Роман И.А. Гончарова «Обломов» стал своеобразным призывом к современникам о необходимости перемены косного образа суждения. Это произведение является второй частью трилогии, в которую помимо него вошли такие романы, как «Обыкновенная история» и «Обрыв».

История создания романа «Обломов» поможет читателю разгадать замысел великого писателя и проследить этапы написания произведения.

«Сон Обломова»

Первый замысел романа «Обломов» появился у Гончарова в 1847 году. Он приступает к работе и надеется очень быстро закончить свое новое произведение. Гончаров обещает Н.А. Некрасову, редактору литературного журнала «Современник», предоставить ему рукопись для печати уже к 1848 году. Работа над романом идет тяжело и медленно. В 1849 году Гончаров публикует отрывок из него под названием «Сон Обломова». В нем раскрываются размышления автора о сути «обломовщины» и роли этого явления в социальной жизни России. Критика восприняла отрывок довольно благожелательно.

Редактор «Современника» был в восторге, но из-за того, что роман не был завершен к обещанному сроку, отношения Гончарова и Некрасова слегка разладились. По этой причине Иван Александрович обращается в журнал «Отечественные записки», обещая предоставить рукопись к 1850 году.

Поездка в Симбирск

В 1849 году Гончаров отправляется в родной город, Симбирск. Он пытается работать над романом, но успевает закончить лишь первую часть. Симбирск был уютным небольшим поселением, в котором был еще жив уклад патриархальной России. Здесь Гончаров встречает множество случаев, так называемого, обломовского сна. Помещики живут размеренной неторопливой жизнью, не испытывая тяги к прогрессу, вся их жизнь строится на труде крепостных.

Перерыв в работе

После поездки в Симбирск Гончаров сделал перерыв в работе над романом «Обломов». Написание произведения было отложено почти на семь лет. За это время писатель принял участие в кругосветном путешествии в должности секретаря-помощника Е.В. Путятина. Итогом этого путешествия стал сборник очерков «Фрегат “Паллада”». В 1857 году Гончаров отправился на лечение в Мариенбад. Там он возобновил отложенную работу по созданию романа «Обломов». Произведение, которое он никак не мог закончить в течение почти десятка лет, было завершено за месяц. За время длительного творческого перерыва Гончаров сумел до мельчайших деталей обдумать свою историю и мысленно завершить роман.

Иван Андреевич признавался, что огромное влияние на его роман оказал критик Виссарион Григорьевич Белинский. В своей статье, посвященной первой части трилогии романов Гончарова «Обыкновенной истории», Белинский говорил о том, что для дворянина, подверженного чрезмерному влиянию романтики, может использоваться совершенно иной финал, нежели в этом романе. Гончаров прислушивался к мнению критика и при создании «Обломова» воспользовался его некоторыми ключевыми замечаниями.

В 1859 году «Обломов» вышел в печать на страницах «Отечественных записок».

Прототипы героев

Обломов. Известно, что во многом образ главного героя был списан Гончаровым с самого себя. Сибаритство и неторопливая вдумчивость были его отличительными чертами. По этой причине его близкие друзья прозвали его «Принц де Лень». Многое сходится в судьбе и характерах Гончарова и его героя Обломова. Оба принадлежат к старинной семье с патриархальными устоями, неторопливы и мечтательны, но при этом обладают острым умом.

Ольга Ильинская. Прототипами возлюбленной Обломова, Ольги Ильинской, исследователи творчества Гончарова считают сразу двух женщин. Это Елизавета Толстая, к которой писатель питал самые нежные чувства, считая ее идеалом женственности и ума, и Екатерина Майкова, его близкая знакомая, которая поражала Гончарова своей целеустремленностью и активной жизненной позицией.

Агафья Пшеницына. Прообразом Агафьи Матвеевны Пшеницыной, «идеальной» обломовской женщины, с которой главный герой нашел спокойствие и уют, стала родная мать И.А. Гончарова, Авдотья Матвеевна. После смерти отца семейства заботы о воспитании мальчика взял на себя крестный отец Ивана Андреевича, а Авдотья Матвеевна погрузилась в хозяйственные дела дома, обеспечивая сытую и уютную жизнь сыну и его воспитателю.

Андрей Штольц. Собирательный образ, противопоставляющийся в романе русскому национальному характеру Обломова. Штольц становится для главного героя своеобразным катализатором, который пробуждает в нем пытливость, живость и интерес к жизни. Но длится этот эффект недолго, стоит Штольцу оставить его одного, как возвращается налет сонливости и лени.

Вывод

Роман «Обломов» был закончен И.А. Гончаровым в 1858 году, незадолго до отмены крепостного права. Он показал кризис патриархальной России, предоставив читателю самостоятельно решать, какой путь является идеальным для русского человека: сонное и мирное существование или стремление вперед, в мир преобразований и прогресса.

