости к народу неувядающую красоту и силу своего искусства.
Об этом с удивительной ясностью и простотой говорит вся жизнь великой артистки, светлое имя которой всегда будет жить в памяти народа...
«В трех верстах от города Одессы, в деревне Кривая Балка, живописно расположенной на склоне горы, разделенной посередине «балкой»... большим ущельем, среди белых украинских хаток, на пригорке стоит школа — большой, красивый дом, окруженный садом с вишневыми, абрикосовыми деревьями, кустами сирени и жасмина»,— так поэтично и просто начинает Антонина Васильевна рассказ о своем детстве. В этой школе долгие годы учительствовал Василий Павлович Нежданов, отец артистки, обаятельный, жизнерадостный, разносторонне образованный, художественно одаренный человек. От Василия Павловича и матери своей Марии Николаевны, также народной учительницы, Антонина Васильевна унаследовала музыкальный талант. Отец, еще в бытность свою студентом Педагогического института выучившийся играть на скрипке, а затем самоучкой — на фортепиано,
преподавал в школе, Кроме прочих предметов, хоровое пение и организовал хор из крестьянской детворы, пользовавшийся большой популярностью в округе. Мария Николаевна превосходно пела, сохранив до глубокой старости нежного чистого тембра высокое сопрано. Антонина Васильевна вспоминает, как однажды, уже будучи артисткой Большого театра, она, работая дома над арией Джильды, несколько раз взяла ми третьей октавы — камень преткновения для большинства певиц. И вдруг, из соседней комнаты, словно эхо, донеслось такое же ми кристальной чистоты pi точности. Это старушка-мать вторила своей дочери.
Трех лет от роду Нежданова уже проявляла тонкий музыкальный слух и память. Засыпая под нянины сказки, неизменно сопровождавшиеся песнями, девочка, при малейшей ошибке, поправляла няню, и сама ей подтягивала тоненьким, но верным голоском. Напевы крестьянки-няни, песенная атмосфера украинской деревни, сельский хор, руководимый отцом (в этом хоре участвовали все дети Неждановых), народные праздники рано пробудили в Антонине Васильевне музыкальное чувство. Семи лет она уже солировала в хоре и была желанной гостьей на крестьянских свадьбах и других деревенских торжествах.
Но в раннем раскрытии вокального таланта Неждановой не было ничего общего с так называемым «вундеркиндством», гипертрофированным вниманием к развитию одной способности, что еще так часто уродует талантливых детей.
Щедро одаренная художественная натура, Антонина Васильевна с юных лет развивалась гармонично, всесторонне, а главное — естественно, под влиянием простой, народной среды и богатства украинской природы. Этим, возможно, объясняется и высоко развитое у Антонины Васильевны чувство красоты, отличавшее большую творческую жизнь артистки. «С раннего детства меня привлекала красота, проявляющаяся во всем: природе, в неодушевленных предметах, в людях... ко всему красивому я не могла относиться равнодушно, спокойно»,— признается артистка. Способность быстро и сильно увлекаться тем, что производило на нее впечатление, являлось отличи¬тельной чертой характера Неждановой, проявившейся еще с ранних лет.
С особой силой эта черта раскрылась в творчестве. Все, кто знали Антонину Васильевну, испытывали на себе обаяние врожденного артистизма певицы, всегда так юношески непосредственно и живо воспринимавшей каждое сколько-нибудь интересное явление в искусстве, в общественной жизни, в быту. Одаренная натура Неждановой проявлялась во всем, чем бы она ни занималась. Кроме музыки (пения и игры на фортепиано), Антонина Васильевна превосходно рисовала, метко схватывала характерные черты людей, образов природы, выказывая тонкое чувство колорита, выразительно декламировала, была мастерицей рукоделья, с артистическим темпераментом и изяществом танцевала, сохранив любовь к танцам на всю жизнь, увлекалась спортом — плаваньем, катаньем на коньках, лыжах... Слух и память определили и ее превосходное владение языками, особенно французским и итальянским, которые она постигла в совершенстве. Все это потом сторицей принесло свои плоды, найдя гармонический синтез в артистическом облике Неждановой.
Художественное развитие будущей певицы шло равномерно с ее духовным ростом. Естественно, что вся обстановка жизни ее родителей, не могла не пристрастить девушку к книгам. «Чтение было моим любимым занятием, и своим духовным развитием я обязана книгам, которые поглощала с жадностью»,— замечает сама Антонина Васильевна в своих воспоминаниях о юношеских годах. Но воспитание артистки не было книжным, оторванным от жизни. Чуткая восприимчивость Антонины Васильевны ко всему окружающему, умение найти для себя во всем интерес, оградила ее от опасности стать «синим чулком», расширила источник ее познания жизни. Впечатления от природы, народного быта, путешествий, явлений искусства, встреч с выдающимися людьми, ставшие необходимыми для Антонины Васильевны с юных лет, складывались в стройную и строгую систему непрерывного обогащения внутреннего мира артистки.
Свой ежегодный отпуск Антонина Васильевна, обычно, посвящала ознакомлению с художественно музыкальными центрами России и Западной Европы, посещала театры, концерты, музеи, выставки и т. д.; еще больше времени отводила общению с природой. В последние свои годы Антонина Васильевна всегда стремилась летом на Кавказ, в Крым или в другие красивейшие места нашей Родины.
За два года до кончины Антонина Васильевна совершила свой первый рейс на самолете, на высоте четырех тысяч метров, переживая это новое для нее ощущение с непосредственным, почти детским, восхищением.
Все жизненные впечатления артистки помогали в обогащении ее искусства, его идейного содержания. Это она подчеркивает в своих записках: «Артисту, музыканту общее всестороннее образование, культура безусловно необходимы — отсутствие этих качеств всегда сказывается во всей его сценической деятельности».
Разносторонняя одаренность встретилась в Неждановой со столь же разносторонней культурой и строгой трудовой дисциплиной.
Простота и легкость исполнения самых виртуозных партий заставляли слушателей забывать о том огромном труде, который помог артистке достигнуть свободы творчества. «Если слушатель заметит технические трудности пьесы,— подчеркивает Антонина Васильевна в своих «Заметках певицы»,— это значит, что артист их не преодолел». Эту старую истину Антонина Васильевна не уставала повторять молодежи. «Казалось, будто в ее голосе сами собой рождаются напевы, а не память и искусство пения их вызывают...» — тонко заметил Б. В. Асафьев. «Вы как птица поете, потому, что Вам надо петь, потому что Вы не можете не петь...» — писал Антонине Васильевне Станиславский. Великий мастер понимал, что совершенство искусства Неждановой стоило ей «огромных трудов» всей жизни. «Но мы этого не знаем,— подчеркивал он, — когда Вы поражаете нас легкостью техники, подчас доведенной до шалости. Искусство и техника стали Вашей второй органической природой».
Труд для Неждановой был насущной потребностью, радостью, подлинным творческим актом. Все воспитание ее, как человека и художника, связано с глубочайшим уважением к труду, пониманием его, как основы жизни и искусства. «Родные мои всю свою жизнь были большими тружениками и так же приучали и нас, с детства к труду. Я с самого раннего возраста стала понимать, что жизнь есть труд. — Видела, что вокруг меня никто не сидел сложа праздно руки, и твердо знала я, что в труде есть радость, что вся жизнь должна быть простой и радостной» (разрядка моя.— Е. Г.).
