Вроде и надо о чем-то пожалеть, но как-то не жалеется. Гадости, понятно, делают все, но я никогда не делал их намеренно.

Мне нравится заниматься музыкой. Но делать из этого труд, рутину, профессию, мне кажется, довольно глупо.

Публика в моем понимании не участвует в творческом процессе. Отношения на сцене, музицирование — для меня в этом есть соль. А вот это: «Привет, друзья, привет, Москва» — я этого не понимаю.

Мне жалко тратить время на изучение языков.

В конце 1980-х — начале 1990-х здесь самая жуть была — эта талонная система, запрещали играть… При этом мы как-то легко ко всему относились, с удовольствием занимались своим делом, не имея на это права. Но у меня нет никакой ностальгии абсолютно. Все было настолько мерзко вокруг, настолько лживо.

Мне главное, чтобы концерт состоялся внутри. Если этого не происходит, то какой бы он ни был хороший, для меня он плохой. И наоборот, он может быть неудачный внешне, но если внутри все совпало, то нормально.

Введенский — он органично мой. Я когда делал пластинки на его стихи, понял, что легко могу спеть весь двухтомник.

Последнее время вообще ничего не читаю, кроме биографий или книг об искусстве, о религии, дневников людей, которые мне интересны. Романы, большинство стихов — не могу себя заставить просто. Мне кажется, все это бессмысленно, дико.

Какие-то мелкие задачи ставит у нас искусство.

В России так и не появилась музыкальная индустрия, на что все рассчитывали, раз уж у нас капитализм. Гаркуша мне недавно сказал, что в Питере пятьсот рок-групп. Во времена рок-клуба мы были, по‑моему, пятьдесят четвертыми. Ну, может, было сто групп на весь город. А сейчас — пятьсот! Где это все? Где-то же они играют. Вот это мне непонятно.

Интернет — это инструмент, который ты можешь использовать как угодно. Самое трагическое событие, какое могло произойти в стране, произошло — это Беслан. По моральным понятиям он сравним с войной. И об этом говорили, ну, год. А потом ничего. Что толку в этом вашем потоке информации? Это все болтовня. Просто сейчас она стала более обширной — не вдесятером мы разговариваем на кухне, а нас 500 человек. Обсуждаем какую-то херню: Медведев, Путин. Фигня полная! Никакого отношения к реальной жизни это не имеет. Вот Беслан имеет — к нашей сегодняшней жизни.

Ну пришли на твой концерт 10 тысяч человек. И ты их поразил. А дальше-то что?

Глобальная задача не требует больших физических сил — она требует другого внимания. От мелочи ты можешь отмахнуться, а глобальная задача будет тебя держать.

Когда берешь любую поэму Хлебникова и начинаешь в нее въезжать, понимаешь, что он решал глобальные задачи. Понятные или непонятные, интересные тебе или нет, они изначально такие громадные, что у нас даже поставить рядом некого.

Помню, на одном из концертов Курехина, в «Октябрьском», над сценой на цепях качалась лодка, в которой сидела Алла Пугачева и вязала. И ни звука не издавала.

Курехин говорил, что музыка — вещь сиюминутная. Абсолютно с ним согласен. Это сродни тому, о чем писал Джойс. Он был уверен, что все величие, весь кайф писателя надо искать в записных книжках — именно в них вдохновение, которое его только что посетило. Все, что удачнее или неудачнее, выплескивается затем в готовое произведение, уже не то.

Был момент, когда меня учили нотам, но я честно все забыл и не хочу даже влезать в это.

Прямая речь ушла, не только из литературы, а из жизни вообще. Я бы посмотрел в глаза тому поэту, который сейчас напишет «Я вас любил, любовь еще быть может…». Мы разучились говорить: «Я вас люблю».

Западная история про оскудение, вымораживание религии — не религии даже, а именно бога — все это мне совершенно не нравится. Ведь ничего взамен-то нет — только безрадостная и тупая унылость. И я не понимаю, чем она, собственно, хороша.

Мы живем в абсурде. Мы просто этого не понимаем, но это так.

Инна Денисова

ИННА ДЕНИСОВА поговорила с музыкантом и композитором о поэзии, Pussy Riot, гениальных песнях и конце России

Я вчера специально, готовясь к интервью, посмотрела фильм Балабанова «Я тоже хочу». В нем апокалипсис наступает под песню «Голованога».

- (Смеется.) Это всего лишь песня. Ее можно по-всякому повернуть… (Задумывается.) Песню придумал давно - и Бог с ней. Музыка - одна из красок: был бы фильм про будни милиции - она бы по-другому звучала. А тут - ну да, усугубил все этой песней немного.

- Балабанов - он же о конце света снимал?

А при чем здесь свет? О конце света Триер снимает: там все глобально, образы собирательные. Я бы сказал, что Балабанов снимал о конце нашей страны. Конкретное место указано, персонажи конкретные.

Мое ощущение - что страна разваливается. Она, конечно, давно разваливается, лет сто уже. Я когда-то прочитал интересную статью: генерал Генштаба, военный историк, вывел формулу жизни государства - когда наступает пик, спад и развал. В России, согласно этой формуле, к 2020 году наступит полный развал. Учитывал все аспекты, в том числе и культурные. Пик развития русской культуры пришелся на конец XIX века. «Преступление и наказание», «Война и мир»: литература вышла за рамки национальной, стала общемировой. Признак упадка - сужение тем, например, до рамок семьи: «Брат», «Брат-2». Последние связи рвутся. Все стало мелким. Все подвергается иронии. Если говорить об апокалипсисе - ну да, наверное, так он и выглядит.

Была иллюзия в 1991 году, что все будет хорошо. Я тогда спросил у Анри Волохонского: «Анри, что происходит?» Он ответил: «Кончилась глобальная ложь». А выяснилось, что он был неправ и ничего не кончилось.

- Но ведь в ноябре этого года люди снова вышли на улицы, чтобы сказать «нет» глобальной лжи?

А результат? Сегодняшние «революционеры» ужасно похожи на бездарных ребят из комсомольских отрядов. Выглядят так же. Риторика та же. Перестали говорить человечьим языком и выдают тексты, которые я слышал от комсомольских вождей в молодости. Зачем мне все это нужно?

- Ну надо же что-то делать.

Я не знаю, я же политикой не занимаюсь. Просто считаю, что сейчас на митинги ходить бессмысленно.

Кто может - тот уедет отсюда. Из страны, где люди не знают, откуда они родом. Недавно был соцопрос - «сколько поколений своих предков вы знаете». Выяснилось, что даже прадедов знает меньше трех процентов населения! Мне, например, отец рассказал правду о смерти деда за три года до смерти, в 93-м году. Я думал, что дед погиб в Финскую. Оказалось, ни фига не в Финскую и не погиб. Дед был очень хорошим летчиком, а в войну его повесили по доносу. И отец всю жизнь боялся: мы же ездить за границу стали, анкеты заполняли с графой «репрессированные родственники». Я ставил «не имею», и никто не проверял. Так что не думаю, что сейчас, например, живется хуже, чем в конце 70-х. Для меня, во всяком случае, точно. Начало 80-х - мрачняк был. В общем, на мой взгляд, мы катились и катимся. Похоже - к концу.

- Про Pussy Riot хотела спросить. Как думаете, они вам коллеги? Все-таки панк-группа.

Ну не знаю… Не вижу там, если честно, ничего музыкального. Были бы еще песни хорошие - но по сравнению с ними Летов - Моцарт. (Думает.) Мы тоже, конечно, чудили в свое время. Но у них получилось действие без логики, а главное - без результата.

- А какой пример результативной панк-акции?

Ну вот, смотрите: Sex Pistols запретили петь песню «God Save the Queen» . Что делают люди? Снимают корабль и плывут по реке мимо Букингемского дворца, ее распевая. Потому что законы действуют только на земле, а на воде - уже нет. Ничего не нарушили. И вот это был прекрасный ход и настоящий панк-рок: просто, элегантно, весело и круто. А здесь-то чего? Как я отношусь к панк-молебну? С презрением. Уже только потому, что ни одна из важных задач - устроить гениальный панк-перформанс или действенный политический акт - решена не была.

Сегодняшние «революционеры» ужасно похожи на бездарных ребят из комсомольских отрядов.

Офигенно получилось. И я никак понять не могу, ради чего они это делали. Если ради себя и своей славы - то пошли они на фиг. Если ради людей - то людям сделали хуже. Верующие перессорились с неверующими. Путину - лишние сто тысяч: а чего это тут какие-то козявки нашу церковь трогают. Поскольку для большинства людей их действия - нелогичные и неоправданные. А действия Путина - логичные и оправданные. Какой смысл этой акции? Абсолютно пропутинский.

- А вам, как человеку верующему, было неприятно?

