Лидия чарская рассказы для детей. Лидия ЧарскаяЗа что? Экранизации произведений л.а.чарской

Сегодня нетрудно найти информацию о русских детских писателях, тем более с очень интересной судьбой. Одна из них Чарская Лидия, писавшая детские книги, основываясь на своем личном опыте и происходящих с ней жизненных ситуациях. Ее сказки и повести написаны простым и легким языком. Они поучают доброте и очень затягивающие.

Краткая биография

Чарская Лидия Алексеевна родилась 19 января 1875 года в Царском селе. Ее воспитанием занимались сестры матери.

Затем в юношеском возрасте она окончила Павловский женский институт (ныне гимназия №209). Впечатления Чарской Лидии от обучения были настолько яркими, что нашли отражение в большинстве ее произведений.

С 15 лет писательница вела свой личный дневник, это характерно для многих творческих людей. Бо́льшая часть его была сохранена родственниками. Из этих воспоминаний родились записки гимназистки Лидии Чарской, которые впоследствии переросли в книгу.

Значительно позже у нее родился сын Юрий и это сподвигнуло Лидию стать актрисой. С этой целью она окончила училище в Петербурге. Работа приносила очень маленький доход, поэтому девушка решила издавать свои произведения.

В своем писательском деле на первое место Лидия всегда ставила нравственное воспитание нового поколения. К примеру, она выступала против телесных наказаний детей и даже написала по этому поводу статью.

В итоге посвятила всю свою жизнь творчеству: была русской детской писательницей и актрисой.

Писательская деятельность

За 20 лет плодотворного процесса творчества из-под ее руки вышло 80 повестей, 20 сказок и 200 стихотворений. Хотя ее книги были очень популярны и много раз переиздавались, денег за это она практически не получала.

Ее произведения запрещались, но все равно читались и раскупались, тайно передавались рукописи. В книгах всегда прослеживалась линия доброты, тяжелой участи, сиротства. Зачастую это были довольно банальные случаи, но описаны они очень интересным образом. Читать книги Чарской Лилии Алексеевны было одно удовольствие... просто на одном дыхании...

Отзывы и критика

Чуковский отзывался о ней не очень хорошо. Говорил, что она использует истертые образы и слова, все это не ново.

А вот Пастернак, наоборот, считал успехом стать похожим на нее, писать также легко и понятно.

Критики же подчеркивали, что она неправильно использует русский язык.

А вот признание людей и массовая любовь не оставляли ее в покое. Очень многие люди писали Чарской Лидии письма, хотели быть похожими на нее. Им нравилось творчество и подход писательницы, школьные библиотекари советовали младшему поколению читать ее книги и «воспитываться».

Марина Цветаева была в восхищении от творчества писательницы и настолько погружалась в жизнь героев и их боль, что посвящала им стихотворения.

Многие, кто очень нелестно отзывался о ней в тот период когда так было принято властями, по прошествии лет признавались, что читали ее книги и были увлечены творчеством столь талантливой писательницы.

Жизнь девушки в институте и отражение события в произведениях

В героях книг писательница акцентировала внимание на их обостренном чувстве справедливости. Все поступки и ошибки переживались персонажами очень больно, эмоционально. Критики же считали, что все действующие лица страдали истерией.

Чуковский, например, отмечает момент, когда маленькая девочка-калека просит прощения у другой: как же надо не любить себя, чтобы унижаться и просить прощения за злодеяния со словами «Ты святая». Виктор Русаков написал после этого о нем нелестный комментарий, особенно подчеркивая, что надо быть очень непорядочным, чтобы такое написать.

Начало «Записок маленькой гимназистки» знаменуется поступлением главной героини в институт, куда мать отправляет ее со слезами и без желания. В этом месте Люде тяжело, все кругом неприветливое, неродное. Но тут она подружилась с Ниной (грузинской княжной), и все заиграло другими красками. Очень подробно и интересно описаны их приключения, похождения, отношения между ними в институте. Девочки очень скучали по дому и планировали летний отдых: как поедут к Люде на Украину и потом к Нине на Кавказ. Но Нина не доживает до лета и умирает от чахотки. Люда очень болезненно переживает смерть близкой и практически единственной подруги.

Также попутно очень красиво и подробно описывается жизнь остальных девочек из института, как они дружат, переживают, ссорятся.

Затем идет описание тревог и переживаний главной героини по поводу выпускных экзаменов, бала и будущей жизни вне института. Тем более еще свежа рана после смерти лучшей подруги.

Людмила оканчивает институт с золотой медалью, теряет мать и брата, единственных родных людей, в которых можно было найти поддержку.

Завершается все действие описанием нового периода: она начинает работать гувернанткой в богатой грузинской семье, у князя, родственника ее подруги Нины. Тут она находит себя, свое предназначение и семью: становится наставницей и подругой троюродной сестры своей покойной подруги.