Роман в четырех частях

Часть первая

I

В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов. Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока. Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой. Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому свету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины. Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте. Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани. Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела. Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу. Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной. У него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не всякий день, когда человек мёл кабинет его, чего всякий день не делалось. В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены. Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей. Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало. Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи. Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью. По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки. Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет — так все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия. На этажерках, правда, лежали две-три развернутые книги, валялась газета, на бюро стояла и чернильница с перьями; но страницы, на которых развернуты были книги, покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был прошлогодний, а из чернильницы, если обмакнуть в нее перо, вырвалась бы разве только с жужжаньем испуганная муха. Илья Ильич проснулся, против обыкновения, очень рано, часов в восемь. Он чем-то сильно озабочен. На лице у него попеременно выступал не то страх, не то тоска и досада. Видно было, что его одолевала внутренняя борьба, а ум еще не являлся на помощь. Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и в прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз. Легко ли? Предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер. Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича о своих делах. Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением. По этому плану предполагалось ввести разные новые экономические, полицейские и другие меры. Но план был еще далеко не весь обдуман, а неприятные письма старосты ежегодно повторялись, побуждали его к деятельности и, следовательно, нарушали покой. Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное. Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться этим делом как следует. С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более, что ничто не мешает думать и лежа. Так и сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее. Пробило половина десятого, Илья Ильич встрепенулся. — Что ж это я в самом деле? — сказал он вслух с досадой. — Надо совесть знать: пора за дело! Дай только волю себе, так и... — Захар! — закричал он. В комнате, которая отделялась только небольшим коридором от кабинета Ильи Ильича, послышалось сначала точно ворчанье цепной собаки, потом стук спрыгнувших откуда-то ног. Это Захар спрыгнул с лежанки, на которой обыкновенно проводил время, сидя погруженный в дремоту. В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды. Захар не старался изменить не только данного ему богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых. Более ничто не напоминало старику барского широкого и покойного быта в глуши деревни. Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков. Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренне, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие. Без этих капризов он как-то не чувствовал над собой барина; без них ничто не воскрешало молодости его, деревни, которую они покинули давно, и преданий об этом старинном доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род. Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, бог знает отчего, все беднел, мельчал и наконец незаметно потерялся между не старыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею. Вот отчего Захар так любил свой серый сюртук. Может быть, и бакенбардами своими он дорожил потому, что видел в детстве своем много старых слуг с этим старинным, аристократическим украшением. Илья Ильич, погруженный в задумчивость, долго не замечал Захара. Захар стоял перед ним молча. Наконец он кашлянул. — Что ты? — спросил Илья Ильич. — Ведь вы звали? — Звал? Зачем же это я звал — не помню! — отвечал он потягиваясь. — Поди пока к себе, а я вспомню. Захар ушел, а Илья Ильич продолжал лежать и думать о проклятом письме. Прошло с четверть часа. — Ну, полно лежать! — сказал он, — надо же встать... А впрочем, дай-ка я прочту еще раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. — Захар! Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошел, а Обломов опять погрузился в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и наконец пошел к дверям. — Куда же ты? — вдруг спросил Обломов. — Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло. Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел все стороной на Обломова. — А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен — так и подожди! Не залежался еще там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел? — Какое письмо? Я никакого письма не видал, — сказал Захар. — Ты же от почтальона принял его: грязное такое! — Куда ж его положили — почему мне знать? — говорил Захар, похлопывая рукой по бумагам и по разным вещам, лежавшим на столе. — Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чем не подумаешь! — Я не ломал, — отвечал Захар, — она сама изломалась; не век же ей быть: надо когда-нибудь изломаться. Илья Ильич не счел за нужное доказывать противное. — Нашел, что ли? — спросил он только. — Вот какие-то письма. — Не те. — Ну, так нет больше, — говорил Захар. — Ну хорошо, поди! — с нетерпением сказал Илья Ильич. — Я встану, сам найду. Захар пошел к себе, но только он уперся было руками о лежанку, чтоб прыгнуть на нее, как опять послышался торопливый крик: «Захар, Захар!» — Ах ты, господи! — ворчал Захар, отправляясь опять в кабинет. — Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла! — Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой, так и ждешь, что вылетят две-три птицы. — Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! — строго заметил Илья Ильич. Захар не обнаружил никакого особенного неудовольствия, или удивления при этом приказании и упреке барина, находя, вероятно, с своей стороны и то и другое весьма естественным. — А кто его знает, где платок? — ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит. — Всё теряете! — заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там. — Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! — говорил Илья Ильич. — Где платок? Нету платка! — говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. — Да вон он, — вдруг сердито захрипел он, — под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка! И, не дожидаясь ответа, Захар пошел было вон. Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашел другой повод сделать Захара виноватым. — Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то — ничего не делаешь! — Уж коли я ничего не делаю... — заговорил Захар обиженным голосом, — стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю и мету-то почти каждый день... Он указал на середину пола и на стол, на котором Обломов обедал. — Вон, вон, — говорил он, — все подметено, прибрано, словно к свадьбе... Чего еще? — А это что? — прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. — А это? А это? — Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце и на забытую, на столе тарелку с ломтем хлеба. — Ну, это, пожалуй, уберу, — сказал Захар снисходительно, взяв тарелку. — Только это! А пыль по стенам, а паутина?.. — говорил Обломов, указывая на стены. — Это я к святой неделе убираю: тогда образа чищу и паутину снимаю... — А книги, картины обмести?.. — Книги и картины перед рождеством: тогда с Анисьей все шкафы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы все дома сидите. — Я иногда в театр хожу да в гости: вот бы... — Что за уборка ночью! Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет». — Понимаешь ли ты, — сказал Илья Ильич, — что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене! — У меня и блохи есть! — равнодушно отозвался Захар. — Разве это хорошо? Ведь это гадость! — заметил Обломов. Захар усмехнулся во все лицо, так что усмешка охватила даже брови и бакенбарды, которые от этого раздвинулись в стороны, и по всему лицу до самого лба расплылось красное пятно. — Чем же я виноват, что клопы на свете есть? — сказал он с наивным удивлением. — Разве я их выдумал? — Это от нечистоты, — перебил Обломов. — Что ты все врешь! — И нечистоту не я выдумал. — У тебя вот там мыши бегают по ночам — я слышу. — И мышей не я выдумал. Этой твари, что мышей, что кошек, что клопов, везде много. — Как же у других не бывает ни моли, ни клопов? На лице Захара выразилась недоверчивость, или, лучше сказать, покойная уверенность, что этого не бывает. — У меня всего много, — сказал он упрямо, — за всяким клопом не усмотришь, в щелку к нему не влезешь. А сам, кажется, думал: «Да и что за спанье без клопа?» — Ты мети, выбирай сор из углов — и не будет ничего, — учил Обломов. — Уберешь, а завтра опять наберется, — говорил Захар. — Не наберется, — перебил барин, — не должно. — Наберется — я знаю, — твердил слуга. — А наберется, так опять вымети. — Как это? Всякий день перебирай все углы? — спросил Захар. — Да что ж это за жизнь? Лучше бог по душу пошли! — Отчего ж у других чисто? — возразил Обломов. — Посмотри напротив, у настройщика: любо взглянуть, а всего одна девка... — А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ко, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: все поджимают под себя ноги, как гусыни... Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкафах лежала по годам куча старого, изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму... У них и корка зря не валяется: наделают сухариков, да с пивом и выпьют! Захар даже сквозь зубы плюнул, рассуждая о таком скаредном житье. — Нечего разговаривать! — возразил Илья Ильич, ты лучше убирай. — Иной раз и убрал бы, да вы же сами не даете, — сказал Захар. — Пошел свое! Все, видишь, я мешаю. — Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу. — Вот еще выдумал что — уйти! Поди-ка ты лучше к себе. — Да право! — настаивал Захар. — Вот, хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей и убрали все. И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все. — Э! какие затеи — баб! Ступай себе, — говорил Илья Ильич. Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, как и не оберешься хлопот. Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т.п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в ужас. Захар ушел, а Обломов погрузился в размышления. Через несколько минут пробило еще полчаса. — Что это? — почти с ужасом сказал Илья Ильич. — Одиннадцать часов скоро, а я еще не встал, не умылся до сих пор? Захар, Захар! — Ах ты, боже мой! Ну! — послышалось из передней, и потом известный прыжок. — Умыться готово? — спросил Обломов. — Готово давно! — отвечал Захар. — Чего вы не встаете? — Что ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно. Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать. Захар ушел, но чрез минуту воротился с исписанной и замасленной тетрадкой и клочками бумаги. — Вот, коли будете писать, так уж кстати извольте и счеты поверить: надо деньги заплатить. — Какие счеты? Какие деньги? — с неудовольствием спросил Илья Ильич. — От мясника, от зеленщика, от прачки, от хлебника: все денег просят. — Только о деньгах и забота! — ворчал Илья Ильич. — А ты что понемногу не подаешь счеты, а все вдруг? — Вы же ведь все прогоняли меня: завтра да завтра... — Ну, так и теперь разве нельзя до завтра? — Нет! Уж очень пристают: больше не дают в долг. Нынче первое число. — Ах! — с тоской сказал Обломов. — Новая забота! Ну, что стоишь? Положи на стол. Я сейчас встану, умоюсь и посмотрю, — сказал Илья Ильич. — Так умыться-то готово? — Готово! — сказал Захар. — Ну, теперь... Он начал было, кряхтя, приподниматься на постели, чтоб встать. — Я забыл вам сказать, — начал Захар, — давеча, как вы еще почивали, управляющий дворника прислал: говорит, что непременно надо съехать... квартира нужна. — Ну, что ж такое? Если нужна, так, разумеется, съедем. Что ты пристаешь ко мне? Уж ты третий раз говоришь мне об этом. — Ко мне пристают тоже. — Скажи, что съедем. — Они говорят: вы уж с месяц, говорят, обещали, а все не съезжаете; мы, говорят, полиции дадим знать. — Пусть дают знать! — сказал решительно Обломов. — Мы и сами переедем, как потеплее будет, недели через три. — Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели рабочие придут: ломать все будут... «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра...» — Э-э-э! слишком проворно! Видишь, еще что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я уж тебе запретил раз; а ты опять. Смотри! — Что ж мне делать-то? — отозвался Захар. — Что ж делать? — вот он чем отделывается от меня! — отвечал Илья Ильич. — Он меня спрашивает! Мне что за дело? Ты не беспокой меня, а там как хочешь, так и распорядись, только чтоб не переезжать. Не может постараться для барина! — Да как же, батюшка, Илья Ильич, я распоряжусь? — начал мягким сипеньем Захар. — Дом-то не мой: как же из чужого дома не переезжать, коли гонят? Кабы мой дом был, так я бы с великим моим удовольствием... — Нельзя ли их уговорить как-нибудь. «Мы, дескать, живем давно, платим исправно». — Говорил, — сказал Захар. — Ну, что ж они? — Что! Наладили свое: «Переезжайте, говорят, нам нужно квартиру переделывать». Хотят из докторской и из этой одну большую квартиру сделать, к свадьбе хозяйского сына. — Ах ты, боже мой! — с досадой сказал Обломов. — Ведь есть же этакие ослы, что женятся! Он повернулся на спину. — Вы бы написали, сударь, к хозяину, — сказал Захар, — так, может быть, он бы вас не тронул, а велел бы сначала вон ту квартиру ломать. Захар при этом показал рукой куда-то направо. — Ну хорошо, как встану, напишу... Ты ступай к себе, а я подумаю. Ничего ты не умеешь сделать, — добавил он, — мне и об этой дряни надо самому хлопотать. Захар ушел, а Обломов стал думать. Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, боже мой! Трогает жизнь, везде достает». Неизвестно, долго ли бы еще пробыл он в этой нерешительности, но в передней раздался звонок. — Уж кто-то и пришел! — сказал Обломов, кутаясь в халат. — А я еще не вставал — срам да и только! Кто бы это так рано? И он, лежа, с любопытством глядел на двери.