Меня лично этот танец никак не задел: мне искренне кажется, что Бог от чьих-то танцев не расстроится, и я не расстраиваюсь. И обличения патриарха для меня ничто. То есть даже если все мои либеральные друзья хором бросятся убеждать меня, что РПЦ плохая, - все равно не подействует. Потому что я знаю, что вера - это хорошо. Были люди и поумнее меня, которые находили в этом источник чистого счастья. Паскаль, например. А патриарх - ну что же… Если он лжет, так пусть лжет. Целует он ручки Путину? Да пусть целует: а мне-то что? У меня своих недостатков мало? Для начала неплохо собрать крупицы себя самого, чтобы потом обидно не было, что жизнь прожита бессмысленно.

А вы как относитесь к тому, что от деятелей культуры теперь требуют политической окраски? Шевчук - хороший, наш. Лагутенко - плохой, майку не надел. Земфира - плохая, ей политика неинтересна.

Ну Юра - такой. Он всегда такой был. Лагутенко - не Шевчук, другой человек. Осуждать человека за то, что он другой? Вот я и говорю - за 70 лет ничего не изменилось. Я всего этого насмотрелся в комсомоле: или ты с нами, или предатель и против нас. Пришел без пионерского галстука - предатель Родины. Даже риторика та же, обличительная.

- А вот еще песня «Свобода» Шевчука стала символом времени?

Я считаю так: у моих любимых «Битлз» было две плохие песни. Одна была у Маккартни - «Отдайте Ирландию ирландцам», а другая у Леннона - «Give Peace a Chance» , тоже, на мой взгляд, так себе песенка.

- Вы считаете, что артисту и музыканту не нужно в политику?

Каждый выбирает сам. Я не люблю рамок. Вообще. Более того - мне не нравится повторять ситуацию. Даже хорошую, которая когда-то привела к чему-то, к созданию каких-то вещей. Считаю, что дважды не войдешь в одну реку. Любое ограничение приводит меня в уныние. Поэтому, например, я не занимаюсь киномузыкой. Ощущение внутренней свободы - мне это очень важно.

- А как оно сочетается с ощущением внешней несвободы?

А не было свободы. Был момент в 91-м году - когда начался путч и быстро кончился - хорошо помню это странное ощущение. Внешняя свобода - иллюзия. Если у тебя есть что-то внутри, оно с тобой и будет. Нет - так и не будет вовсе. Любое массовое выступление меня всегда пугало. Как говорит Волков (Владимир Волков, контрабасист и давний партнер Федорова. - Ред. ), одно из имен дьявола - легион. Я - индивидуалист по сути. Толпа ограничивает свободу. Как только ты встаешь плечом к плечу с людьми, где «ты» в этот момент - непонятно.

Сто лет назад двенадцатый год был прекрасен: «Бубновый валет» устраивал диспуты о кубизме, начинали Маяковский и Крученых, появился манифест футуристов «Пощечина общественному вкусу». Можно как-то сопоставить времена?

Все перечисленное легче сопоставляется с 90-ми. С сегодняшним днем - не думаю. Вот эта участница Pussy Riot пишет: «Мы - продолжатели дела ОБЭРИУ». (Смеется.) Я увидел и подумал - о Господи! Это мне (и он-то как раз в восторге) Борис Викторов, пасынок Введенского, - мы с ним подружились недавно, очень классный дядька - эсэмэску прислал. «Смотри, вроде, как круто». Я не спорю - считает, и ради бога. Но есть нюансы. Введенский был очень верующим человеком. Очень правдивым. Викторов рассказывал, как Введенский однажды встретил на Невском Маршака. «Встретил - и сказал ему все, что о нем думаю. - И что же вы ему сказали, Александр Иванович? - Сказал, что он - подлец. - А Маршак что? - А что Маршак? Он и так об этом знает». В трамвае он мог дать пощечину человеку, выругавшемуся матом: не выносил мата в принципе, такое было отношение к языку. Поэтому когда она равняет себя с Введенским, то должна понимать, какого человек был уровня. Глубоко верующий человек, не совершивший ни одного сомнительного поступка. В одном из первых манифестов ОБЭРИУ значилось «ни слова против Бога», что в корне отличало их от футуристов. Они четко понимали границы дозволенного.

- А у вас Введенский - самый любимый поэт?

Ну что значит любимый - самый важный, наверное. Я вообще к поэзии относился довольно странно, спокойно, а тут вдруг совпало. Введенский оказался очень понятен. Я даже [композитору Владимиру] Мартынову сказал: «У меня такое ощущение, будто он для меня писал». Могу спеть любой его текст, все понимаю, не нужно перекладывать. Хармса вот не спою: он много личного вкладывает в свои тексты. Друскин (Яков Семенович Друскин - российский философ, благодаря которому были изданы многие произведения «чинарей» и обэриутов. - Ред. ), любивший музыку, сравнивал Введенского с Шёнбергом, а Хармса - с Веберном. И говорил о холоде и отстраненности Введенского и вовлеченности Хармса. Введенский - отстраненный, и это мне дико нравится, поскольку краски музыки придают словам любое настроение. Я использую его текст как музыкальный инструмент, не пытаюсь текстом внести дополнительное окрашивание. Эмоция здесь - скрытая, внутри. Поэтому эмоцию ты можешь доделать сам. Или не делать - не важно.

Самый выдающийся театр, который я видел в жизни, - группа Led Zeppelin: люди просто играют и поют.

- Альбом «Весна» вы сделали в порыве любви к Введенскому?

Ну да, даже сам не знаю, как это у меня вышло. Вовка [Волков] не приехал, был занят, мне хотелось все сделать быстрее, музыки почему-то не хотелось, и в тот момент я понял, что можно обойтись и без музыки. Совсем. Сделать акцент на тексте, который будет сам себе театром.

По сути получилось чтение стихов. Лучших текстов Введенского.

- А к современным поэтам как относитесь?

К сожалению, мало что знаю - как-то пока ничего не цепляло.

- Вот имена с афиши «Политеатра»: Линор Горалик, Вера Павлова…

-(перебивая) Женская поэзия меня вообще не интересует. Никогда не интересовала. Ни Ахматова, ни Цветаева. Там все человеческое, эмоциональное. С точки зрения каких-то вещей - даже глупое, на мой взгляд. Мандельштам для меня слишком серьезен. Мне кажется, есть два полюса: или ты серьезен, как Хлебников (но тогда ты и должен быть как Хлебников, у которого за каждым словом - вселенная), - или несерьезен совсем. «Мы живем, под собою не чуя страны» - вещь, очень привязанная к историческому контексту, сиюминутная. А у Введенского все глобально. Там нет ни счастья, ни горя. Можно воспринимать это как жуткий мрак, но, на мой взгляд, это просто констатация факта существования. Мартынов, например, считает, что на Введенском русская литература закончилась. После Введенского заниматься литературой стало бессмысленно. Даже Бродский: его тексты, минуя личность, мне совсем не близки. Когда он читает, получается замечательная театральная постановка. Виртуозная техника за минусом важных вещей, которые не затрагиваются вовсе. А у Введенского эти вещи есть всегда. Есть обращение внутрь. Он всегда разговаривает с тобой, как Бог с ребенком. Не пытается тебя запутать, наоборот, пытается твой мозг освободить. Сейчас снова все идет к усложнению. Тот же Пригов, например, дает конкретную ситуацию, привязанную к чему-то, - и для меня сразу уменьшается. Мощь бытия уходит из языка, я ее не вижу - а вижу в лучшем случае удачные словосочетания. Я вообще-то не знаток, не ценитель и не любитель поэзии - но разницу чувствую. Если бы я сам был поэтом, я бы воспринимал тексты на другом уровне. А так мне текст нужен, как инструмент, чтобы его петь. Самая гениальная песня, на мой взгляд, должна быть лишена поэзии напрочь. Как русские народные песни. Где нет поэзии, а есть констатация жизненной правды.

- А из нашего времени кто останется?

В конце 90-х все самое интересное было… Из поэтов - наверное, Хвост. В 2000-х видел три спектакля Анатолия Васильева, на мой взгляд, выдающихся совершенно - а сегодняшняя новая драма мне никак. Театр «Дерево» - стал одним из лучших театров Германии, в России не выжил бы абсолютно. А вообще самый выдающийся театр, который я видел в жизни, - группа Led Zeppelin : люди просто играют и поют.

Мартынов, конечно! Я с ним познакомился в 2000-м. И книжки у него замечательные, и музыка. Наверное, вот он останется. Терри Гиллиам. Ларс фон Триер.

- И вот еще вы.

Мы? Мы собрались и играли как умели - нам просто было весело. Я как-то серьезно не отношусь к собственной деятельности. А почему вообще должно что-то остаться? От нашего с вами времени, может, и ничего не останется. Хлебников - это была вершина эволюции. А мы чего? Мы, родства не помнящие? Хвост вот, например, еще Ахматову знал, с Бродским одна компания. А мы вообще кто? Мы - на конце времен. Все равно на обочине. В конце 80-х еще было какое-то ощущение, что мы кому-то нужны, - когда мы с помпой попали во Францию, где всем были интересны Россия и Горбачев, и казалось, что мы что-то значим, что мы самородки, - а сейчас - ну о чем говорить? Pussy Riot вот премию получили. Тот круг, к которому они принадлежат, для меня сомнительный. Хотя, может, я чего не понимаю? То, что я хочу видеть сегодня, - вещи, лишенные пафоса. Поскольку любой пафос, нацеленный на нечто «всеобщее», - лжив. Время такое лживое. А вот любой тончайший всплеск индивидуальности может быть потрясающим.