Эти слова Антонины Васильевны служат ключом к ее творческой биографии. Радость жизни и творчества она сматривала в постоянной шлифовке своего таланта. «Настоящий художник не видит у себя абсолютного совершенства. Довольствоваться тем, что слушатели считают совершенством, равносильно концу развития художника» — записывает Антонина Васильевна в тетрадку «Советы ученикам», эпиграфом к которой ставит народное изречение «Век живи — век учись». Этот завет великой артистки должен стать руководством в творческой жизни каждого советского певца. Но чтобы быть верным этому завету, надо развивать свою волю к труду, настойчивость, упорство, желание идти непроторенными дорогами в искусстве, побеждать препятствия. «Настойчивость и упорство в достижении цели»,— завещает Антонина Васильевна советским певцам. «Всю свою жизнь,— пишет Нежданова,— я добивалась того, чего желала. Свою заветную мечту учиться пению, сделаться образованным, культурным человеком, несмотря на все трудности, я осуществила. Добивалась же я этого упорно и твердо...».
Надо помнить, в каких условиях Нежданова пробивала себе дорогу к искусству. Ее путь не был усыпан цветами. Нужда, недостатки были рано знакомы Антонине Васильевне. Когда скоропостижно скончался ее отец, юная выпускница гимназии стала единственной кормилицей семьи из пяти человек. Антонине Васильевне было тогда семнадцать лет. Решив наследовать профессию отца — стать учительницей, она подала прошение о предоставлении ей места в одной из одесских гимназий. Но она оказалась двести пятнадцатой кандидаткой! Чтобы получить место, надо было ожидать два года! В память об отце ей предоставила работу дирекция Народных училищ. Нежданова стала учительницей в трехклассном женском городском училище. Грошовое жалование пришлось пополнять частными уроками.
Тяжелый труд, однако, не заглушил влечения к искусству, к театру. Антонина Васильевна была постоянной посетительницей третьего ряда галереи одесского театра, и, зная эту любовь, сослуживцы часто уступали
ей свои билеты, получаемые по очереди. «За уступки своей очереди на билеты,— пишет Антонина Васильевна,— мои сослуживцы получали от меня бесплатные представления с пением, игрой, танцами. Я так же, как и в гимназии, изображала в лицах всех оперных героев, которых видела и слышала в театре, пела по слуху и по памяти, без всякого аккомпанемента, конечно, не совсем верно но с большим чувством и увлечением».
Однако талант Неждановой не сразу получает признание педагогов. Когда Антонина Васильевна, собрав скромные средства, приехала в Петербург, чтобы учиться пению, то столичные педагоги, в том числе известный Прянишников, не оценили ее дарования.
— Вам нечего учиться, возвращайтесь к своей работе. Таков был их суровый приговор. Но Нежданова вновь
испытывает свою судьбу, на этот раз в Московской консерватории, и побеждает.
— Это будет чаровница,— сказал профессор Мазетти, прослушав Антонину Васильевну. Занятия у знаменитого педагога потребовали больших испытаний.
«Пришлось отказаться от высоких нот, от блестящих колоратур и вместо ослепительных арий Джульетты или Розины твердить гаммы. Огромная любовь к пению и вера в своего педагога помогли мне»,— пишет Антонина Васильевна в «Заметках певицы», подчеркивая внимательность, осторожность и последовательность работы Мазетти с ней над развитием диапазона голоса, выравниванием его регистров и т. д.
«Огромное значение мой педагог придавал общему режиму жизни и ежедневным занятиям, указывает Антонина Васильевна. Так же, как исполнитель-инструменталист каждый день должен упражняться на своем инструменте, певец обязан повседневно тренировать свой голосовой аппарат, дыхание и т. д., иначе он никогда не добьется гибкости и ровности голоса, безукоризненной техники, никогда не создаст прочной основы для выполнения своих художественных намерений».
Этим заветам Мазетти Антонина Васильевна осталась верна всю жизнь. Ее домашние не помнят дня, когда бы Антонина Васильевна, с девяти часов утра уже не сидела бы за роялем, распеваясь, просматривая новинки музыкальной литературы (Антонина Васильевна была в курсе всех новых вокальных изданий советской музыки), работая над пополнением своего репертуара. Искусство и труд были для нее нераздельны. Только один месяц году Антонина Васильевна позволяла себе отдыхать; даже последних месяца отпуска она неизменно проводила на юге, у моря, тренируя голос, подготавливая новые партии к началу сезона. Эту же потребность к труду она старалась воспитать и в учениках. Антонина Васильевна всегда подчеркивала важность самостоятельной работы певца над голосом. Это способствует не только развитию голоса, но и, что она считала особенно важным, развитию внутреннего слуха певца, его способности слышать себя, а значит и контролировать каждое колебание связок, каждую интонацию.
— Хорошо петь,— любила говорить Антонина Васильевна,— это значит хорошо себя слушать.
Н. С. Голованов и С. И. Мигай, партнеры Антонины Васильевны по многим спектаклям и концертам, рассказывали мне об ее исключительно развитом чувстве само-контроля. Выступая в новом, непривычном для нее помещении, Нежданова всегда инстинктивно искала место, где бы могла хорошо себя слышать.
Однако внутренняя сосредоточенность не лишала Антонину Васильевну наблюдательности, внимания к исполнению других певцов, интереса к чужому труду. Вспоминая свои первые выступления с Ф. И. Шаляпиным, Антонина Васильевна рассказывала, что на репетициях ее, прежде всего, поражала тщательная работа Федора Ивановича над своей партией, филигранная отделка каждой детали, слова и звука.
— Каждая фраза была доказательством его большой работы, говорила о громадности техники Федора Ивановича.
Шаляпина она приводит в пример того, как «человек, обладающий талантом, при упорном, систематическом труде и целеустремленности, может достичь самой высокой степени культуры и совершенства».
Все окружение детства и юности, а также последующая жизнь артистки, свидетельствует о подлинном демократизме Неждановой. Об этом говорит и сама певица, описывая свои детские годы. «Живя среди природы, в обществе простого народа, среди крестьян, я принимала самое непосредственное, живое участие в их жизни, в их радостях и горестях». Страницы воспоминаний Неждановой, наполненные яркими подробностями быта, красочны¬ми, поэтически верными описаниями сельских празднеств, обрядов, свадеб, в которых Антонина Васильевна была непосредственной участницей — с особой ясностью говорят об истоках искусства певицы. Отсюда и глубокое постижение Антониной Васильевной поэтического духа народной песни, сопровождавшей весь ее творческий путь.
Связь с народным бытом, с родной деревней не порывалась и в дальнейшем. Уже будучи гордостью русской сцены, Антонина Васильевна посещала родные моста, запросто встречалась со своими прежними деревенскими подругами, которые не могли примириться с мыслью, что их «Тоня» вдруг стала «артисткою».
Большую роль в формировании творческих принципов Антонины Васильевны сыграли ее первые знакомства с профессиональным искусством. Но это была не только итальянская опера. В своих посещениях «серьезных концертов»,— как вспоминала Нежданова,— она «впервые услышала петербургских и московских артистов, от которых была в полном восторге и пению которых старалась подражать». Антонина Васильевна часто рассказывала, что ее с юных лет пленило «искусство замечательного русского артиста Н. Н. Фигнера». «Именно благодаря ему у меня возникла мысль учиться пению»,— пишет Антонина Васильевна в своих «Заметках». При этом, Нежданова отмечает, что Фигнер привлекал не красотой своего голоса, а выразительностью исполнения, которая «поднималась до таких драматических высот, что оставаться холодной было невозможно».