В романе «Обломов» Иван Гончаров затрагивает проблему формирования личности, выросшей в обстановке, где всячески пытались ущемить проявление самостоятельности.

Образ и характеристика Обломова поможет читателю разобраться, какими становятся люди, привыкшие с детства получать желаемое с помощью других.

Внешний образ Ильи Ильича Обломова

«Это был человек лет тридцати двух-трех, среднего роста, с темно-серыми глазами, приятной наружности».

На лице мужчины с трудом угадывались определенные эмоции. Мысли блуждали по нему, но слишком быстро исчезали, напоминая птиц.

Илья Ильич Обломов был полный. Небольшие пухлые руки, узкие плечи, бледный цвет шеи указывали на излишнюю изнеженность. В молодости барин отличался стройностью. Симпатичный блондин нравился девушкам. Сейчас он полысел. Андрей Штольц советует товарищу сбросить лишний вес, аргументируя тем, что от него клонит в сон. Посещая квартиру Обломова, он часто видит, что барин спит на ходу, ищет любой предлог, лишь бы прилечь на диван. Да и отечность дает понять, что со здоровьем плохо. Причиною могли послужить набранные килограммы.

Поднимаясь с кровати, Обломов кряхтит как старик. Он называет себя:

«ветхим, изношенным, дряблым кафтаном».

Недавно Илья Ильич посещал всевозможные светские рауты. Вскоре выход в свет стал угнетать его. Поездки по гостям обязывали к опрятному внешнему виду, а ему надоела ежедневная смена рубах, и требование быть гладковыбритым. Следить за собственным внешним видом казалось ему «глупой затеей».

В одежде всегда неряшлив. Постельное белье меняет редко. Слуга Захар часто делает ему замечания. Штольц уверяет, в таких халатах как он носит, уже давно не ходят. Носки на нем с разных пар. Рубаху мог запросто одеть навыворот, и не заметить.

«Обломов в доме всегда пребывал без галстука и жилета. Любил простор и приволье. Туфли на ногах были широки. Опуская ноги с постели, сразу же попадал в них».