Наша встреча с Леонидом Фёдоровым случилась в одном из московских клубов на концерте Леонида Сойбельмана. Договорились побеседовать после американских гастролей АУКЦЫОНА.
Так случилось, что ваши американские гастроли совпали с потрясшими мир событиями. Какие у вас остались впечатления от сентябрьской поездки в Штаты?
Леонид Фёдоров: В Нью-Йорк мы летели на самолете голландской авиакомпании. Пока летели до Амстердама, все и случилось. Потом почти двое суток сидели в аэропорту.
Чем занимались?
Леонид: Спали да пили, чего там еще делать? Водку нам сначала не продавали. Подходим к прилавку, нас просят показать билеты. Оказывается, с нью-йоркскими билетами спиртное могут продать только за три часа до вылета. Так в первый день и не продали. У нас, правда, с собой было. На одну ночь хватило. А потом, когда там поняли, что мы надолго зависли, стали продавать. Через два дня вернулись домой. В Штатах оказались только 26 сентября. И пришлось отменить большую часть гастролей. Играли всего четыре концерта. Выступали в Бостоне, Нью-Йорке и Вашингтоне.
Мне тогда показалось, что атмосфера в Америке гораздо спокойнее, чем в России. Здесь была такая истерия благодаря средствам массовой информации! Журналисты схватились за сенсацию. Мы не первый раз были в Штатах. И существенных изменений я лично не заметил. Каким Нью-Йорк был, таким и остался. Разве что на дорогах и около мостов стало больше полицейских. Удар, конечно, мощный для всех. Но, в отличие от нас, американцы не паникуют.
Вы играли для американцев или для эмигрантской публики?
Леонид: В Штатах история не та, что в Германии, где мы поначалу играли только для немцев. В Америке люди, которые занимаются нашими гастролями, изначально ориентировались на эмигрантских слушателей. Поэтому для нас нет особой разницы - выступать в России или в Америке. Публика одинаковая.
Я знаю художника, который лучшие свои картины создавал под аукцыоновскую Птицу. Случалось ли, что вас вдохновляли на творчество немузыкальные произведения?
Леонид: Таких примеров масса. Дима Стрижев, мой хороший друг-художник, с его картинками. Я много ходил по музеям в Германии и Америке... А недавно в Пушкинском была офигительная выставка - голландская живопись. Самое сильное впечатление осталось от картины Вермеера. У него есть потрясающий портрет со спины. Более сильного впечатления за последнее время я не испытывал. Вермеер победил всех.
Какова судьба аукцыоновских мультиков? Вроде, вы собирались выпустить их на видеокассетах...
Леонид: Ну, может, мы когда-нибудь соберемся издать весь накопившийся материал: мультики, клипы... Первому мультфильму дали множество призов на различных фестивалях. Но второй, мне кажется, интереснее. Он абсолютно авангардный, не из тех, которые можно детям на ночь показывать, не Карлсон.
За свою многолетнюю историю АУКЦИОНУ доводилось выступать в самых неожиданных местах. В Германии даже в женском монастыре был концерт...
Леонид: Да, было такое, в Аахене. Там лежал в больнице барабанщик Саша Кондрашкин, который играл в СТРАННЫХ ИГРАХ, АВИА и других группах. У него была дикая травма, и он очень долго лежал в больнице. Его жена попросила собрать денег. Ей не на что было, собственно, поесть. Сашу в больнице кормили, а ее нет. Вот она и договорилась с женским монастырем. Монастырь такой маленький, монашки тихие, незаметные. На самом концерте, их, наверное, и не было.
На данный момент это самая необычная концертная площадка?
Леонид: Да нет. В 1987 году мы играли в тюрьме в Яблоневке. До сих пор помню этот концерт. Об этом выступлении договорился один фотограф, который, к сожалению, уже умер. Он в этой тюрьме сам когда-то сидел. Была у него смешная статья за порнографию. Его жена работала в Ленинградском цирке, и он как-то ночью решил поснимать голый кардебалет на арене. Его тогда застукали и дали шесть лет. Потом он, будучи уже на свободе, договорился с замполитом тюрьмы о нашем концерте. Вообще удивительно, как это могло получиться. Мы ведь не имели права по существующим на тот момент законам играть за деньги, потому что у нас не было музыкального образования. Но замполит оказался прогрессивно мыслящим, что-то придумал. Потом все наши тексты прошли кучу всяких препон... Тогда Алексей Учитель снимал фильм Рок, и он загорелся идеей снять этот наш концерт. Сначала ничего не получалось, потом дошли до какого-то генерала... В общем, бред был еще тот.
Выступали мы на асфальтовом плацу. Мы играем, впереди сидит замполит, дальше зэки. Громадный плац, скамейки. Мрачная такая картина. Ни одного хлопка. Только после выступления какое-то шевеление началось. Зэки стали тайком записки на волю передавать... После концерта пошли переодеваться в ленинскую комнату. И мы ведь тогда в ярком гриме выступали. В общем, смываем с себя эти краски, нам говорят: С вами хочет поговорить замполит. Он пришел и начал читать лекцию, что в целом все было хорошо, но вот здесь, здесь и здесь надо было петь не так, а вот так. С нами такого вообще никогда не было! Мы ведь всегда были такими отчаянными пофигистами, и чье-то мнение было по барабану. Главное, чтоб нам самим нравилось. Власть мы всерьез не признавали, может, это нас и спасло. Тех, кому наше творчество не нравилось, мы просто посылали. А тут человек высказывает свое к нам отношение, и мы ему не возражаем, потому что есть такое ощущение, что нас запросто могут оставить в этой тюрьме. Хрен его знает... Еще ведь надо представить, какие у нас в то время были рожи, и играли перед заключенными не пойми что. Программа была В Багдаде Все Спокойно. Вообще непонятно, о чем, и зачем это зэкам?
Мы поинтересовались, кто там сидит. Нам говорят: Наркоманы, убийцы, домушники. В общем, нормальные такие зэки. Никаких политзаключенных.
Поклонников, стало быть, в криминальной среде не приобрели?
Леонид: Да какие поклонники! Они воспринимали нас как п...ров и ублюдков. Это было, как перед быком красной тряпкой махать. Они сидят, а тут мы выходим! И в наших рожах такая инфантильная свобода... Думаю, для них это малоприятное ощущение. Даже была у нас мысль, что замполит это специально сделал, чтобы зэкам насолить. Типа - посмотрите, какие на воле уроды ходят.
Ощущаете ли вы, что все с вами происходящее - не случайно?
Леонид: Этому можно всегда найти подтверждение. Но не знаю, насколько я чувствителен к этим знакам. Думаю, если хочешь, они есть, не хочешь - их нет. То есть если это дано - будешь видеть, даже если этого не хочешь. А если не дано, но захочешь, все равно не увидишь.
Про себя единственное могу сказать: все важные события в моей жизни происходят очень резко. Не бывает такого, что плавно перетекаешь из одной ситуации в другую, а потом понимаешь, что, вроде, ничего особенного не произошло, но при этом многое изменилось. У меня все меняется сразу. Будто занавес закрывается. Буме! И я живу другой жизнью. Я четко знаю, что в этот момент произошло событие, которое повернуло мою жизнь в новое русло. Вот в 1986 году я очень резко бросил работу на Русских самоцветах. Меня тогда могли уволить по статье, а уволили не по статье. С тех пор я не работаю на государство. Началась совсем другая жизнь, судьбоносные встречи. С чего вдруг, откуда? Вот, например, с Хвостом. С какого рожна?
В 1989 году мы впервые полетели в Париж. И после аэропорта нас сразу повезли в ресторан. Там собралась толпа эмигрантов. Для них это был первый выезд андеграунда на официальном уровне. Конечно, была дикая помпа. Собралась масса мощных людей, был главный редактор Континента, Мамлеев с женой, какие-то священники... Я ни о ком из них слыхом не слыхивал, знать не знал. О Хвосте тоже ничего не знал. У меня есть друг Сергей Фирсов. Ему Курехин сказал, что в Париже живет Хвостенко, который написал Под Небом Голубым. Песню мы, конечно, все знали. И так вышло, что за столом мы сидели с ним рядом. Моментально определили, что мы - родственные души. И после ресторана, не заезжая в гостиницу, поехали к нему.
А идея совместного проекта появилась позднее?
Леонид: Да, тогда еще этого не было. Просто он пел свои песни, а мы восхищались. Такой был кайф! Я тогда сказал, что уже можно как-то приехать сюда. Но жена Хвоста, Римма, налетела на меня коршуном. Говорит: Нас выгнали, никогда не поедем в Союз. А в 1992 году Хвостенко сюда все-таки прилетел. На самом деле, случайно: тогда случилась голодуха, и его каким-то образом запихнули в самолет с гуманитарной помощью. Так он сюда и прибыл - нелегально. Мы тогда записали Чайник Вина. До этого я его достаточно вяло уговаривал записать альбом. Как-то сидели, пили, он по куплету напел штук тридцать песен на кассету... А в тот момент, когда он здесь появился, у меня не было желания что-то писать. Мы только закончили Бодун, я расслабился. Но потом все-таки записали Чайник Вина довольно быстро, недели за две. Не слишком напрягались.
Вы до сих пор считаете его лучшим аукцыоновским альбомом?
Леонид: Да, конечно. Это очень точная, чистая вещь. Она не придуманная. Мной, по крайней мере. И в этом кайф. Я понимаю, что когда эти песни сочиняли Хвостенко с Волхонским, для них это был колоссальный труд. Но есть масса вещей, которые придумывались абсолютно спонтанно. Сама работа с Хвостенко - кайфовая. Особенно в тот период так было. Жилец Вершин писался уже тяжелее. Хвост ведь уже старенький...
А Чайник - супер! Песни были уже напетые. Он выдавал их классно, легко. Хотя песни мрачноватые, но в этом альбоме нет напряга, чувствуется очень легкая атмосфера.
Может случиться, что вы запишете вместе еще что-нибудь?
Леонид: Почему бы нет? Только я не люблю планировать такие вещи. После Птицы я отказался от этих штук. Плановые альбомы мне не нравятся. В них есть заданность. Я люблю вещи, которые получаются спонтанно. Они могут быть намного мрачнее, но при этом ближе. Вот Жилец Вершин и Анабэна - абсолютно не плановые альбомы. Когда появляется внутреннее желание, пытаемся его реализовать. Если что-то получается - круто, не получается - фигня.
У АУКЦИОНА случаются провальные концерты?
Леонид: Очень много. Трудно сказать, от чего это зависит. День неудачный, плохой саунд, дурацкое настроение... Что угодно. Это связано с некими неподвластными нам штуками. Я могу контролировать какие-то вещи, но до определенного предела. Это нельзя спрогнозировать. Иногда в самых ужасных местах может случиться великолепный концерт. А бывает крутой фестиваль, безумные деньги, компания - супер, а на сцене ничего не происходит.
Некоторые рок-музыканты говорят о стимуляторах, как о способе увидеть вершину, к которой нужно двигаться. То есть, достаточно взглянуть на нее однажды, чтобы потом карабкаться туда самостоятельно.
Леонид: Помню, меня интересовало воздействие алкоголя. Я думал, как передать это состояние. Оказалось, не так сложно. Обмануть можно всех. Сложнее выразить ощущения абсолютно трезвого и здорового человека, с которым происходит кошмар или, скажем, он дико радуется. Трудно заставить человека испугаться, засмеяться, пережить восторг.
На самом деле, чтобы достичь чего-то в творчестве, надо просто иметь ясную голову.
Юлия БАРЕНГОЛЬЦ