Необычайно увлекло пылкую поэтическую фантазию юной Неждановой и первое знакомство с драматическим театром. Это были спектакли украинской труппы во главе с ее замечательными мастерами — Заньковецкой, Саксаганским, Садовским, Кропивницким и другими. Театр производил «потрясающее впечатление» на Нежданову. В течение нескольких дней она не могла прийти в себя — «в ушах звучали мелодии, перед глазами проносились образы спектакля».
Народная песня, естественной экспрессией которой было напоено музыкальное сознание Неждановой, в сочетании с впечатлениями реалистического искусства украинских актеров и выразительным пением выдающихся русских певцов — вот откуда берет свои истоки национальная самобытность творчества Неждановой. Она увлекалась и итальянскими певцами, как всегда отдавая должное всему красивому, яркому, талантливому. Но никогда не подражала им, а шла своим путем, повинуясь своему чувству и вкусу. Нежданова хорошо понимала сущность национальных традиций русского вокального искусства:
«Наиболее выразительным всегда было исполнение русских певцов. Русская вокальная школа сочетала в своем искусстве пластичность итальянской кантилены с огромной эмоциональной силой, свойственной русскому песенному творчеству...
В то время, когда Европа была пленена блестящими, но не всегда оправданными колоратурами Доницетти и Беллини, колоратуры в творчестве Глинки уже получали глубоко выразительное значение. Можно ли представить себе арию Антониды из «Ивана Сусанина» Глинки, спетую с блеском оперной арии Доницетти? Конечно, нет! И Людмила Глинки, и особенно Антонида — чудесные портреты русских женщин, и музыкальный язык их партий пронизан широкой задушевной лирикой, столь свойственной русскому народу» («Заметки певицы»).
К сожалению, вокальный стиль лирико-колоратурных партий Глинки не был так глубоко понят предшественницами Неждановой. Если гениальные Петров и Петрова-Воробьева сумели в своем исполнении сразу же выявить новаторство музыки Глинки, то многие, в том числе первые исполнительницы партии Людмилы и Антониды, не поднимались до такого уровня. Русские музыканты часто возмущались привнесением итальянской исполнительской манеры в вокальный стиль Глинки. «Порча музыки Глинки исходит именно из итальянских традиций...» — писал Н. Д. Кашкин.
Одной из наиболее известных предшественниц Неждановой на московской сцене была шведская певица Альма Фострем. Даже в ее лучших партиях западно-европейского репертуара критика отмечала «сухость», «отсутствие чувств», недостаток обаяния и поэтичности. «Полноте впечатления постоянно чего-то недоставало»,—признается Н. Кашкин, описывая исполнение Фострем партии
Лакме. Не обладала Фострем и первоклассной колоратурой.
Русские же партии она пела с «резко звучащим чужестранным акцентом». Журнал «Артист» пишет, что «Людмила — Фострем даже свое имя произносила с мягким окончанием; точно также именовала она милого «Русляна»; а потом были разные «родители несабфенные» (незабвенные.— Е. Г.), «обляка» и т. д.».
И если русская сцена увидела подлинного Ленского только с приходом Собинова , если только Шаляпин раскрыл истинный смысл образов Бориса Годунова и Ивана Грозного, то и Нежданова явилась лучшей Антонидой и Людмилой, впервые воплотив в своем пении характеры, созданные Глинкой. Вот почему молодая певица, впервые выступившая на сцене Большого театра именно в партии Антониды, сразу привлекла к себе внимание передовой общественности.
Проникновенный лиризм, сдержанный и чистый, чуждый даже намека на сентиментальность или внешний эффект, душевная теплота, которой была овеяна каждая интонация Неждановой, помогли ей создать незабываемый образ Антониды. Даже такой требовательный блюститель традиций Глинки, как С. В. Рахманинов, заново ставивший «Ивана Сусанина»,— не мог предъявить Неждановой ни одного упрека. На вопрос, заданный ею на репетиции, — почему он не делает ей никаких указаний, Рахманинов ответил: «Пойте так же прекрасно, как вы это делали до сих пор».
«Очаровательный голос Неждановой будто нарочно появился на свет ради глинкинской оперы. Певица покоряет своею простотой, природного негою голоса. Антонида у нее в характере, в самом естестве вокальных данных»,— отмечалось в прессе по поводу рахманиновского спектакля... «Ее мягкий голос чарует слушателя и невольно заставляет сочувствовать и радостям, и горю Антониды. Да и внешний образ бесхитростной русской девушки с ее невзгодами, с ее счастьем удачно воплотился в лице исполнительницы»,подчеркивал другой рецензент. Это признание было единодушным.
И не только Антонида — ряд совершеннейших по своей законченности и правдивости лирических образов, в которых вряд ли рискнула бы выступить обычная колоратурная певица, стали шедеврами вокального творчества
Неждановой. Московская публика была, например, пора¬жена и очарована первым появлением Неждановой в роли Микаэлы. Затем Маргарита, Татьяна, Эльза, Снегурочка, Марфа, Иоланта окончательно заставили признать громадное лирическое дарование Неждановой.
«Как артистка Нежданова дает все, ч«о овеяно искренней простотой и настоящим душевным благородством. Не тем бутафорским, к какому прибегают многие актеры, а являющимся результатом хорошо воспитанной души,— писал В. И. Немирович-Данченко.
— Итак, черты эти — искренность, простота, вкус и настоящее благородство — удерживают ее от подделки под сценические страсти, от тех опостылевших форм, которые царят на оперных сценах. Это чувство правды в связи с ее чудесным голосом делает Нежданову необыкновенно гармоническим сценическим явлением».
Это же восхищает в Неждановой и М. Н. Ермолову, работавшую с певицей над партиями Виолетты и Мими. Стоит только вслушаться в вокальную декламацию Антонины Васильевны, изумительное по совершенству слияние слова со звуком, музыкальной интонации с психологической, чтобы понять гармоничность ее творчества. Никогда в исполнении Антонины Васильевны нельзя было заметить гипертрофию слова, но и никогда певица не приносила слова в жертву звуку, вокальному эффекту, демонстрации верхних нот. Нежданова все подчиняла музыке, как средству выражения эмоционального содержания.
Атмосфера народной песенности, в которой формировалось музыкальное сознание Неждановой, воспитала в ней необычайно живое, теплое чувство мелодии, определившее душевность, выразительность исполнения певицы. Это умение предельно точно передать мелодический образ делало Антонину Васильевну высоким авторитетом для композиторов. С. В. Рахманинов посвятил Неждановой свой гениальный «Вокализ», и на вопрос певицы:
— Почему без слов? — композитор ответил:
— Ваш голос выразит все... лучше чем слова.
Тот же Рахманинов, затем Гречанинов, Глиэр, Василенко, работая над вокальными произведениями, неизменно обращались к Неждановой за советами.
У меня сохранилась написанная рукой Антонины Васильевны программа последнего в ее жизни открытого концерта, состоявшегося 18 апреля 1940 года в зале Дома
ученых в Москве. Эта программа отражает широчайший диапазон камерного репертуара Неждановой. Здесь и Гендель, и Шуберт, и Шуман, и Григ, и Чайковский, и Гурилев, и Аренскнй, и Дебюсси. Программа первого отделения завершается песенкой «Гвоздика» Вальверде, очень часто н довольно банально исполняемой эстрадными певцами. Но искусство Неждановой, ее благородная простота и верное ощущение песенности преобразили произведение, приблизили его к народной основе.
Кажется, что непосредственно к Неждановой адресуется высказывание Белинского: «В искусстве есть два рода красоты и изящества, так же точно, как есть два рода красоты в лице человеческом. Одна поражает вдруг, нечаянно, насильно, если можно так сказать; другая постепенно и неприметно вкрадывается в душу и овладевает ею. Обаяние первой быстро, но непрочно; второй — медленно, но долговечно; первая опирается на новость, нечаянность, эффекты и нередко странность; вторая берет естественностью и простотой».