Книга очень трогательная и печальная. Она проникает в самую душу, заставляет задуматься.

В 20-е годы после революции и свержения царя было очень стыдно услышать, что ты институтка, как Лидия Чарская. Это звучало очень оскорбительно, к тому же на девушку-институтку показывали пальцем.

По прошествии лет ее творчество стало популярным, и фраза потеряла свой оскорбительный смысл.

Цитаты и связь с реальной жизнью

Самые популярные выражения, которые «вышли в люди» можно встретить в одном из ярких произведений Лидии Чарской «Записки маленькой гимназистки».

«Помните, нет порока хуже лжи! Ложь - это начало всякого зла».

Ее очень четкие и тонкие замечания пороков людей заставляли задуматься, затрагивали за человеческое, за живое. Очень мотивационными они были для детей разного возраста. Поучительные рассказы преподносили истину в интересной форме ситуаций, которые читатель переживал вместе с героями, всего лишь читая книгу.

Итог

Резюмируя, стоит отметить талант написания грамотных, мотивационных и поучающих произведений Лидии Чарской. Ее книги запрещали и даже делали из них постыдное оскорбление. Однако через много лет мы снова возвращаемся к тому, от чего уходили. Проблемы остались те же, обстановка только изменилась. Поэтому советуем вам читать своим детям книги этой детской писательницы, чтобы развить в них добрые и светлые чувства, привить способность признавать свои ошибки и без стеснений извиняться, иначе как тогда строить отношения и общаться с людьми?!

Произведения на сайте Lib.ru
Лидия Чурилова

Имя при рождении:	Лидия Алексеевна Воронова
Псевдонимы:	Н. Иванов
Дата рождения:
Дата смерти:
Гражданство:
Род деятельности:
Годы творчества:

Ли́дия Алексе́евна Чурилова (19 января , Санкт-Петербург , Российская империя - 18 марта , Адлер (ныне микрорайон города Сочи), СССР) - русская писательница, актриса .

Жизнь и творчество

Появилась на свет, предположительно, 19 января 1878 года в Царском селе ; в некоторых источниках как место рождения указывается Кавказ . Сведений о ее семье мало; отцом Чарской был военный инженер , полковник (на 1913 год генерал-лейтенант, СПБ адрес-календарь) Алексей Александрович Воронов, мать, о которой практически ничего не известно, скончалась в родах (если верить автобиографической повести Чарской «За что?», воспитывалась она в основном сестрами покойной матери).

Позднее отец женился повторно; в некоторых своих произведениях писательница упоминает о том, что у нее были сводные братья и сестры.

Журнал «Русская школа» в девятом номере за тот же 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: „Нет книг Чарской“». По словам Ф. Сологуба , «…популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой напряженности и пылкости…» Повести Лидии Алексеевны переводились на иностранные языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Л. Чарской.

Однако, несмотря на невероятную популярность книг Чарской среди детей и юношества, многие относились к творчеству писательницы скептически: её критиковали за однообразие сюжетов , языковые штампы, чрезмерную сентиментальность . В самом деле, многие персонажи Чарской обрисованы схематично, одни и те же ситуации кочуют из книги в книгу:

Л. Борисов в книге «Родители, наставники, поэты…» цитирует слова М. Ф. Андреевой, жены Горького :

Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал ее, не исправил фальшь и, порою - очень часто, - неграмотные выражения?

Там же приведена реплика известного театрального критика Кугеля:

…жантильное воспитание, полное пренебрежение к родному языку - вот вам и готов читатель мадам Чарской!

Чуковский, подводя итог, назвал её «гением пошлости».

Всего за 20 лет творчества из под пера писательницы вышли около 80 произведений.

Произведения

ЧАРСКАЯ Лидия (Лидия Алексеевна Чурилова) (1875-1937) - русская писательница. Чарская родилась на Кавказе в состоятельной семье. Она рано лишилась матери и всю свою любовь перенесла на отца.

Девочка ни в чём не знала отказа, росла храброй дикаркой. Лес, лодка, верховая езда - всегда был самый любимый её отдых.

Радостное детство кончилось, когда в доме появилась мачеха: девочка, горячо любившая отца, не могла этого пережить и убежала из дома. Чтобы снять домашний конфликт, будущую писательницу отвезли в Петербург и определили в закрытое учебное заведение - Павловский институт. Там она провела 7 лет. Выпускницы Института благородных девиц знали французский, немецкий или английский, музицировали, немного разбирались в медицине, в любом обществе были эталоном воспитания и хорошего тона. Многие из них в Первую мировую войну ушли на фронт сёстрами милосердия.