– Федоров – это человек, о котором всегда ходили всевозможные слухи, домыслы и мифы. И несмотря на то, что он живет сравнительно далеко от Москвы, в Питере, эти слухи на протяжении многих лет до столицы беспрерывно докатываются и делают здесь его личность совершенно виртуальной. И люди ходят на концерты "АукцЫона" не только послушать старые хиты, но и посмотреть на человека, про которого столько говорят.

Федоров – стопроцентно великий художник, который создает великие вещи. Создает их редко, не торопясь, только по зову сердца, когда приходит вдохновение, когда приходит время общения с Богом. Он один из редчайших русских рок-музыкантов, который принципиально не интегрирован в шоу-бизнес, и один из немногих, для которого слова "интервью", "промоушн", "телепередача", "радиопрограмма" – абсолютно пустой звук. У него свои критерии – написание песни в студии и исполнение ее на концерте. Все остальное суета.

Мне приходилось брать у него интервью для своей книги "Сто магнитоальбомов советского рока". Разговор наш начался беспрецедентно. Когда я сказал, что меня интересует история создания альбом "АукцЫона" 89-го года "Как я стал предателем", что это один из лучших альбомов 80-х, что это золотой фонд нашего рока, Леня подумал-подумал и спросил: "А что, у нас такой альбом был?" И если в случае с Петкуном это была бы стопроцентная провокация и игра, то тут человек, может, пять минут назад из космоса сигнал получил, и у него сейчас какая-то темка в голове крутится. А тут я мучаю его на диктофон. Меня он воспринимал как какое-то неизбежное зло в человеческом облике. Если говорить умными словами, Федоров, мне кажется, не рефлексирует на тему своего творчества – сделали программу, вышел альбом, какие-то вещи остались в плей-листе группы. Он живет неторопливо, флегматично, медитативно, живет как знает.

Я слышал про десятки разбитых девичьих сердец. Но Федоров не ловелас, он не бегает за каждой юбкой, просто такие волны от него идут. Его поклонницы, как правило, девушки из активных, энергичные девушки шоу-бизнеса – искусствоведки, журналистки, менеджеры. Когда они видят Леню Федорова, обычно это заканчивается для них очень плачевно.

Дмитрий Озерский, автор текстов и клавишник группы "АукцЫон":

– Мы с Леней начали играть еще где-то году в 82-м, наверное. Играли года полтора-два, потом был перерыв, и в качестве "АукцЫона" мы собрались в 85-м году. С Леней мы учились вместе в политехническом институте, на факультете металловедения, технологии термической обработки металлов. Ну как все начинают – на танцах играли, на выпускных вечерах по школам. Бас-гитарист еще раньше начал с Ленькой играть, они в школе вместе учились.

Стихи для группы я писал практически с самого ее создания. Сначала немного, потому что в основном тексты приносил Олег Гаркуша, потом я гораздо больше стал писать. Раньше мы не задумывались особо. где брать тексты, довольно известная в свое время песня "Когда рабочие встают" была написана на стихи, которые кто-то из группы обнаружил в обычной советской газете. По большому счету, кроме как для группы, я ничего не писал никогда: ни стихов, ни прозы. Манера написания текстов у нас нетрадиционная для рок-музыкантов. Тексты изготавливаются по принципу либретто – уже на готовую музыку. Поэтому ситуации – я приношу тексты и говорю: мол, хорошо бы их куда-нибудь пристроить – такой не бывает. Наоборот – сначала возникает какая-то музыкальная тема. Работа над одной песней может длиться месяц, два – по четыре-пять часов в день. Бывает, что работаешь над песней, пишешь, пишешь, а от нее неожиданно остается одна строчка, которая изначально была, может, выброшена.

Я не знаю, почему в "АукцЫоне" все музыканты подолгу играют. Наверное, сам коллектив такой, хотя все, безусловно, разные, и вкусы у всех разные. Мы просто делаем то, что хотим делать. Если это еще кому-то нравится, это здорово. Естественно, что Леня главный, потому что он композитор – и что пойдет, а что не пойдет, решает практически единолично он. А противоречия чаще всего возникают из-за того, что я считаю – готово, он – нет. И наоборот. С Леней мы живем в одной квартире, нормально живем, достаточно комфортно существуем вместе. А с остальными музыкантами бывает вместе отдыхаем – трое из группы любят рыбу ловить, почти все любят грибы собирать, и Леня тоже.

Олег Гаркуша, шоумен, автор текстов и вокалист группы "АукцЫон":

– Я могу запамятовать, где-то году в 78-м, когда нынешний наш бас-гитарист Витя Бондарик дружил с моей сестрой Светой, он привел ко мне домой Леню Федорова. Они играли в молодежной группе "Фаэтон" на всяких школьных вечерах, чтобы купить различные динамики, колонки и всяческую другую рухлядь. И вот Витя познакомил Леню со мной и моей сестрой. Позже Бондарик ушел в армию, на флот, а Леня тем временем женился на Свете.

Я писал стихи, Леня писал музыку, и мы сделали первую программу в 83-м году. Практически на все мои стихотворения были написаны песни, мы разрабатывали концепцию выступления, грим, костюмы, шумы всякие между песнями. А потом, к сожалению, так получилось, что мы на два года растеряли весь состав, аппаратуру у нас украли, еще что-то произошло.

А в 85-м году опять все собрались и уже ударили по полной. Я писал стихи, был звукооператором, носильщиком проводов и аппаратуры, и просто мне нравился сам процесс. Я там где-то около сцены и на сцене присутствовал, приплясывал, ну так, дурака валял. Потом Леня попросил спеть пару слов из песни, написанной мной же. Я спел, и это было круто. С этого моя творческая жизнь и началась.

Я совсем не стремился к этому безобразию, что происходит в течение уже восемнадцати лет нашей деятельности. Конечно, в детстве я ставил какие-то пластинки и изображал певца. Но серьезно я об этом, конечно, не думал. Я был диск-жокеем, руководителем дискотеки, тогда ди-джеев не было. Ставил пластинки какие-нибудь рок-н-рольные, танцевальные, выбегал в зал, кричал "э-ге-гей", приплясывал, не то что заводил, мне самому было в кайф. Может быть, эти вещи и сыграли главную роль.