Простота и естественность — это то, что каждый слушатель прежде всего отмечал в искусстве Неждановой. Но простота эта является высшей целью и высшей трудностью, которую достигают лишь немногие, но к которой должны стремиться все, кто хочет достигнуть истинных высот, а не срывать легкие, но быстро увядающие лавры внешнего успеха.
Искусство Неждановой адресуется непосредственно к человеческой душе. Примеров этому много; но вот один, быть может, наиболее лаконичный и выразительный. Это было в 1919 году. Небольшая бригада артистов Большого театра во главе с Антониной Васильевной, выступая в Вологодской области, посетила село Плющево, славящееся своими мастерами резьбы по дереву и кости. Небольшой сельский клуб, конечно, был набит до отказа; радушно принимали крестьяне. С. И. Мигая, С. Н. Стрельцова, певших русские народные песни и арии русских композиторов. Но вот на сцену вышла Антонина Васильевна и запела романсы Шуберта и Шумана. Слушавшие ее из-за кулис артисты и аккомпанировавший певице Н. С. Голованов рассказывали мне, что были крайне смущены выбором Антониной Васильевной репертуара, показавшегося им слишком изысканным и чужим для русских крестьян. Но с первой же фразы, пропетой Антониной Васильевной, слушатели постепенно, Друг за другом, стали подниматься со своих мест и все номера Неждановой уже прослушали стоя, в благоговейной тишине. Это было так значительно и торжественно, что и через тридцать с лишком лет участники этого концерта не могли вспоминать о нем без волнения... Продельная художественная правда искусства Неждановой помогла ей взволновать и потрясти душу русского крестьянина.
В этой правде — основа эстетики русского сценического реализма — от Щепкина и Мочалова до Шаляпина и Станиславского. «Увлекать души зрителей собственным увлечением», «поражать их чувства собственным чувством»,— вот что требовал от артиста Белинский, считавший, что «актер... живет жизнью того лица, которого представляет... он страдает его горестями, радуется его радостями, любит его любовью».
Как перекликаются с этими словами великого русского критика высказывания Неждановой о своих сценических переживаниях.
«Выступая в опере вместе с Собиновым, я чувствовала, что нас захватывала жизнь изображаемых нами героев с их радостями и печалями. Казалось, что мы, действительно, оба по-настоящему были влюблены друг в друга. В «Лакме», спасая любимого Джеральда, я горела искренним самопожертвованием. В «Травиате», безумно любя Альфреда, горячо оплакивала несбывшиеся мечты и надежды. В «Лоэнгрине» страдала глубоко, переживая все чувства несчастной Эльзы».
Но Антонина Васильевна подчеркивает не раз, что «переживания при неумелой технике не достигают цели. Натурализм должен уступить место искусству перевоплощения». И Фигнер, и Шаляпин, и Ермолова учили не только переживать самой, но и «уметь внешне передавать пережитое, заражать своим настроением зрителей».
Нужно отметить связь передовых творческих стремлений Неждановой с ее общественным обликом, морально-эстетическими принципами, мировоззрением. Народное учительство, в среде которого выросла Нежданова, составляло одну из передовых групп русского общества. В народные учителя шли многие талантливые, энергичные, образованные люди, стремившиеся облегчить крестьянскую долю, поднять культурный уровень народа. Одним из таких людей был и Насилий Павлович Нежданов. Антонина Васильевна, посвящая своему отцу строки любви и преклонения, характеризует его, как человека передовых идей и лаконично рассказывает о друзьях и знакомых семьи. По этим строкам можно представить окружение Неждановых. Антонина Васильевна упоминает о «политически неблагонадежных» студентах, которые укрывались в их доме от преследований полиции. Это были не случайные в доме люди. Некоторые студенты были постоянными участниками деревенского хора, руководимого Василием Павловичем. Круг знакомых Неждановых — семьи народных учителей, педагогов высших учебных заведений, профессоров университета.
О принадлежности Василия Павловича к прогрессивным кругам русской демократической интеллигенции свидетельствует его многолетняя дружба с В. И. Фармаковским директором Народных училищ. До своего переселения в Одессу, Фармаковский жил в Симбирске, где работал в дирекции Народных училищ, возглавляемой И. Н. Ульяновым — отцом В. И. Ленина. Семья Фарма-ковского была близка с семьей Ульяновых, и их дети росли в тесном общении друг с другом. Естественно, что быстро возраставшая популярность В. И. Ленина среди передовых русских кругов была предметом гордости всех Фармаковских, и его имя часто звучало в их семье. «Имя Ульянова-Ленина мне не раз приходилось слышать от Фармаковских,— пишет Антонина Васильевна,— но я еще не представляла себе, какое значение впоследствии будет иметь это великое имя в истории человечества».
Через Фармаковских Антонина Васильевна совсем юной девушкой вошла в среду передовой интеллигенции. Встречи и общение с такими людьми, как профессора Успенский, Зелинский, Умов и другие выдающиеся деятели русской культуры и науки, явились своеобразным университетом для Неждановой, оказав огромное влияние на формирование ее мировоззрения. «Из серьезных бесед по литературе, искусству, политике, которые они вели между собой, я старалась по возможности почерпнуть для себя как можно больше полезного», — скромно замечает Антонина Васильевна.
Дружба с семьей Сеченовых ввела артистку в передовую московскую среду и дала новую, обильную пищу ее впечатлительному уму. Сам Иван Михайлович Сеченов и его жена (одна из первых русских женщин-врачей, окончившая университет в одно время с Софьей Ковалевской) были страстными почитателями искусства, и особенно музыки. Верное художественное чутье помогло им почувствовать огромный талант ученицы Московской консерватории, выступившей в одном из студенческих концертов. Сеченовы выразили восхищение безукоризненным исполнением Неждановой старых итальянских мастеров. Это положило начало их тесной дружбе с молодой певицей. В доме Сеченовых она встречала таких людей, как К. А. Тимирязев, Н. Д. Зелинский, Н. И. Стороженко п другие. Страницы воспоминаний Антонины Васильевны о нравственном влиянии на нее Сеченовых характеризуют кристальную чистоту души этих замечательных русских людей, как и самой артистки. Сеченовы помогли утвердиться прогрессивным взглядам Неждановой на искусство, на отношение к людям, развивали присущие ей оптимизм, выдержку, такт. Особенно они внушали необходимость постоянного совершенствования, работы над собой.
— При таких взглядах на жизнь, на окружающее,— замечает Антонина Васильевна,— человек может чувствовать себя гораздо счастливее и удовлетвореннее.
Главное же, что воспитала окружающая среда в Неждановой,— это то, что она никогда не мыслила себя жрицей «чистого искусства». Понимание своего артистического долга, как долга общественного, искусства, как средства служения народу и родине, всегда отличало Нежданову.
Поэтому материальные расчеты, погоня за громкой славой никогда не имели места в артистической жизни Неждановой. Поэтому она всегда отклоняла самые лестные предложения заграничных антреприз, оставаясь верной русской сцене. Поэтому, как и ее ближайший соратник по сцене Л. В. Собинов, Нежданова с радостью и полным бескорыстием принимает широкое участие во всех благотворительных мероприятиях, в концертах для неимущих студентов и т. д. С первых же дней своей артистической жизни Антонина Васильевна была избрана почетным шефом Высших женских курсов и университета Шанявского, ежегодно давая в их пользу свои концерты.