Многие детали внешнего вида говорят о том, что Илья действительно ленив, потакает собственным слабостям.

Жилье и быт

Около восьми лет Илья Обломов живет в просторной съемной квартире, в самом центре Петербурга. Из четырех комнат использует лишь одну. Она служит ему и спальней, и столовой, и приемной.

«Комната, где лежал Илья, казалась отлично убранною. Там находилось бюро красного дерева, два дивана, обитые дорогой материею, шикарные ширмы с вышивками. Присутствовали ковры, занавески, картины, дорогие фарфоровые статуэтки».

Предметы интерьера относились к дорогостоящим вещам. Но это не скрашивало небрежности, исходившей из каждого уголка комнаты.

На стенах и потолке было множество паутины. Мебель укрывал толстый слой пыли. После встреч с возлюбленной Ольгой Ильинской, он приходил домой, садился на диван, и чертил на пыльном столе большими буквами ее имя. На столе помещались разные предметы. Там были и грязные тарелки, и полотенца, прошлогодние газеты, книги, с пожелтевшими страницами. В комнате Обломова находятся два дивана.

Отношение к учебе. Образование

В тринадцать лет Илью отправили учиться в пансион в Верхлево. Обучение грамоте не привлекало паренька.

«Отец и мать посадили Илюшу за книгу. Это стоило громких воплей, слез и капризов».

Когда следовало отбывать на обучение, приходил к матери, просил остаться дома.

«Он печальный приходил к маме. Та знала причину, и тайно вздыхала о разлуке с сыном на целую неделю».

В университете учился без энтузиазма. Абсолютно не интересовался дополнительной информацией, читал то, что задавали преподаватели.

Его устраивали записи в тетрадке.

В жизни студента Обломова присутствовало увлечение поэзией. Товарищ Андрей Штольц приносил ему разнообразные книги из семейной библиотеки. Сначала он с восторгом прочитывал их, а вскоре забросил, что и следовало от него ожидать. Илье удалось окончить университет, но должные знания не отложились в его голове. Когда потребовалось проявить свои познания в юриспруденции и математике, Обломов не справился. Всегда считал, что учеба послана человеку как расплата за грехи.

Служба

После обучения время пролетало быстрее.

Обломов «так и не подвинулся ни на каком поприще, продолжал стоять у порога собственной арены».

Следовало что-то делать, и он принял решение ехать в Петербург, чтобы зарекомендовать себя на службе канцелярским писарем.

В 20 лет он был достаточно наивен, определенные взгляды на жизнь можно было списать на неопытность. Юноша был уверен, что

«чиновники составляли дружную, тесную семью, волнующуюся о взаимном спокойствии и удовольствиях».

Так же он верил, что нет надобности посещать службу ежедневно.

«Слякоть, жара или просто отсутствие желания всегда могут послужить законным предлогом к нехождению на работу. Илья Ильич огорчился, когда увидел, что надобно быть на службе четко придерживаясь расписания. Исстрадался от тоски, несмотря на снисходительного начальника».

Проработав два года, допустил серьезную ошибку. При отправке важного документа, перепутал Астрахань с Архангельском. Дожидаться выговора не стал. Написал рапорт об уходе, а перед этим пребывал дома, прикрываясь пошатнувшимся здоровьем.

После произошедших обстоятельств не предпринимал попыток вернуться на службу. Он радовался тому, что ему не нужно теперь:

«с девяти до трех, или с восьми до девяти писать доклады».

Теперь он точно уверен, что труд не может сделать человека счастливым.

Отношения с окружающими

Илья Ильич кажется тихим, абсолютно неконфликтным.

«Наблюдательный человек, взглянув мельком на Обломова, сказал бы: «Добряк, простота!»

Его общение со слугою Захаром уже с первых глав может кардинально поменять о не мнение. Он часто повышает голос. Лакей действительно заслуживает небольшой встряски. Барин платит ему за поддержание порядка в квартире. Он же часто откладывает уборки. Находит сотни причин, почему сегодня убраться невозможно. В доме уже есть клопы, тараканы, изредка пробегает мышь. Именно за всяческие нарушения его ругает барин.

В квартиру приходят гости: бывший сослуживец Обломова Судьбинский, литератор Пенкин, земляк Тарантьев. Каждый из присутствующих рассказывает лежащему в постели Илье Ильичу о насыщенной событиями жизни, приглашают прогуляться, развеяться. Однако он всем отказывает, ему в тягость выход из дому. Барин боится, чтоб его не просквозило. В каждом предложении он видит проблему, ожидает подвоха.

«Обломов хоть и ласков со многими, но любит искренне одного, верит ему одному, может потому, что вырос, и жил с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц».

Станет понятно, что несмотря на равнодушие ко всякого рода развлечениям, Обломов не вызывает неприязни у людей. Они все равно хотят подбодрить его, предпринимают очередную попытку вытянуть из любимой постели.