Я очень люблю спонтанные какие-то вещи. Знакомства, которые впоследствии выливаются в какие-то серьезные отношения, получаются проекты, осуществляются планы. И тогда тоже – раз, с Бурлакой познакомился, Бурлака познакомил меня с рок-клубом, в рок-клубе я познакомился уже со всеми, начиная с Гребенщикова и заканчивая Цоем. И с "АукцЫоном" все было спонтанно. Рогожина обнаружили где-то в буфете Ленинградского института культуры, Веселкин просто подошел ко мне и сказал, что хочет танцевать в группе. Тубист Миша Коловский, который у нас уже много лет играет, он тоже на запись пришел и остался вместо гитариста.

Если честно, я никогда не выпячивал грудь и не говорил, что я самый главный. Естественно, самый главный – это Леня Федоров. Я всегда во всех интервью это говорю, но, несмотря на мои официальные высказывания, мне не верят. Леня не любит давать интервью, он такой, непоказной. И я не люблю, но мне приходится, потому что никто не хочет.

Племянницу свою, старшую Ленину дочку Ксюшу, я недавно прослушивал на фестивале "Окна открой". Мы отбирали молодые коллективы для участия в фестивале, и в одной из групп играла Ксюша Федорова на клавишных. Но они, к сожалению, не прошли, даже несмотря на то, что родственник в жюри. Блата мы не потерпим. Но играет она интереснее, чем наш клавишник Дима Озерский.

Сергей Гурьев, журналист:

– Впервые "АукцЫон" я увидел в Ленинграде на открытии нового сезона рок-клуба в 86-м году. на сцене были вокалист Сергей Рогожин, естественно, Гаркуша, как основной фронтмен, и никто в зале так и не понял, что не они, а какой-то мальчик с гитарой, Леня Федоров, который делает всю музыку, и является главной фигурой в группе.

И так было до тех пор пока Рогожин не ушел из "АукцЫона" в ВИО "Форум" и в группе не возникла проблема вокалиста. Насколько мне известно, Федорова друзья долго убеждали, чтоб он пел сам. У Лени была ужасная дикция, и невозможно было разобрать ни одного слова, но пел он очень так эмоционально. Гаркуша создавал шоу для группы, делал ее доступной среднетусовочной массе. А утонченным любителям "АукцЫона" он, может быть, даже несколько мешал воспринимать творческое излучение от главной фигуры – Лени Федорова.

Единственный свой коммерческий альбом "Птица" "АукцЫон" записал более-менее случайно, совершенно не желая создать что-то коммерческое. Перед этим у них вышел трагический альбом "Бодун", лучший, мне кажется, в истории "АукцЫона" и по звуку, и по всем характеристикам. А "Птица" получилась более плоской, но коммерческой по звучанию, и некоторые песни оттуда попали на радио. После этого группу стали приглашать в Москву на концерты, и такое ощущение, что у Федорова сразу возникла огромная агрессия по отношению к коммерческой музыке. И когда чуть ли не весь российский шоу-бизнес валялся у Федорова в ногах и говорил ему: "Леня, ну запиши ты еще один такой альбом, как "Птица", – это его, наоборот, отвращало со страшной силой от всего, что имеет отношение к форматным композициям, и поворачивало в сторону авангарда.

После этого он записывал авангардные альбомы с Хвостенко, на стихи Велимира Хлебникова, знаменитый "Жилец вершин". Потом стал, как известно, сотрудничать с "Волков-трио", где они играли совершенно галимый авангард, неудобоваримый для радио. И так продолжается до сих пор. Вот уже прошло почти десять лет, как от Федорова все отчаянно пытаются добиться еще одной "Птицы". Но, как Леня объясняет, записать такой альбом – как щелкнуть пальцами, но это совершенно неинтересно, и поэтому он этого делать не будет. Но, несмотря ни на что, "АукцЫон" на протяжении этих десяти лет остается одним из очень немногих альтернатив глубоко антимузыкальному русскому року и столь же антимузыкальной современной форматной музыке, рокапопсу.

Когда я с Федоровым начал общаться живьем, мне он показался человеком достаточно нервным, замкнутым, который явно очень авторитарен на поле своей группы, а со внешним миром общается без особого энтузиазма, с трудом, и его вообще грузит необходимость с ним общаться. Во втором и последнем номере журнала "Свистопляс" (который быстро накрылся) мы сделали такую концептуальную статью про группу "АукцЫон" и проводили с Леней фотосессию. Мы приехали, привезли аппаратуру, дорогостоящего фотографа. Леня жил у Лиды Бенциановой, тогда своей невесты, в прекрасной квартире с огромной светлой комнатой. Фотограф, как воше, сказал: "Ну все, сейчас мы сделаем гениальную съемку, только бог нам мог послать такую студию". Естественно, что вытащить Федорова в настоящую студию было нереально. И хотя в нашем распоряжении были полтора часа времени и море пленки, ничего вообще из этой фотосессии не вышло. Она вся оказалась запорота. Что только Леню не просили сделать – посмотри туда, посмотри сюда, заставляли даже играть на гитаре, что-то напевать, но он строил какие-то рожи, абсолютно причем необаятельные, и смотрел в пол. Сколько на него извели пленки – не получили ни одного человеческого кадра. Было видно, что процесс с этой фотосессией для Федорова – нечто очень искусственное и глубоко ему неприятное, и он внутренне враждебно на это реагирует. В результате для журнала увеличивали какие-то старые концертные фотографии. Но все равно это было лучше, чем пользоваться результатом этой эксклюзивной фотосессии.

Ольга Барабошкина, концертный директор:

– Когда у "АукцЫона" вышел новый альбом "Птица", мне позвонил наш общий друг Кирилл Кувырдин и предложил помочь сделать группе концерты в Москве. Тогда шоу-бизнес здесь еще не начал толком развиваться, а рок-н-рольный андеграунд немного ушел, и основным источником средств к существованию были гастроли в Германии. Немецкий менеджер Кристоф, бывший таксист, устраивал Клубные туры "АукцЫона" по Германии, сразу на месяц, концертов на двадцать. Кристоф купил им такой автобусик, старый "Мерседес", и "АукцЫон" ездил из одного немецкого города в другой. Там они зарабатывали, возвращались домой и ждали следующего тура. А в России концертов практически не было. Тогда мы с Леней Федоровым и познакомились. Он невероятно обаятельный, абсолютно порядочный человек, по природе своей художник. Без сумасшествия, но в то же время не от мира сего, какой-то беззащитный. Хотя в группе Федорова называют Начальником, и он лидер прежде всего, но, если как-то по-другому судьба повернется, Леня может легко пропасть, тогда как другие выплывут.

Как-то Леню и Лешу Хвостенко уговорили прийти на радио "Максимум", они как раз заканчивали работу над альбомом "Жилец вершин". В прямой эфир, как обычно, звонили люди, задавали вопросы, но Леня все время молчал и только смотрел на тапочки. Хорошо, что хоть Хвост разговорчивый. Когда задали вопрос: "Сколько лет существует группа "АукцЫон"?" – ведущий обратился к Лене, потому что Хвостенко все-таки не имеет отношения к группе: "Ну, Леня, скажи, сколько лет "АукцЫону"?" – "Много", – сказал Леня. По-моему, это было все, что он сказал за эту передачу. Я не могу его обвинять, мне даже по кайфу такое его отношение. Но если объективно судить, то профессионально с ними сложно работать, они совершенно не желали интегрироваться в новую систему шоу-бизнеса, хотя "АукцЫон" мог бы добиться многого. Может быть и хорошо, что они таким оазисом остались. У группы есть свои слушатели, и хотя со времени выпуска последнего альбом прошло уже чуть ли не десять лет, эта аудитория не уменьшается. Федоров это подсознательно понимает и считает, что какие-то шаги популяризации совершенно не стоит делать, надо жить в своей творческой скорлупе, себя реализовать, и тогда все будет.

Леня Федоров очень любит Лешу Хвостенко. При Хвосте Леня менялся, это его вдохновляло на какую-то большую открытость и активность. Хвост сейчас то ли в Америке, то ли в Париже, много раз собирался приехать сюда, даже концерты заявлял, но так и не добрался. Я думаю, если бы Хвост приехал, Леня был бы очень рад. У Хвоста тоже отдельная история – то паспорт теряет, то еще какие-то проблемы. Мы делали акустический концерт Хвоста с "АукцЫоном" на квартире, который потом Олег Коврига выпустил на пластинке. И вот уже все собрались, группа приехала, поставили все, инструменты настроили, сидим, ждем. Хвоста одного нет. Уже и куча народу собралась, телевидение. Все час ждут Хвоста, два. Его все нет. Что такое? А Хвост, оказывается, в лифте застрял. Только с ним такое могло случиться.