«Вы, первая из женщин, оказавшая нашему университету одну из тех услуг, которая не забывается никогда...» — говорится в приветственной телеграмме от правления общества взаимопомощи университета Шанявского в день 10-летнего юбилея артистической деятельности Неждановой. Об этом же говорят многие другие письма и телеграммы, сохранившиеся в архиве певицы.
В годы первой империалистической войны Нежданова, одна из первых артисток-патриоток, стремилась оказать помощь русским солдатам. Наряду с Г. Федотовой, Н. Никулиной, А. Южиным и другими деятелями русского театра Антонина Васильевна у себя дома принимала пожертвования в пользу армии. Газеты того времени часто пишут об активной деятельности Неждановой в этой области. «Наибольшим успехом сопровождался прием пожертвований у артистки Большого театра г-жи Неждановой». Даже по небольшим газетным заметкам можно составить представление о том, в какой среде и у какого слушателя наиболее почиталась Нежданова. Это была не аристократия, не буржуазия. «Ее квартиру,— отмечает газета,— осадила главным образом молодежь. А. В. сама всех принимает. Пришлось подписать массу фотографий и удовлетворить наивное любопытство поклонников и поклонниц, интересовавшихся обстановкой, в которой живет артистка». Редкая скромность Неждановой говорит о том, что все это она делала от чистого сердца, а не в поисках популярности.
Истинный патриотизм великой артистки раскрылся с особой яркостью в революционную эпоху. Несмотря на настойчивые советы некоторых «доброжелателей» уехать за границу, Антонина Васильевна осталась, как всегда, верной своей Родине, народу и русскому искусству. Именно в эти годы с особой наглядностью выявляются ее передовые устремления. С первых же месяцев революции Антонина Васильевна начинает активную общественную деятельность, часто выступает на концертах-митингах. Она принимает участие в первом открытом концерте в пользу Красной Армии, состоявшемся 10 апреля 1918 года. Сохранилась письменная благодарность Антонине Васильевне от Штаба Красной Тяжелой Артиллерии МВО за участие в этом концерте, «успех которого,— как гласит благодарность,— находился в тесной зависимости от Вашего выступления...»
Н. С. Голованов много рассказывал мне о совместных с Антониной Васильевной шефских поездках в трудные годы гражданской войны — в части Красной Армии, героически отстаивавшей молодую Советскую республику. Они выступали перед бойцами в Ростове, Смоленске, в Нижнем Новгороде и в других городах, ставших бастионами революции. И часто речи большевиков-трибунов, вдохновлявшие бойцов на борьбу с врагами Родины, сопровождались чарующими песнями Неждановой. В эти же годы Антонина Васильевна восстанавливает свою дружбу с А. М. Горьким, по просьбе которого она принимает участие в апреле 1920 года в концерте-митинге, в котором выступает с пламенной речью В. И. Ленин. Здесь и происходит встреча Антонины Васильевны с Ильичем, отнесшимся к артистке с исключительным вниманием и теплотой.
«Я навеки сохранила в памяти незабываемый образ великого человека»,— пишет артистка в своих воспоминаниях о великом вожде революции.
Советские годы — это годы всестороннего раскрытия творческой натуры Неждановой, расцвета ее общественной деятельности. Невозможно представить на протяжении более тридцати лет почти ни одного крупного события в области музыки без участия Неждановой. Она входила во многие правительственные комиссии по вопросам искусства, ее всегда можно было увидеть в президиуме торжественных заседаний, среди членов жюри музыкальных конкурсов и олимпиад самодеятельного искусства, участников вокальных конференций и т. д. В студии Большого театра, затем в оперной студии им. К. С. Станиславского Нежданова начинает педагогическую деятельность.
Мужественно проявляет себя Нежданова в период Великой Отечественной войны. Ни фашистские бомбы, ни зарево приближающейся войны не заставили Антонину Васильевну покинуть любимую Москву. Ее воспоминания этих лет обнаруживают исключительную твердость духа и глубину переживаний артистки за любимую родину. Она поет в госпиталях, военных частях, по радио. В эти годы в общественном облике Неждановой выявляется еще одна черта. Певица, всегда очень скромная, не любившая привлекать к себе внимание, учится говорить с аудиторией, выступать с трибуны.
У меня сохранился черновик речи Неждановой, произнесенной ею в 1943 году в день 50-летия со дня смерти
П. И. Чайковского в его Доме-музее в Клину (по дороге в поезде мы вместе с Антониной Васильевной набросали текст ее выступления). Эта дата совпала с открытием Дома-музея после восстановления от повреждений, нанесенных фашистскими захватчиками памятнику русской культуры. Несмотря на холодный, ноябрьский день, Нежданова и Голованов проделали довольно трудный в военных условиях путь, чтобы принять участие в этом торжестве.
«Три года тому назад,— сказала Антонина Васильевна в своем выступлении,— здесь советская музыкальная интеллигенция вместе со всей страной, полной жизненных сил, праздновала 100-летний юбилей со дня рождения одного из великих ее сынов. Теперь мы собрались сюда в годину великих испытаний нашей Родины, когда весь народ встал плечом к плечу на защиту своей земли, своей культуры от варварского нашествия. Печальные следы этого нашествия еще заметны на стенах домика Петра Ильича. Но фашизму никогда не удастся уничтожить русской культуры».
Приняв участие в концерте, Антонина Васильевна спела несколько романсов Чайковского под аккомпанемент Н. С. Голованова. Это было, кажется, ее последнее публичное выступление как певицы...
В марте 1944 года Антонина Васильевна выступает от имени русских певцов с трибуны Большого театра на торжественном заседании, посвященном 100-летию со дня рождения Н. А. Римского-Корсакова. Со сцены, на которой она создала вдохновенные образы Снегурочки, Марфы, Волховы, Царевны-Лебеди, Шемаханской царицы, А. В. Нежданова сказала:
«Гений Римского-Корсакова, великого художника-патриота, страстно влюбленного в свой народ, в свою родину, ее историю, обычаи и природу, помог нам глубже всмотреться в душу русского человека, усилил наше стремление раскрыть в своем творчестве его высокую этическую красоту».
Антонина Васильевна относилась к подобным выступлениям с огромной ответственностью и волнением. Примерно за месяц до празднования юбилея Римского-Корсакова она начала работать над текстом речи, советовалась с Н. С. Головановым и близкими к ней людьми, тщательно переписывала крупными буквами речь, размечала абзацы, цезуры, дыхание...
В последние годы популярностью пользовались у широких Масс слушателей выступления А. В. Неждановой по радио с воспоминаниями о В. И. Ленине. С любовью рассказывала певица радиослушателям и о своих соратниках по искусству — Фигнере, Собинове, Шаляпине, Рахманинове... Понимая, что она представляет большую и замечательную эпоху оперного театра, Антонина Васильевна записывает свои воспоминания о выдающихся деятелях русской культуры, и, очень скромно — о себе. Она увлекается педагогической деятельностью в Московской консерватории, консультирует певцов Радиокомитета, относясь к этой новой области своей работы с требовательной строгостью, дисциплиной и радостной, вечно молодой душой. Это качество своей натуры Антонина Васильевна сохранила до последних дней, поражая окружающих оптимизмом, непосредственностью, жадным интересом к жизни, к людям, особенно к молодежи.
Мне запомнился такой факт: в 1948 году в Большом зале Московской консерватории состоялся смотр студентов вокальных факультетов высших музыкально-учебных заведений. Смотр проходил не особенно интересно, но комиссия в составе крупнейших советских вокалистов во главе с Неждановой терпеливо слушала и обсуждала исполнение выступающих студентов. Я сидела неподалеку от Антонины Васильевны и слышала, как она подпевала воем колоратурным певицам, переживая за них.