Проживая у вдовы Пшеницыной, Илья с превеликим удовольствием возится с ее ребятишками, обучает их грамоте. С тетей своей возлюбленной Ольги Ильинской он с легкостью находит общие темы для разговора. Все это доказывает простоту Обломова, отсутствие заносчивости, которая присуща многим помещикам.

Любовь

С Ольгой Ильинской Обломова познакомит его друг Андрей Штольц. Ее игра на фортепиано произведет на него неизгладимое впечатление. Дома Илья всю ночь не сомкнул глаз. В мыслях он рисовал образ новой знакомой. Каждую черточку лица вспоминал с трепетом. После этого, стал часто бывать в имении Ильинских.

Признавшись Ольге в любви, повергнет ее в смущение. Они долго не виделись. Обломов переезжает жить на съемную дачу, расположенную возле дома его возлюбленной. Никак не мог совладать с собой, чтобы вновь посетить ее. Но судьба сама сведет их, организуя им случайную встречу.

Окрыленный чувствами, Обломов меняется в лучшую сторону.

«Он встает в семь часов. На лице нет ни усталости, ни скуки. Рубашки с галстуками поблескивают, как снег. Сюртук его прекрасно сшит».

Чувства положительно сказываются на его самообразовании. Он читает книги, не лежит без дела на диване. Пишет управляющему имением письма с просьбами, и указаниями поправить положение поместья. До отношений с Ольгой он всегда откладывал это на потом. Мечтает о семье, детях.

Ольга все больше убеждается в его чувствах. Он выполняет все ее поручения. Однако «обломовщина» не отпускает героя. Вскоре ему начинает казаться, что он:

«находится у Ильинской на службе».

В его душе происходит борьба между апатией и любовью. Обломов считает, что невозможно испытывать симпатию к такому как он. «Любить такого смешно, с дряблыми щеками и сонным взором».

На его догадки девушка отвечает плачем и страданиями. Видя искренность в ее чувствах, жалеет о сказанном. Спустя время снова начинает искать причину, чтобы избегать встреч. А когда любимая в сама приезжает к нему, не может насмотреться на ее красоту, и решает сделать ей предложение руки и сердца. Однако сложившийся уклад жизни берет свое.

Я окончательно постиг поэзию лени, и это единственная поэзия, которой я буду верен до гроба.
И.А. Гончаров

«Обломов» – самое известное и значительное произведение Гончарова, первая психологическая монография в русской литературе. Работа над романом продолжалась более 10 лет. В 1849 году в «Современнике» была напечатана глава из будущего романа – «Сон Обломова» . В 1850 году была написана первая часть. Лишь в 1857 писатель вернётся к работе над «Обломовым», находясь в Мариенбаде, где в течение семи недель были написаны остальные три части романа. В 1859 году роман был опубликован в «Отечественных записках» , произведя сильнейшее впечатление на современников. Русский публицист П.А. Кропоткин писал в начале 20 века: «Впечатление, которое этот роман произвёл в России, не поддаётся описанию». Слово «обломовщина» сразу вошло в активный лексикон, так как оно, по словам критика Д.И. Писарева, «осязательно характеризует один из существенных пороков нашей русской жизни».

Своим романом Гончаров закрыл в русской литературе тему «лишнего человека» , показав в образе Обломова героя, в котором комплекс «лишнего человека» был доведён до парадокса и абсурда: если прежние «лишние люди» духовно ощущали себя выпавшими из современности, то Обломов физически выпадает из действительной жизни, сумев идейно обосновать свою пассивность и апатию. Не случайно в первых четырёх главах представлены посетители Обломова, которые ведут как будто активный образ жизни. Однако это иллюзия, и существование их не менее бесполезно и бесцельно, чем существование самого Обломова. Судьбинский – чиновник до мозга костей. Волков – повеса, живущий между балами и театром с хорошенькими актрисами. Пенкин – пародия на современных Гончарову литераторов. Тарантьев – вымогатель и грубиян. Алексеев настолько безлик, что его не уважает даже Захар. Жизненные устремления этих героев не могут увлечь Обломова и не стоят того, чтобы подняться с дивана.

Кадр из к/ф "Несколько дней из жизни Обломова" (1979, реж. Никита Михалков). В роли Обломова - Олег Табаков

Судьба Обломова показана как череда неудач и разочарований. Любая попытка Обломова войти в активные отношения с жизнью заканчивается провалом. Его беда в том, что он живёт в изменившееся время и не может, подобно родителям, спокойно состариться в безмятежной Обломовке. Следуя традиции Пушкина, Лермонтова, Герцена, Тургенева, писатель проводит героя через испытание любовью , заставляющей Обломова совершить временное восхождение и пережить новое падение – уже окончательное.