В Саратове на каком-то фестивальчике "АукцЫону" не поставили второй гитарный кондек. Тогда еще Дмитрий Матковский играл на лидер-гитаре, а Ленька на ритм-гитаре. Директор Сережа Васильев начал кричать: "Вот, кондека нет, кондека нет!" А Леня сидит и говорит: "Ну слушай, оттого что ты генеришь, кондек не появится". Вот это его жизненная позиция. Другой бы заявил: "Пока не принесут кондек, на сцену не выйду!" Но для Лени это все не главное, у него другие категории в жизни, он понимает цену всему, что на самом деле важно, а что суета. В суете он не хочет принимать участия.

Олег Морозов, музыкант, модельер:

– Я, конечно, больше друг Гаркуши, но и с Ленькой мы в очень хороших отношениях. Леня, он, не знаю как сказать, не замкнутый, не скрытый, а сам в себе такой. Человек-секрет. Можно от него ждать чего угодно, но почему-то этого не происходит. Очень многие девушки, кто видел Леню, очень хотели с ним познакомится, причем те, которые обычно ни на кого не обращали внимания. Но больший плейбой в группе – это все-таки Олег Гаркуша. А Леня относится к этому всему спокойно и скорее всего стесняется. Раньше еще он очень стеснялся петь. Особенно когда начались его сольные концерты, очень робел и без бутылки не мог выходить на сцену. Но сейчас уже все нормально. Олег тоже тогда много квасил, а теперь вообще перестал пить.

Как музыкант я с "АукцЫоном" не играл, а работал, как дизайнер по костюмам. Пиджак с брошками – это идея Гаркуши была, правда большинство брошек я ему подарил. Мы с ним хотели сменить имидж группы после того, как с ней работал Кирилл Миллер, но, кроме Олега, никто не хочет меняться. Хотя у Федорова тоже есть мои вещи – свитера какие-то, футболки, рубашки. Он в них иногда выступает. Многие музыкальные инструменты, которые Гаркуша использует на сцене – тоже мой подарок, последним был рожок обходчика железнодорожных путей годов 40-х. Антикварная штука, он в него иногда дудит.

Когда "АукцЫон" приезжает в Москву, мало кто из музыкантов в гостинице живет, все по знакомым разъезжаются и отсиживаются до концерта. Олег с барабанщиком Борюсиком ко мне часто приезжают. Ленька один раз только был. Он у новой жены, Лиды, останавливается. Из-за того что Леня разошелся с женой, сестрой Олега Гаркуши, теперь он скитается по разным квартирам. Раньше у него было постоянное место жительства, дети и телефон, по которому его всегда можно было найти.

Мне кажется, что состав "АукцЫона" мало меняется потому, что, во-первых, они очень дружные и любят подшучивать друг над другом, особенно перед концертами. Во-вторых, они месяцами иногда друг друга не видят просто, а общаются в основном на гастролях и в поездках. Ленька работает с "Волков-трио", с "Ленинградом"; Гаркуша ездит со своими стихотворными вечерами по России или как ведущий шоумен; у Коли Рубанова и у Миши Коловского два своих музыкальных проекта, Борюсик Шавейников ездит с "Чижом" и еще с кем-то. Только Виктор Бондарик ни с кем не ездит. В результате все видятся довольно редко.

Вообще "АукцЫон" не старается, по словам Лени Федорова и директора, куда-то вылезать, быть известным. Есть такая история, что изначально Юрий Айзеншпис хотел раскручивать не группу "Кино", а "АукцЫон". Просто Леня отказался от этого.

Сергей Васильев, директор группы "АукцЫон":

– Группу "АукцЫон" я всегда любил, но на концерт никак не мог попасть. То времени нет, то денег, то группа заявлена, а не выступает по каким-то там техническим причинам. Первый раз попал случайно – работал гардеробщиком в ДК связи и на халяву пробрался на балкончик. Сижу, сверху ни фига не вижу, а рядом со мной сидит какая-то старушка и в бинокль музыкантов на сцене рассматривает. Я слегка удивился, что пожилые люди тоже ходят на "АукцЫон", но тем не менее наглости набрался и попросил бинокль – посмотреть ребят вблизи. Она говорит: "Пожалуйста". Сижу, смотрю в бинокль одну песню, вторую, потом стыдно стало, решил ей отдать бинокль. Она говорит: "Да смотри, я на них уже во как насмотрелась. Я мама вон того маленького, который с гитаркой прыгает". Это была мама Лени Федорова.

А еще когда я учился в институте, у нас объявили, что будет играть "АукцЫон", но концерт почему-то так и не состоялся. Обидно было. И, попав второй раз на их выступление в 93-м году, я подошел к Лене Федорову и сказал, что хочу сделать концерт в институте. Он ответил: "Ну делай". Я сказал, что хочу заплатить столько, сколько группа стоит. Леня, не задумываясь, говорит: "500 рублей". Я удивился такой маленькой цифре, но решил перестраховаться: "Это все-таки студенты, давай хотя бы 400". Он сразу согласился: "Ну хорошо, давай 400".

И на этом самом концерте у меня украли деньги. То есть я заплатил группе оговоренный гонорар, а после концерта решил рассчитаться с аппаратчиками и за зал заплатить. Сунул руку в карман, а там денег нет. Прихожу к Федорову, говорю, что деньги украли, не хватает рассчитаться 200 рублей. Он берет гонорарные деньги, отсчитывает 200, дает. А у меня первая мысль, что организаторы концертов часто так поступают: ой, у меня деньги украли, извините, спасибо, до свидания. И самое страшное было, что обо мне так и подумают. А Леня мало того что дал мне эти деньги, так он еще оставшиеся поделил на группу (в группе девять человек, я десятый) и десятую часть отдал мне. Я говорю: "Ты что, у меня только что деньги украли, а ты мне еще даешь. Ты же не знаешь, украли их у меня или я украл". На что Озерский объяснил позицию коллектива: "300 рублей – это большие деньги для одного человека, а 30 рублей – это так, фигня, и ничего не решает. Поэтому забирай деньги и не выеживайся". Я потом месяца четыре копил, но все-таки отдал им этот долг.

Концерт тот "АукцЫону" понравился, и мне предложили ехать с ними в Германию. Там тоже были свои плюсы и минусы в работе. Коллектив десять человек, и достаточно тяжело чисто психологически, когда по месяцу едешь в одном автобусе. Не важно, в какой ты должности находишься – лидер группы, музыкант, подчиненный, – все равно тяжело. А когда вернулись, ребята сказали: "Ну все, теперь ты директор". До меня у "АукцЫона" было девять директоров. Дольше всех работал Сергей Скворцов, три года, все остальные по полгода, по году, потом не выдерживали – или сами исчезали, или их выгоняли. Причем за первый год я слышал об этом от разных людей, с кем приходилось общаться. И это немножко на меня давило. Я же ничего не умел, никогда этим не занимался. В основном делал все интуитивно.

Коллектив "АукцЫона" – это одна семья, мафия такая. Текучесть кадров в группе почти нулевая – за время моей работы сменился только один музыкант. Претензий личных друг к другу может быть море, но тем не менее все живут, ладят, терпят, любят… Может быть, это политика Федорова, но я думаю, просто в нашей стране очень сложно найти человека, чтобы взять его на работу, чтобы он подходил и полностью устраивал, срабатываться люди не умеют. И если нашли такого человека, то, естественно, он уже никуда не уйдет.

Целый год я жил с Федоровым в одной коммуналке. Никаких проблем с совместным проживанием не ощущалось. Очень коммуникабельно жили. Основной плюс – это праздники. В гости далеко ходить не надо. Постучал соседу. Выпили. Поговорили. Предпочтение отдается виски, но все зависит он наличия средств на данный момент. На что хватает, то и покупаем. Деньги то есть, то нет. Если бы деньги были всегда, концерты, наверное, не игрались бы.

Сергей Шкодин как-то сказал, что "АукцЫон" – это группа, которая успешно борется со своей популярностью. Чтобы сделать популярной группу, надо снимать клипы, постоянно "светиться" на всевозможных тусовках, давать интервью. Чем больше о группе будут говорить (причем не важно, что и как), тем больший интерес к ней проявляется. Это закон шоу-бизнеса, но Федоров так не считает. Леня не любит давать интервью, ходить на ток-шоу, даже участие в фестивалях он считает никому не нужным "пиаром".

По поводу интервью могу привести такой пример. Однажды на нашем сайте проходила акция, задавали вопросы Федорову. А с Леней мы договорились, что он ответит на десять лучших, определяемых путем голосования. Закончилось голосование, приношу ему список, порядка ста вопросов получилось. Сел он с листиком бумажки, написал ответы на все вопросы и оставил их в коридоре для меня. Мы как раз тогда жили в одной квартире. Прихожу домой, смотрю – лежат ответы. Почитал, нормально, годится. Оставил на этом же месте, чтобы не забыть. С утра забираю листки, смотрю, а там все перечеркано. И на вопрос: "Что ты хочешь?" – он ответил "Ничего не хотеть". А ночью перечеркнул и написал "Хотеть!". То есть ответил на вопрос полностью противоположно. Это о чем говорит – сегодня человек думает так, завтра он думает по-другому. И это как бы нормальные вещи. Давая интервью, человек говорит то, что он думает сию минуту. Завтра может быть все наоборот.