После сдачи экзаменов в институте лучших везли во дворец для получения медалей из рук государыни Марии Фёдоровны, под попечительством которой находился Павловский институт. Среди его воспитанниц была и Лидия Алексеевна Чурйлова, вскоре получившая известность как Лидия Чарская.

После окончания института она решила не возвращаться к семье, т. к. давно чувствовала «самое непонятное» и сильное влечение к сцене, к театру. Недавняя институтка подала прошение, выдержала конкурс и поступила на Драматические курсы при Императорском театральном училище. По окончании курсов её единственную приняли в Александрийский театр. Под именем Л. Чарская она работала в этом театре с 1898 по 1924 г.

Знаменитой актрисы из Чарской не вышло - главным делом её жизни стала литература. С начала XX в., из номера в номер, журнал «Задушевное слово» печатал повести, рассказы и стихи Чарской. Мелодраматические сюжеты быстро завоевали сердца юных читательниц. Примерно за 15 лет она написала около 80 книг.

Самая любимая тема Чарской - институт, жизнь и взаимоотношения институтских затворниц. Огромной популярностью пользовались повести «Княжна Джаваха», «Люда Вла-совская», «Записки институтки» и др. Она известна как автор исторических повестей «Паж цесаревны», «Грозная дружина», «Смелая женщина» (о героине Отечественной войны 1812 г. кавалерист-девице Н. А. Дуровой), «Газават» (о борьбе Чечни и Дагестана за национальную независимость под водительством Шамиля).

Традиционная для русской литературы тема Кавказа привлекала и Чарскую. Экзотика и красота природы, законы кавказской чести, гостеприимство, сложность межнациональных отношений - всё это нашло место в её книгах. В них она стремилась вызвать добрые чувства у юных читателей, «поддержать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и истине, сострадание к бедным, священное пламя любви к родине».

Чарская написала более 200 стихов. В 1910 г. вышла книга стихов «Весёлая дюжина», посвящённая маленькому сыну.

После 1917 г. Чарскую не печатали, книги её были изъяты из библиотек и читален. Читать её запрещали: считалось, что её «слезливые» романы не могут научить детей ничему хорошему, хотя книги её тайно читали. Ещё недавно знаменитая писательница была обречена на одинокое и голодное существование. Как-то, благодаря за помощь знаменитую актрису Е. П. Корчагину-Александровскую, Чарская написала ей: «Больная, неодетая, без обуви, я не могу даже лично поблагодарить Вас, мою родную».

Однажды с Чарской произошла история, достойная её романов. Она шла по Смоленскому кладбищу и, увидев у одной из могил стайку девочек лет тринадцати-четырнадцати, подошла к ним. Они разговорились. Узнав, что все 7 девочек учатся в одной школе на Пороховых, очень дружат и всё стараются делать вместе, опальная писательница спросила, знают ли они книги Чарской? «Да, конечно, знаем и любим!» - «Чарская - это я», - сказала Лидия Алексеевна и пригласила девочек к себе.

С тех пор они подружились - старая одинокая писательница и 7 девочек. Подружки постоянно приезжали к Чарской, помогали ей по хозяйству: носили дрова, воду, мыли полы, ходили в магазины. А потом все вместе пили чай, беседовали.

Чарская умерла в Ленинграде, в 1937 г. Перед смертью писательница подарила девочкам свои рукописи. Одну рукопись сожгли в холодную блокадную зиму; что стало с остальными - неизвестно.

Произведения Чарской любили не только юные читательницы, например, автор «Республики Шкид» Л. Пантелеев никогда не отрекался от своего детского увлечения: «А я свидетельствую: любил, люблю, благодарен за всё, что она мне дала как человеку и, следовательно, как писателю тоже».

А Марина Цветаева посвятила ей стихотворение «Памяти Нины Джавахи», в котором есть такие строки:

Смерть окончанье - лишь рассказа,

За гробом радость глубока.

Да будет девочке с Кавказа

Земля холодная легка!

Слава Богу: в России опять появился великий писатель, и я тороплюсь поскорее обрадовать этой радостью Россию.

Открыла нового гения маленькая девочка Лёля. Несколько лет назад Лёля заявила в печати:

«Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л.А. Чарскую».

А девочка Ляля подхватила:

«У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская». <…>

Эти отзывы я прочитал в журнале «Задушевное слово», где издавна принято печатать переписку детей, и от души порадовался, что новый гений сразу всеми оценён и признан. Обычно мы чествуем наших великих людей лишь на кладбище, но Чарская, к счастью, добилась триумфов при жизни. Вся молодая Россия поголовно преклоняется перед нею, все Лилечки, Лялечки и Лёлечки. <…>

Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской! По отчёту одной библиотеки дети требовали в минувшем году сочинения:

Чарской - 790 раз,
Жюля Верна - 232 раза.