Но вот на эстраду вышел студент Кишиневской консерватории. Это был А. Огнивцев. Уже в речитативе арии Сусанина («Чуют правду») певец показал природную красоту среднего регистра голоса, мягкого и выразительного. Я оглянулась на Нежданову — она сияла радостью: тембром голоса и своей внешностью Огнивцев напомнил ей Шаляпина. В перерыве я слыхала, как Антонина Васильевна настойчиво говорила Н. С. Голованову:
— Николай Семенович, возьмите его в Большой театр !
Но Огнивцев был еще только на втором курсе.
Прошло около двух лет... Придя на генеральную репетицию «Хованщины», я увидела в первом ряду партера Антонину Васильевну... Ее лицо выражало большое напряжение.
— Как я волнуюсь! — сказала она.
Я удивилась, думая, что волнение Антонины Васильевны относится к Н. Голованову, который ставил «Хованщину».
— Да нет,— сегодня поет мой сын,— сказала Антонина Васильевна с ударением на последнем слове. В партии Досифея впервые тогда выступил на сцене Большого театра А. Огнивцев. Оказывается, на протяжении всего времени, прошедшего после смотра, Нежданова не оставляла забот о молодом певце, переписывалась с ним, консультировала, потом лично готовила к дебюту.
Врезалась в память последняя встреча с Антониной Васильевной весною 1950 года. Это было в филиале Большого театра, днем, на генеральной репетиции «Дон-Жуана». (Нежданова обычно не пропускала ни одного нового спектакля, ни одного интересного концерта.) Она рассказала мне, что на днях по радио была отмечена сорок восьмая годовщина ее дебюта в Большом театре, состоявшегося 6 мая 1902 года (по старому стилю); а потом эта дата была отпразднована в домашней обстановке, вместе с Н. С. Головановым и другими близкими людьми.
«Только танцевали мало,— добавила с огорчением Ан¬тонина Васильевна,— всего только до четырех часов утра».
Я знала, что Антонина Васильевна очень любила танцевать (и делала это она прекрасно — пластично, легко, с увлечением), но втайне все же подивилась ее могучей натуре: танцевать до утра в возрасте семидесяти семи лет!.. А через месяц с небольшим — 26 июня 1950 года Неждановой не стало... Больной ее почти никто не видел. Она ушла из жизни, оставшись в памяти всех, кто ее знал, энергичной, бодрой, отзывчивой на все прекрасное, светлое, радостное... Великая певица и великий человек...
Свое выступление по радио 8 ноября 1945 года, в день двадцать восьмой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, Антонина Васильевна закончила словами:
«Обращаюсь с призывом к Вам, певцы и певицы, артисты, художники нашей Родины. Будьте самыми вдохновенными, самыми правдивыми, мудрыми художниками во всем мире! Высоко несите славу советского искусства».
Это был творческий завет величайшей русской певицы своим соратникам по искусству, ученикам и ученицам, всей талантливой артистической молодежи советской страны.
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
«...Гений чистой красоты»... Эти бессмертные пушкинские слова удивительно точно определяют творческую сущность Антонины Васильевны Неждановой. Чарующий тембр уникального по обаянию голоса, яркий артистический талант, фанатичная любовь к искусству, удивительная работоспособность, умение жертвовать в жизни второстепенным ради достижения главной цели — все это было присуще А. В. Неждановой и позволило ей стать непревзойденной, поистине великой певицей и артисткой. Нежданова усвоила высшие достижения европейской вокальной культуры, довела виртуозное мастерство до совершенства, полностью подчинила его художественным задачам, согрев лирической теплотой и трепетностью; она создала новый классически строгий русский стиль вокального исполнительского искусства.
А. В. Нежданова родилась в 1873 г. в деревне Кривая Балка, неподалеку от Одессы, в семье учителя. С детства ее окружала музыкальная атмосфера—ее родители, друзья и знакомые много играли и пели. Музыкальная одаренность Неждановой проявилась в раннем детстве; отец учил девочку пению, она постоянно участвовала и солировала в детских хорах; двенадцати лет она поступила в музыкальное училище. Нежданова бывала в оперном театре в Одессе, где постоянно пели итальянские оперные артисты и часто гастролировали известные русские певцы. В юности Нежданова была далека от мысли стать певицей: до двадцати шести лет она была учительницей в Одессе. Но впечатления от исполнительского мастерства выдающихся русских оперных певцов — Н. Фигнера и М. Фигнер, Л. Яковлева, А. Давыдова и др. привели Нежданову к твердому решению — учиться петь, и в 1899 г. она поступает в Московскую консерваторию, в класс профессора У. Мазетти. Еще в студенческие годы она привлекла к себе внимание многих видных музыкантов; А. Н. Скрябин, бывший тогда профессором консерватории, восхищенный талантом Неждановой, неизменно присутствовал на всех ее выступлениях. В студенческом спектакле, опере Моцарта «Похищение из сераля», Нежданова в партии Констанцы удивила публику большим диапазоном, гибкостью и редкой красотой своего голоса (лирико-колоратурное сопрано), строгостью и выразительностью исполнения, идеальной чистотой интонации и техническим блеском. Нежданова окончила консерваторию в 1902 г., пройдя пятилетний курс за три года, и была первой певицей, удостоенной на выпуске золотой медали. В том же году она успешно дебютировала в Большом театре в опере М. Глинки «Иван Сусанин» в партии Антониды.
На формирование таланта, на духовный рост молодой Неждановой оказали большое влияние виднейшие деятели русской культуры —С. Танеев, К. Станиславский, М. Ермолова, И. Сеченов и др. Встречи и общение с А. М. Горьким содействовали становлению жизнеутверждающих, реалистических, ясных эстетических воззрений Неждановой. Еще в юности, в Одессе, в семье директора народных училищ В. Фармаковского, ранее работавшего в Симбирске с отцом В. И. Ленина И. Н. Ульяновым. Нежданова познакомилась с видными учеными того времени. Нежданова писала в своих воспоминаниях: «Имя Ульянова-Ленина мне не раз приходилось слышать от Фармаковских. Я и не подозревала, какое высокое значение впоследствии будет иметь это имя в истории человечества».
Нежданова была скромна, требовательна к себе и очень трудолюбива; за один 1903 г., например, она подготовила в Большом театре девять партий. Она неоднократно по разным причинам отклоняла приглашения на гастроли в Италию, Францию, Англию и продолжала работать над новыми оперными партиями на сцене Большого театра. Только в 1912 г. она выехала в зарубежные гастроли и с триумфальным успехом выступала в Париже, в «Grand Орёга» с Э. Карузо и Т. Руффо в опере Дж. Верди «Риголетто». Парижская пресса писала о ней: «Нежданова — достойный партнер Карузо», «В настоящее время очень мало певиц, которые могли бы идеально исполнить партию Джильды. Г-жа Нежданова достигает в этой партии идеала и этим объясняется ее выдающийся успех». В 1922 г. Нежданова еще раз совершила длительную поездку по крупнейшим городам западной Европы; выступления ее прошли с огромным успехом. Тридцать два года пела Нежданова в Большом театре, став его гордостью и украшением; она исполнила за это время тридцать восемь партий в операх русских и зарубежных композиторов. Последний раз она выступила на сцене Большого театра в 1934 г. в опере Р. Вагнера «Лоэнгрин». Вместе с Ф. Шаляпиным. Л. Собиновым, С. Рахманиновым, В. Суком она принесла мировую славу русскому оперному искусству.