Лида Бенцианова, жена Леонида Федорова:

– Я работала в независимой продюсерской группе "Ы", мы занимались организацией разнообразных концертов в Москве – "Мумий Тролля", "Воплей Видоплясова" и в том числе "АукцЫона". Это было семь лет назад. Конечно же, я не сразу поняла, что Леня будет моим мужем, и, собственно, таких мыслей не было вообще. У нас были разные семьи, но так получилось, что сначала мы очень долго встречались, а потом решили быть вместе. Естественно, Леня за мной ухаживал, и я за ним ухаживала. Стихи мне он не посвящал. Это очень банально, по-моему. Все эти конфетно-букетные периоды меня мало интересуют, важно же какое-то внимание человеческое, понимание. Хотя, конечно, мне приятно, когда Леня дарит цветы, я их люблю.

Мы снимаем одну квартиру в Москве, другую в Питере, и обычно два-три дня в неделю мы здесь, а остальное время там. Но сейчас практически все время живем в Питере, приезжаем только на концерты. Леня часто выступает в Москве с сольниками, потому что и одному ему тоже интересно работать, так же, как интересны эксперименты с другими группами и музыкантами.

На поклонниц я реагирую абсолютно спокойно. Мне кажется, что любой человек, который на виду, обладает способностью притягивать людей в большей или меньшей степени. Может быть, из-за того, что Леня редко обращает внимание на окружающих, все хотят с ним познакомиться, всем интересно, что это за человек. Меня не волнуют поклонницы, известность, я просто знаю, что мне нравится все, что Леня делает, и стараюсь ему не мешать. Он спрашивает мое мнение о своих песнях, не знаю, прислушивается к нему или нет. Песни он сочиняет практически каждый день, иногда с утра до вечера сидит.

Не знаю, повезло мне, что я с Леней, или нет, но другой жизни я бы не хотела. Мне не всегда легко, конечно, живется. Во-первых, мотаемся. Во-вторых, бывает, настроение у нас не совпадает. Спим мы по четыре часа. Лене больше спать не надо. Обычно мы ложимся в два и максимум до семи спим. Я привыкла, и сама первая просыпаюсь. Часов до 11 ничего не делаем – болтаем, смотрим телевизор, лежим, завтракаем. Просто все люди в это время спят, и делать особо нечего. Домашние обязанности у нас никак не распределены. Я не представляю, что Леня мне, например, скажет: "Пошла-ка бы ты, Лидочка, на кухню и приготовила обед". Никто никому ничего не говорит. Кто хочет, тот и делает. Наверное, это называется демократия.

Детей у нас общих нет, у каждого свои. Ленины дочки живут со своей мамой, а мой сын часть недели проводит с нами, а часть самостоятельно с бабушкой и няней. Сейчас летом, мы вместе жили в Питере. Леню мой сын просто обожает. Леня водил нас в свои любимые музеи, например, в Музей военно-морского флота, там всякие кораблики, пушечки.

Но чаще мы развлекаемся вдвоем – ходим в кино, в гости, редко в клубы, просто гуляем, и в церковь ходим. Напротив нашего дома в Питере Смоленское кладбище и Смоленская церковь известная. Там очень красиво и приятно прогуляться. На днях мы ездили в Репино загорать, первый раз за весь год. В прошлом году мы один день загорали на Красном море в Израиле. А больше не получается, специально мы не ездим.

С "Нашим радио" "АукцЫон" не то что поссорился, просто аукцыонщики и так не горели особым желанием выступать на "Нашествии", а "Наше радио" не захотело платить гонорар, там все бесплатно выступают. Бесплатно ездить и выступать десяти людям, которым по сорок лет и у всех дети и семьи, – это достаточно тяжело. И они отказались. Но это настолько все не важно, Лене не до этого. Ему интересно делать музыку.

Сергей Шнуров, солист группы "Ленинград":

– Наше знакомство и последующее сотрудничество с Федоровым получилось довольно случайным. Мы искали саунд-продюсера для первого альбома "Пуля", а Леня Федоров в этот момент находился в студии. Он послушал демо-кассету, ему понравилось, и он согласился с нами работать. Так что никакой романтической истории нет. Но вообще мы ходили на концерты "АукцЫона", любили и слушали его всегда.

До записи первого альбома мы играли только полгода и приходилось учиться всему. Поначалу мы совершенно не понимали, почему один трек идет в брак, а другой трек, порой и хуже сыгранный, становится главным. Федоров возился с нами долго. Я не знаю, безвозмездно или нет. Наверное, просто из интереса. Леня такой человек, если и работает за деньги, все равно у него интерес к делу на первом месте. Я не в курсе, заработал ли он на записи, я не спрашивал.

Настоящий саунд-продюсер никогда не скажет, как играть, Федоров просто позволял нам раскрыться. И наша группа в корне изменилась после такого опыта сотрудничества. Появилось понимание драйва, отдавания себя на сцене всецело. На самом деле научить этому невозможно, только собственным примером можно показать. Мы выступали вместе, на одной сцене, например, в Горбушке.

Он не относился к нам покровительственно, умные люди так себя не ведут, а Леня Федоров – умный человек. Я не знаю, благодаря Лене мы попали на большую сцену или нет. Леня на самом деле раскруткой групп не занимается, он песни пишет. Может, мы играли бы на маленькой, но, безусловно, его участие имеет место быть. Конечно, у меня есть чувство благодарности по отношению к нему, впрочем, как и у него ко мне есть чувство благодарности, потому что саунд-продюсером он ни у кого до этого не выступал. Безусловно, у нас был такой энергообмен. А под конец альбома мы провели очень много совместных пьянок.

В конце этой недели Леонид Федоров и «АукцЫон» представят альбом «На солнце» в солнечной стране Израиле. Чары слов и магия ритмов рока – об этом интервью в преддверии гастролей, а также о меланхолии и веселье, музыке, идеях и свободе. Честно и откровенно о восьми новых песнях и обо всем остальном от «заведующего всем» солнцепоклонника Леонида Федорова. Людям, которые действительно любят искусство, стоит искать его здесь и сейчас, а не в прошлом. Здесь и сейчас в буквальном смысле слова – 8 и 10 сентября в Иудейской пустыне и в Тель-Авиве.

– Леонид, в последнее время вы часто бываете в Израиле – с сольными концертами, с “АукцЫоном”, с другими проектами. Вы, пожалуй, наиболее часто выступающий здесь не израильский музыкант. Вам почему-то нравится здесь играть? Вам вообще важно, где вы играете?

– А мы сейчас разве в Израиле? На самом деле, мне все равно, где и для кого играть. Мне просто очень нравится Тель-Авив. Да и жена моя здесь всегда становится какой-то более румяной!

– Обычно у вас концерты проходят только в Тель-Авиве, а в этот ваш приезд один из концертов будет в Иудейской пустыне, рядом с горой Иродион. Вы вообще в курсе, где это, и почему концерт проходит именно там?

– Повторюсь, мне все равно, где играть, я играю там, куда зовут. Главное, чтобы сам концерт был хороший. Но я, конечно, знаю, что будет концерт в пустыне. Мне говорили, что это прекрасное место. Побывать в Иродионе – интересно, я там не был никогда.

– Вы и в прежних своих интервью многолетней давности также упоминали, что вам все равно, что за публика, сколько ее, и есть ли она вообще в зале. Это как-то изменилось с годами? Вы стали замечать людей в зале или вам по-прежнему все равно?

– Для меня это не имеет никакого значения, главное – это, то, что происходит на сцене. Единственное, что изменилось с годами – это отношению к количеству людей в зале. И если раньше мне казалось, что чем меньше зал – тем мне удобнее, то сейчас и это все равно. Я не то чтобы привык, а просто научился играть и в больших залах. Хотя, бывает по-всякому.

– Вы приезжаете с новой работой группы “АукцЫон”, альбомы которого выходят достаточно редко. Это само собой так получается или в какой-то момент вам хочется записать что-то именно с “АукцЫоном”?

– В принципе, с “АукцЫоном” я бы с удовольствием записывался хоть каждый месяц, но не хочется повторяться. Все обычно начинается с какой-то одной песни, и ты понимаешь, что вот она, та самая, из которой можно сделать что-то новое и интересное.

– А для вас лично новый альбом отличается кардинальным образом от предыдущих?

– Во-первых, мы впервые записывались полностью всей группой вживую. Кроме того, сейчас с нами начал играть трубач Юра Парфенов, и он как-то умудрился вдруг полностью изменить звучание духовой секции. В результате вся группа стала играть и звучать по-другому. Даже Волков, который тоже давно играет в “АукцЫоне”, с появлением Парфенова, тоже начал играть по-новому – на альбоме почти нет контрабаса, в основном Волков играл на клавишных инструментах. И еще это первая наша запись, где нет практически никакой студийной обработки материала. Все что записали живьем в студии – ровно то и звучит на пластинке. Более того, мы на сведении не использовали никаких эффектов и приборов – настолько кайфово было все записано! Основная масса вещей – записаны практически без дублей и наложений, при том что структура большинства композиций не была выстроена заранее.