Мечтательная и романтичная Ольга Ильинская, пленённая духовным изяществом Обломова, задаётся целью вытащить его из халата, возродить его к деятельной жизни. Но надежда оказывается призрачной, и сам Обломов понимает это раньше Ольги. Эпилог любовной драмы – женитьба на Агафье Матвеевне Пшеницыной, с которой Обломов не только обрёл желанный покой, но и «тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб своего существования…».

Обломову в романе противопоставлен Андрей Иванович Штольц – «образец энергии, знания, труда», по словам Гончарова. Штольц расчётлив и успешен, но при этом искренне желает помочь своему другу детства. Безупречно-деятельного Штольца автор тоже испытывает любовью. Его во многом неожиданная женитьба на Ольге Ильинской приводит к тому, что героиня, как и Лизавета Адуева из «Обыкновенной истории», начинает испытывать тоску.

Уже первые исследователи романа пришли к выводу, что в «Обломове» автор показал типическую, коренную особенность русского национального характера. Действительно, у Обломова много предшественников в русской литературе: Митрофан из комедии Фонвизина «Недоросль», Лентул из комедии Крылова «Лентяй», пушкинский Дмитрий Ларин , гоголевские старосветские помещики , гоголевский Манилов . Драматичность и особенность судьбы Обломова объяснялась сменой эпох, изменившимся порядком вещей. Не случайно в финале романа буквальное выпадение героя из времени передано через сравнение: «…он скончался без боли, без мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести».

Посвящен характерному для русского человека состоянию. Он описывает героя, впавшего в личностный застой и апатию. Произведение подарило миру термин «обломовщина» – производное от имени персонажа повествования. Гончаров создал яркий образец литературы XIX века. Книга оказалась вершиной творчества писателя. Роман входит в школьную программу русской литературы и не теряет актуальности, хотя с момента создания прошло два столетия.

История создания

«Обломов» является знаковым произведением для русской литературы XIX века. Его смысл не всегда доступен школьниками, знакомящимся с книгой в юном возрасте. Взрослые люди более глубоко рассматривают мысль, которую хотел донести автор.

Главным героем произведения является помещик Илья Обломов, образ жизни которого непонятен окружающим. Одни считают его философом, другие – мыслителем, третьи – лентяем. Автор позволяет читателю составить собственное мнение, не высказываясь о персонаже категорично.

Нельзя оценить замысел романа отдельно от истории создания произведения. Основой книги стала повесть «Лихая болесть», написанная Гончаровым несколькими годами ранее. Вдохновение настигло писателя в момент, когда общественная и политическая ситуации в России были накалены.


На тот момент образ апатичного мещанина, который не способен нести ответственность за свои поступки и решения, был типичным для страны. На идею книги повлияли рассуждения . Критик писал о появлении образа «лишнего человека» в литературных произведениях того времени. Он описывал героя как вольнодумца, неспособного на серьезные действия, мечтателя, бесполезного для социума. Облик Обломова является визуальным воплощением дворянства тех лет. В романе описаны изменения, происходящие в герое. Характеристика Ильи Ильича тонко обрисована в каждой из четырех глав.

Биография

Главный герой родился в помещичьей семье, живущей по традиционному барскому укладу. Детство Ильи Обломова прошли в родовом поместье, где жизнь не отличалась разнообразием. Родители любили мальчика. Ласковая няня баловала сказками и прибаутками. Сон и длительные восседания за трапезой были привычным делом для домашних, и Илья без труда перенял их наклонности. Его опекали от всевозможных напастей, не позволяя бороться с возникающими трудностями.


По словам Гончарова, ребенок рос апатичным и замкнутым, пока не превратился в тридцатидвухлетнего безыдейного мужчину с привлекательной внешностью. В нем отсутствовали заинтересованность чем-либо и сосредоточенность на конкретном предмете. Доход герою обеспечивали крепостные, поэтому он ни в чем не нуждался. Приказчик грабил его, место жительства постепенно приходило в негодность, а его постоянной локацией стал диван.

Описательный образ Обломова включает в себя яркие черты помещика-лентяя и является собирательным. Современники Гончарова старались не называть сыновей именем Илья, если они были тезками отцов. Нарицательности, которую обрело имя Обломова, старательно избегали.


Сатирическое описание внешности действующего лица становится продолжением вереницы «лишних людей», которую начал и продолжил . Обломов не стар, но уже обрюзг. Его лицо маловыразительно. Серые глаза не несут и тени мысли. Нарядом ему служит старый халат. Гончаров уделяет внимание внешности персонажа, отмечая его изнеженность и пассивность. Мечтатель Обломов не готов к действиям и предается лености. Трагизм героя заключается в том, что он имеет большие перспективы, но не способен реализовать их.