Нежданова удивительно умела сочетать цельность музыкально-сценического
образа с филигранной шлифовкой исполнительских деталей. Ее дикция была
предельно отточена; благодаря молниеносной, незаметной смене дыхания ее
кантилена казалась бесконечной. Дар сценического перевоплощения, постижения
души образа и полного слияния с ним сочетался у Неждановой с глубоким
пониманием стиля исторической эпохи, индивидуальности композитора; в каждой
роли ей удавалось создать особую, неповторимую манеру сценического движения,
походки, соответствующих характеру образа, его музыкальному содержанию.
Ясность и законченность музыкальной интерпретации соединялись у Неждановой
со своеобразием и естественностью сценической жизни ее героинь; она не
играла— она жила на сцене, ее жесты были психологически точны, лаконичны
и выразительны.
Мне довелось слышать и видеть Нежданову в Большом театре в двенадцати
операх. Навсегда запомнился созданный ею яркий образ Виолетты в «Травиате»
Дж. Верди, где Нежданова мелодраму А. Дюма поднимала до высот подлинной
трагедии. В «Снегурочке» Н. Римского-Корсакова Нежданова не изображала
ребенка, она просто была девочкой-Снегурочкой, никогда ничего не видевшей,
кроме леса; она поражала неподдельностью, живой непосредственностью интонаций,
искренностью своих переживаний. Партия Манон, поначалу элегантной и ветреной,
в финале оперы Массне наполнялась истинным драматизмом и силой. В «Риголетто»
Дж. Верди нежная, наивная Джильда постепенно преображалась в фигуру глубоко
трагическую В «Сказке о царе Салтане» Н. Римского-Корсакова Нежданова
ярко выявляла контрастность образов волшебной Лебедь-птицы и освобожденной
от чар, живой, жизнерадостной девушки царевны. Скульптурная монументальность
и строгость Эльзы к Лоэнгрин Р. Вагнера сочетались у Неждановой с горячей
трепетностью живых порывов и чувств. В «Садко» Н. Римского-Корсакова Волхова
Неждановой была прозрачным, бесплотным видением, все ее как бы растекающиеся
движения напоминали струящиеся воды ручья, а голос был полон проникновенной
человеческой нежности и тепла. Неизгладимое впечатление производили грация,
живость, поэтическая одухотворенность сказочной пушкинской Людмилы, как
будто излучавшей солнечное сияние и казавшейся воплощением молодости,
счастья и красоты в опере М. Глинки «Руслан и Людмила».
В моем представлении солнечная увертюра М Глинки к этой опере, как и известные
строки А Пушкина «Да здравствует солнце, да скроется тьма!», могут явиться
обобщенным поэтическим выражением истинного существа артистического облика
Неждановой. Пение Неждановой впечатляло, как природа, как небо, солнце,
оно вызывало физическое ощущение радости — в этом особое обаяние дарования
Неждановой.
По словам К. С. Станиславского, она создавала четкие, светящиеся образы,
где все страсти облагорожены и живы. Станиславский писал Неждановой: «Знаете
ли, чем Вы прекрасны и почему Вы гармоничны? Потому что в Вас соединились
серебристый голос удивительной красоты, талант, музыкальность, совершенство
техники с вечно молодой, чистой, свежей и подчас наивной душой. Она звенит,
как Ваш голос... Вы — Орфей в женском платье, который никогда не разобьет
своей лиры... Я удивляюсь, преклоняюсь перед Вами и прославляю Вас». 1
Высоко ценил и очень любил пение Неждановой А. М. Горький. Бернард Шоу
писал Неждановой: «Я теперь понимаю, почему мне бог дал прожить до семидесятилетнего
возраста, — это для того, чтобы я имел возможность услышать его лучшее
творение — Нежданову».
Много лет своей жизни, с 1902 г. по 1943 г. А. Нежданова отдала концертной
деятельности; с ней работали и выступали в концертах как аккомпаниаторы
У. Мазетти. С. Рахманинов, посвятивший певице свой «Вокализ», В. Ландовская.
Е. Бекман-Щербина, Н. Голованов. Образованнейший музыкант, пытливый художник,
А. Нежданова постоянно и много работала над расширением своего концертного
репертуара. Ее взыскательность, безупречный вкус, высокая культура, тонкое
чувство стиля позволяли достигать подлинного совершенства и в концертном
исполнении арий, романсов и народных песен. Многое она записала на грампластинки;
к сожалению техническое качество звукозаписи того времени не дает даже
отдаленного представления о ее голосе и исполнении (многие записи были
сделаны уже после того, как Нежданова завершила оперную деятельность).
Драгоценное свойство исполнительского дарования Неждановой — истинный
гуманизм: она пела сердцем, доставляя людям счастье, радость; многие современники
ее признавались в том, что слушать пение Неждановой было невозможно без
счастливых слез. М. Ермолова писала ей: «На Вашу долю выпало редкое счастье
доставлять людям утешение, забвение дивным пением».3 Известный пианист,
профессор А. Гольденвейзер в предисловии к книге М. Львова «А. В. Нежданова»
писал: «Нежданова — это идеальный образ вокалнсткн. Пленительный голос,
одинаково совершенно звучавший во всех регистрах до предельно высокого,
безукоризненная интонация, прекрасная дикция, совершенное владение дыханием.
Благородная простота и искренность исполнения А. В. Неждановой всегда
производили на слушателя неотразимое впечатление. Как оперная артистка
А. В. Нежданова, прежде всего, музыкант. Никогда музыкальный образ не
приносился ею в жертву условному театральному эффекту». В. Немирович-Данченко
считал, что «Нежданова гораздо выше своей прижизненной славы».4 Алексей
Толстой при мне не раз говорил: «Никакая музыка, ничье пение на меня так
не действует, как поистине гениальная Нежданова: в ее голосе какая-то
особенная тоска, очищающая и возвышающая душу».
Нежданову слушал Владимир Ильич Ленин и любил ее пение; несколько раз
певица принимала участие в концертах-митингах, на которых выступал В.
И. Ленин с речами. Нежданова пишет в своих воспоминаниях: «На одном из
концертов, в артистической комнате В. И. Ленин подошел ко мне и сказал
несколько теплых, приятных слов о моем пении и голосе. Эти слова мне врезались
в память, и я их никогда не забуду».
Нежданова обладала редким даром — доводить до совершенства все, чего она
касалась в своей творческой работе; Нежданова всегда убеждала слушателя,
что ее трактовка произведения соответствует авторскому замыслу. Многие
знаменитые вокалисты восхищали слушателей своим мастерством, умением пользоваться
различными вокально-техническими приемами. И Нежданова виртуозно владела
ими, но поражали в ее пении прежде всего естественность, глубина исполнения.
Мне выпало счастье много лет слушать Нежданову, работать с ней, учиться
у нее; в небольшой рабочей комнате я мог заметить, как она мастерски использует
в пении специфические вокально-технические приемы, но в ее выступлениях,
в акустических условиях оперного или концертного зала этого уловить было
нельзя. В этом Нежданова была уникальна; ее часто называли соловьем с
природной постановкой голоса, у которого все получается само собой. Нежданова
очень огорчалась этим и говорила, что никто не потратил столько труда,
как она для достижения этой полной исполнительской свободы и незаметного
преодоления всех трудностей.