– А все песни делались в студии или были репетиции?
– На самом деле, я буквально в течение нескольких лет пытался найти какие-то новые музыкальные линии, ходы, рифы, но потом все случилось спонтанно, и практически без репетиций. И, например, первая песня на альбоме была придумана уже прямо в студии во время записи. С другой стороны, песне “На солнце” уже несколько лет.
– Музыка “На Солнце” написана на стихи вашего клавишника Дмитрия Озерского, но ранее на ваших альбомах звучал и Хлебников, и Введенский, и даже “Слово о полку Игореве”. Как вообще вы выбираете тексты для своей музыки ?

– Все происходило достаточно случайно. Хлебников меня заинтересовал с подачи Хвоста (Алексея Хвостенко, – прим. авт.), это его идея, а потом я уже и сам втянулся. Введенским я заинтересовался тоже с подачи нашего приятеля, московского писателя Сергея Соловьева, который в свое время предложил мне сделать песню на стихи Введенского, чтобы включить ее в литературный альманах. Так песня “Сын” вышла под названием “Введенский” как приложение к книге “Фигуры Речи”. Ну а потом уже пошло-поехало… Мой друг художник Артур Молев познакомил меня с работами Дмитрия Авалиани. А идею “Слова о полку Игореве” подсказал мне Анри Волохонский, он в свое время мне показал кусочек того, что он сделал со “Словом”, и я это подхватил. На самом деле, Анри больше всего на меня повлиял в этом плане.

– Для вас ведь текст – это, прежде всего, музыка стихотворения, так?

– Да, наверное. Когда я пою, то я почти не анализирую то, что я пою, главное то, как это звучит. И только потом уже я задумываюсь, а что же я, собственно, такое спел (смеется).

– Расскажите о визуальном имидже и об аппликации, которую вы придумали для продвижения нового альбома. Говорят, ваши концерты-презентации альбома в Питере и в Москве сопровождал видеоряд, который произвел на зрителей колоссальное впечатление.

– Это все придумали и сделали наши друзья. Видеоряд делали люди из Екатеринбурга, Стас Словиковский и еще с ним ребята. Мы знакомы с ними очень давно, а впервые работали с ними еще когда делали презентацию альбома “Девушки поют”. Я, к сожалению, сам не видел ничего (смеется), все происходило за моей спиной. Но многие наши друзья до сих пор помнят этот видеоряд – и все в восторге. А идея аппликации – это тоже наши приятели из Санкт-Петербурга, работающие в крупном пиар-агентстве Great. Помимо аппликации, которая включает наш альбом при наведении камеры смартфона или планшета на любой источник света, они придумали очень много кайфовых вещей. Там целая бригада молодых креативных людей работает. У них была одна, я считаю, гениальная идея для Питера. Ведь само название “На Солнце” – очень иронично для города, где только 40 солнечных дней в году. Так вот, у нас уже пару лет как появились платные прокатные велосипеды. Они хотели на одной из велосипедных парковок поставить будку, в которой бы стояли бесплатные зонтики (потому что дождь в городе идет практически все время), и когда такой зонтик открываешь – то снизу там появляется обложка нашего альбома “На Солнце”. У них вообще было множество идей, мне все понравилось. А сделанное ими приложение для смартфона оказалось самым простым и самым дешевым.

– А как возникла идея ограниченного тиража диска с невидимыми красками, проступающими только на солнце?

– Тоже они. Мне вообще понравилось, что все их идеи шли именно от названия “На Солнце”. Да и само название, кстати говоря, родилось очень странно. У нас было несколько вариантов, в том числе “Луна упала”, которое очень нравилось Волкову, на что группа “АукцЫон”, собравшись, ему заявила: “Вова, ты знаешь, в нашем возрасте с такими названиями не шутят!” (смеется). Название “На Солнце” особенно никому не нравилось, но впоследствии оказалось, что оно дало возможность придумать много очень красивых вещей. Еще одна вещь, которую они придумали – надписи на домах, появляющиеся только когда на них попадает луч солнца (в Питере много старых нежилых домов, на стенах которых можно рисовать). Не знаю, воплотили ли они это…

– У вас помимо “АукцЫона” есть и сольное творчество, сотрудничество с Волковым, с Игорем Крутоголовым и многими другими. А в последнее время появляется также все больше кино или спектаклей с вашей музыкой. Вы как-то это отбираете это, специально пишете для кого-то музыку или люди берут уже готовое?
– В основном, конечно, берут готовое, но бывают и заказы. Как правило, получается очень смешно – заказывают музыку, мы ее делаем, а потом все, что мы делаем, вроде бы нравится, но в итоге по каким-то причинам это не подходит, и они берут уже старые записи. Проходит год, следующие люди заказывают музыку, мы ее делаем, а они берут предыдущую, и так это и продолжается, бесконечный цикл. Всем хочется “Зимы не будет”, “Летел и таял” и т.д. “Зимы не будет” по-моему аж в пяти или шести фильмах появляется!
– То есть не существует фильма или спектакля, для которых бы вы специально написали музыку?
– Ну почему же, фильмы как раз такие есть, только музыку, которую я для них писал, туда в итоге не вошла. И потом, если честно, мне не очень нравится писать для кино, потому что никак это новое российское кино не вдохновляет. А вот Волкову нравится. А я после второго просмотра говорю ему “Знаешь что, Вова, смотри это сам, а я больше это смотреть не могу!” Иногда кажется, что у львиной доли кинорежиссеров – у них какой-то свой собственный слух, и это с тем, что мне слышится – вообще никак не совпадает. Вот, например, наш с Волковым альбом “Гроза” – это тоже музыка к спектаклю была. Картина маслом: приходит совсем молодой парень, симпатичный, и говорит, что собирается ставить “Грозу”, но хочет, чтобы музыку писали только мы. Спрашивает – вы писали музыку для театра? Я посмеялся и рассказал всю эту историю, что пишу, музыка не подходит, берут старую. Мы написали, и вышло настолько буквально, как я ему рассказывал, что это очень смешно было. Он потом писал мне, извинялся за ситуацию.

– А каким образом возникали все ваши коллаборации: с Волковым, с Гринденко, с Мартыновым, Рибо, Медески, Крутоголовым? Вы кого-то искали, или же это все воля случая?
– Мне просто в какой-то момент стало не хватать “АукцЫона”, захотелось чего-то еще. Мне ведь нравится и многое другое в плане музыки, и в какой-то момент показалось, что какие-то определенные штуки, которые хотелось, я не могу делать с этой группой. Мне по-прежнему интересно и с “АукцЫоном”, потому что группа тоже постоянно меняется, но мне интересно попробовать себя и в других жанрах. Ну и, конечно же, случайность встречи с теми или иными людьми, тоже сыграли свою роль, никого специально я не искал.
– Вернемся к вашим поездкам в Израиль. Почему вы так часто здесь бываете? Вы уже сказали, что любите бывать в Тель-Авиве. С другой стороны, я знаю, что вы часто бываете и в Иерусалиме, вы ведь верующий человек, православный. Скажите, что для вас вообще Израиль?

– За последние как минимум десять лет очень много произошло в моей жизни событий, так или иначе связанных с этой страной. Мы и отдыхали здесь, и лечились, и работали, и вообще бывали столько раз, что я, наверное, уже просто привык, а может даже и полюбил. Мне здесь очень спокойно и никогда не надоедает. Хотя, казалось бы, непонятно, почему не надоедает, я ведь уже здесь практически все знаю, в Тель-Авиве – уж точно. В какой-то момент я проникся глубоким уважением к еврейскому народу со всей его историей. Да и вообще считаю, что Израиль – это форпост нашей иудео-христианской цивилизации. Ну и при своей разношерстности и разномастности, это все равно какой-то один очень сплоченный народ. Вроде бы, люди все здесь расслаблены и свободны, а с другой стороны – воюют постоянно, притом именно за эту свободу и за этот покой воюют. А в других странах люди, которые, казалось бы, должны наслаждаться свободой и покоем – они несвободные, неспокойные, хотя и не воюют вовсе, а все равно все время собачатся между собой.

Состав группы:
Леонид Федоров: вокал, электрогитара, акустическая гитара
Олег Гаркуша: шоумен, перкуссия, вокал
Виктор Бондарик: бас-гитара
Дмитрий Озерский: клавишные, перкуссия, труба
Николай Рубанов: саксофоны, бас-кларнет, жалейка
Борис Шавейников: ударные, перкуссия
Михаил Коловский: туба, тромбон
Юрий Парфенов: труба
Михаил Раппопорт: звукорежиссер

8 сентября – Сде-Бар, Иудейская пустыня, начало в 20:00 – билеты (проезд от Иерусалима от Центральной автобусной станции в сторону Текоа на автобусах маршрутов 265 и 266 – около 35 минут).

10 сентября – клуб «Барби», Тель-Авив, начало в 21:00 – билеты

Заказ билетов также в кассе «Браво ».

Страница мероприятия в фэйсбуке –