Обломов добр и бескорыстен. Ему не приходится прилагать ни к чему усилий, а если такая перспектива возникает, он страшится ее и демонстрирует неуверенность. Обстановка родного поместья часто снится ему, навевая сладкую тоску по родным местам. Периодически прекрасные грезы развеивают другие герои романа.


Является антагонистом Ильи Обломова. Дружба между мужчинами началась еще в детстве. Антипод мечтателя, имеющий немецкие корни Штольц избегает праздности и привык трудиться. Он критикует образ жизни, предпочитаемый Обломовым. Штольц знает, что первые попытки друга реализоваться в карьере завершились неудачей.

Переехав в Петербург юношей, Илья пытался служить в конторе, но дела не шли на лад, и он предпочел бездействие. Штольц является ярым противником пассивности и старается быть активным, хотя, понимает, что его труд предназначен не для высоких целей.


Стала женщиной, которой удалось пробудить Обломова от праздности. Любовь, поселившаяся в сердце героя, помогла покинуть привычный диван, забыть о сонливости и апатичности. Золотое сердце, искренность и широта души привлекли внимание Ольги Ильинской.

Она ценила воображение и фантазию Ильи и вместе с тем пыталась самоутвердиться посредством заботы о человеке, открестившемся от мира. Девушка вдохновлялась способностью влиять на Обломова и понимала, что их отношения не возымеют продолжения. Нерешительность Ильи Ильича стала причиной краха этого союза.


Мимолетные препятствия воспринимаются Обломовым как несокрушимые преграды. Он не способен адаптироваться и подстроиться под социальные рамки. Придумывая собственный уютный мир, отстраняется от реальности, где ему нет места.

Замкнутость стала путем к появлению простого счастья в жизни, и его принесла женщина, постоянно находившаяся рядом. сдавала квартиру, где жил герой. После разрыва с Ольгой Ильинской он нашел утешение во внимании Агафьи. Тридцатилетняя женщина влюбилась в квартиранта, и чувства при этом не требовали изменений характера или жизненного уклада.


Объединив хозяйства, понемногу они стали выказывать доверие друг другу и зажили душа в душу. Пшеницына ничего не требовала от супруга. Она довольствовалась достоинствами и не обращала внимания на недостатки. В браке родился сын Андрюша, единственная отрада Агафьи после смерти Обломова.

  • В главе «Сон Обломова» описывается, как герой грезит грозой. По народному поверью в Ильин день нельзя работать, чтобы не принять гибель от грома. Илья Ильич не работает всю жизнь. Автор оправдывает безделье персонажа верой в приметы.
  • Выходец из деревни, жизнь которой циклична, Обломов выстраивает любовные отношения по этому принципу. Знакомясь с Ильинской весной, он признается в чувствах летом, постепенно впадает в апатию осенью и старается избегать встреч зимой. Отношения между героями продлились год. Этого было достаточно для переживания яркой палитры чувств и их остывания.

  • Автор упоминает, что Обломов служил коллежским асессором и успел побыть губернским секретарем. Обе должности не соответствовали классу, к которому принадлежал помещик, и добиться их можно было усердным трудом. Сопоставив факты, легко предположить, что ленившийся и во время обучения в университете герой получил положение иным способом. Классы Пшеницыной и Обломова соответствовали, чем автор подчеркивает родство душ.
  • Жизнь с Агафьей устраивала Обломова. Любопытно, что даже фамилия женщины созвучна с деревенской природой, по которой тосковал герой.

Цитаты

Несмотря на леность, Обломов проявляет себя образованной и тонко чувствующей личностью, глубоким человеком с чистым сердцем и добрыми помыслами. Бездействие он оправдывает словами:

«…Некоторым ведь больше нечего и делать, как только говорить. Есть такое призвание».

Внутренне Обломов силен для совершения поступка. Главным шагом к изменениям в его жизни становится любовь к Ильинской. Ради нее он способен на подвиги, одним из которых становится прощание с любимым халатом и диваном. Вполне возможно, что предмет, способный столь же сильно заинтересовать героя, просто не нашелся. А раз нет интереса, зачем забывать об удобствах? Поэтому он критикует свет:

«...Дела то своего нет, они разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроются пустота, отсутствие симпатии ко всему!..»

Обломов в романе Гончарова предстает одновременно лентяем с негативной окраской и возвышенным персонажем с поэтическим дарованием. В его словах сквозят тонкие обороты и выражения, которые чужды трудяге Штольцу. Его изящные фразы манят Ильинскую и кружат голову Агафье. Мир Обломова, сотканный из мечтаний и снов, строится на мелодике поэзии, любви к уюту и гармонии, душевному спокойствию и благости:

«...Воспоминания – или величайшая поэзия, когда они воспоминания о живом счастье, или – жгучая боль, когда они касаются засохших ран».