Искусство Неждановой, как и Ф. Шаляпина и Л. Собинова, оказало большое
влияние на современников. Под их воздействием расцвели в свое время дарования
молодых К. Держинской, Н. Обуховой, С. Мигая, Л. Савранского и др. Многие
замечательные исполнители, не только певцы, испытали в своем творчестве
магическую силу воздействия пения Неждановой; в 1947 г. выдающийся пианист
проф. К. Н. Игумнов сказал мне: «Услышав в молодости голос Неждановой,
превосходивший красотой все, что только можно вообразить, я стремился
и мечтал всю жизнь заставить рояль петь неждановским звуком, и счастлив,
если мне это иногда удавалось». Его ученик и продолжатель его пианистических
традиций проф. Л. Н. Оборин также говорил, что обаяние артистической индивидуальности
Неждановой оказало и на его творчество огромное воздействие.
Дочь сельского учителя, с детства воспитанная на идеалах передовой русской интеллигенции, радостно принявшая Великую Октябрьскую революцию, Нежданова верила, что народ понимает настоящее искусство, и все свои силы отдавала служению народу. С первых дней революции Нежданова активно участвовала в общественной жизни, много пела для красноармейцев, рабочих и крестьян; она часто выступала на народных митингах, в воинских частях, на фабриках, выезжала в рабочие поселки, в деревни, очень много пела по радио. В концертах, рассчитанных на новую, очень широкую аудиторию, Нежданова исполняла лучшие образцы своего репертуара, не обедняя и не упрощая его. Участвуя однажды в концерте для крестьян Вологодской области, Нежданова спела романсы Шуберта, Шумана, Чайковского, народные песни. Во время ее исполнения присутствовавшие в зале крестьяне стали подниматься со своих мест и все выступление Неждановой выслушали стоя, глубоко взволнованные красотой и правдивостью ее пения.
Последние пятнадцать лет своей жизни (с небольшими перерывами) Нежданова
посвятила педагогической работе (студия ГАБТ, Оперно-драматическая студия
им. К. С. Станиславского, Московская государственная консерватория), отдавая
ей свой талант, высокое мастерство художника и педагога - воспитателя.
Настоящий сборник включает в себя лишь избранные произведения из огромного
репертуара народной артистки СССР, лауреата Государственной премии СССР,
доктора искусствоведения, профессора Московской консерватории Антонины
Васильевны Неждановой. В него включены арии, романсы и песни, исполнявшиеся
ею на протяжении всей ее творческой жизни; так, например, романс П. Чайковского
«Забыть так скоро» она пела на выпускном экзамене и в своем последнем
концерте, Антониду («Иван Сусанин» М. Глинки) пела на дебюте в Большом
театре, а Эльзу («Лоэнгрин» Р. Вагнера) —в прощальном спектакле.
В сборник не включены арии из широко известных опер, подобраны арии более
редко исполняемые; не вошли также произведения, изданные в 1966 г. в сборнике
«Арии, романсы и песни из репертуара А. В. Неждановой» (составитель В.
Подольская).
Б. АБРАМОВИЧ
- Арии
- М Глинка. Романс Антониды из оперы «Иван Сусанин» («Не о том скорблю, подруженьки...»)
- М. Мусоргский. Думка Параси из оперы «Сорочинская ярмарка».
- Н. Римский-Корсаков. Ариетта Снегурочки из оперы «Снегурочка» («Как больно
здесь!..»)
- Ариозо Снегурочки из оперы «Снегурочка» («Пригожий Лель...»)
- Песнь Шемаханской царицы из оперы «Золотой петушок»
- А. Гречанинов. Ариозо Забавы Путятишны из оперы «Добрыня Никитич»
- Г. Доницетти. Каватина Линды из оперы «Линда ди Шамуни»
- А. Тома. Полонез Филины из оперы «Миньон»
- Р. Вагнер. Сон Эльзы из оперы «Лоэнгрин»
- Л. Делиб. Колыбельная Лакме из оперы «Лакме»
- Ж. Массне. Ариозо Манон из оперы «Манон» (III действие)
- Романсы и песни
- А. Варламов. Что мне жить и тужить!.. Слова народные
- М. Глинка. Не искушай меня без нужды. Элегия. Слова Е. Боратынского
- М. Мусоргский. По-над Доном сад цветет. Слова А. Кольцова
- Н. Римский-Корсаков. В царство розы и вина — приди. Слова А. Фета
- П. Чайковский. Забыть так скоро... Слова А. Апухтина
- С. Рахманинов. Сирень. Слова Е. Бекетовой.
- Здесь хорошо... Слова Г. Галиной
- Ой не свiти, мiсяченьку. Украинская народная песня. Обработка Н. Лысенко
- М. Ипполитов-Иванов. Весной. Из цикла «Четыре провансальские песни». Слова П. Вердена, перевод Ларина
- Р. Глиэр. Русалка. Слова К. Бальмонта
- С. Василенко. Песнь любви. Из цикла «Маорийские песни». Слова К. Бальмонта.
- Дж. Каччини. Амариллис. Мадригал. Перевод Д. Усова
- Л. Бетховен. Милее всех был Джемми... Шотландская песня
- Ф. Шуберт. Баркарола. Слова Л. Штольберга, перевод А. Плещеева
- Р. Шуман. Орешник. Слова Ю. Мозена, перевод А. Ефременкова
- Дж. Россини. Альпийская пастушка. Перевод М. Улицкого
- Менуэт Экзоде. Пастораль. Обработка Ж- Векерлена, слова Фавара
- Г. Кьерульф. Песнь Сюнневе. Слова Б. Бьернсона, перевод М. Слонова
- Э. Григ. Маргарита. Слова Э. Крага, перевод В. Коломийцева
- Песня Сольвейг из музыки к драме Г. Ибсена «Пер Гюнт». Перевод А. Неждановой
- Л. Делиб. Испанская песня. Слова А. Мюссе, перевод А. Горчаковой
- К. Сен-Сане. Соловей
- К. Дебюсси. Мандолина. Слова П. Вердена, перевод В. Коломийцева
- М. Равель. Из цикла «Пять греческих народных песен». Перевод А. Глобы.
- Взгляни, там, у церкви.
- С кем сравнишь меня
После 1917 года Нежданова продолжала работать в Большом театре и концертировать; с 1924 года много выступала по радио. Среди партий, спетых ею в эти годы - Царевна Лебедь ("Сказка о царе Салтане" Римского-Корсакова), Парася ("Сорочинская ярмарка" Мусоргского ), Нинетта ("Любовь к трем апельсинам" Прокофьева ). С 1936 года преподавала в студии Большого театра, в "Оперной студии К. С. Станиславского", с 1943 - в Московской консерватории.
Нежданова, обладавшая великолепной, безупречной вокальной техникой, была певицей русской школы, и именно в русском репертуаре (в опере - особенно в сочинениях Римского-Корсакова) вполне раскрылся ее талант. Исключительно чистое, прозрачное, благородное, слегка "отстраненное" звучание ее сопрано очень хорошо подходило для исполнения отечественной вокальной лирики. Она была замечательным интерпретатором современной ей музыки и постоянно расширяла свой репертуар. Единственная из певиц, она выступала в духовных концертах Синодального хора (дело в том, что до 1917 года участие женщин в духовных хорах, кроме женских монастырей и институтов, не было разрешено, и для Неждановой делалось исключение как для прославленной певицы, известной своей религиозностью). Именно в расчете на ее голос были написаны партии солирующего сопрано в популярных духовных песнопениях П. Г. Чеснокова. Ее театральные роли были отмечены высокой сценической культурой, и с самого начала своего пути вплоть до последних дней Нежданова пользовалась особой любовью и уважением слушателей.
Загрузка...