Не угнаться за ней старику Жюлю Верну! <…>

И не только вся Россия, от Тифлиса до Томска, но и вся Европа влюблена в Лидию Алексеевну; французы, немцы, англичане наперерыв переводят её книги, а в Чехии, например, читатели до того очарованы ею, что, по свидетельству того же «Задушевного слова», настойчиво зовут её в Прагу: осчастливьте! Но, к радости для России, великая наша соотечественница не покинула, не осиротила нас, и благодарная родина достойно наградила её: 3 октября 1910 года была открыта всероссийская подписка для учреждения (в институте или гимназии) стипендии Л.Чарской. Не говорите же, что мы не умеем чествовать наших великих людей!

Перелистываю книги Чарской и тоже упоён до безъязычия. В них такая грозовая атмосфера, что всякий очутившийся там тотчас же падает в обморок. Это мне нравится больше всего. У Чарской даже четырёхлетние дети никак не могут без обморока. Словно смерч, она налетает на них и бросает их на землю без чувств. <…>

Три обморока на каждую книгу - такова обычная норма.

К этому так привыкаешь, что как-то даже обидно, когда в повести «Люда Влассовская» героиня теряет сознание всего лишь однажды. Её и душат и режут, а она хоть бы что. Право, это даже невежливо. Такая толстая книга, и только один обморок! То ли дело другая великолепная повесть о девочке Нине Воронской: повесть ещё не закончена, а уж Нина впадала в бесчувствие ровно одиннадцать раз! Да и как же героям Чарской хоть неделю пробыть без обморока! Она только о том и заботится, чтобы довести этих детей до бесчувствия. Ураганы, пожары, разбойники, выстрелы, дикие звери, наводнения так и сыплются на них без конца, - и какую-то девочку похитили цыгане и мучают, пытают её; а другую - схватили татары и сию минуту убьют; а эта - у беглых каторжников, и они её непременно зарежут, а вот - кораблекрушение, а вот - столкновение поездов… <…>

Какая-то фабрика ужасов эти чудесные детские книжки, и вот до какого обалдения доходит в одной из них маленькая девочка Лизочка:

«Иглы страха мурашками бегали по моему телу (иглы мурашками! - К.Ч.)… Липкий пот выступил на лбу… Волосы отделились от кожи, и зубы застучали дробным стуком во рту… Мои глаза сомкнулись от ужаса» («Белые пелеринки», гл. 19).

И через несколько строчек, конечно: «Я громко вскрикнула и лишилась сознания».

Нечего и говорить о том, что эти малые дети то и дело убегают из дому - в дебри, в тундры, в моря, в океаны, ежеминутно висят над бездонными пропастями и по всякому малейшему поводу покушаются на самоубийство.

Пробегаю воспалёнными глазами по этим огнедышащим книгам и натыкаюсь на такую страницу: маленькая девочка, калека, упала пред подругой на колени, целует ей руки, ноги и шепчет, истерически дрожа: «Я злодейка пред тобою, а ты… ты - святая. Я поклоняюсь тебе!»

Это из повести Чарской «Записки маленькой гимназистки». Девочка целует чьи-то ноги! О, как, должно быть, болело, кричало, разрывалось её маленькое сердце, прежде чем в покаянной истерике она упала пред подругой на землю.

Ты понимаешь ли, милая Лялечка, что такое, когда крохотный ребёнок вдруг до бешенства возненавидит себя, и захочет себя оплевать, и, в жажде самоунижения, всосётся в твои ноги губами: «Бей меня, топчи, унижай: я - злодейка, а ты - святая!»

Чтобы успокоиться, беру другую книгу под безмятежным заглавием «Счастливчик». Но и в ней я с ужасом читаю, как этот самый Счастливчик падает пред кем-то на колени и лепечет, истерически дрожа: «О, прогоните же меня, прогоните! Я не стою вашей ласки!» <…>

Я волнуюсь, я мучаюсь, но в новой книжке - «Щелчок» - маленький мальчик опять целует у кого-то сапоги, умоляя: «Исхлещи меня кнутом до полусмерти!» <…>

И мне становится легче: я с отрадой начинаю замечать, что мазохическое лобызание рук и ног - самое обычное занятие у этих малолетник истериков. <…>

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Так о чём же мне, скажите, беспокоиться! Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - её ремесло, надрыв - её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто - в редакции «Задушевного слова» , где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: «Ужас», «Обморок», «Болезнь», «Истерика», «Злодейство», «Геройство», «Подвиг», - и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдёт к аппаратику, защёлкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, - и, рыдая над её страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а всё винтики, пружинки, колесики!..

Конечно, я рад приветствовать эту новую победу механики. Ведь сколько чувств, сколько вдохновений затрачивал человек, чтоб создать «произведение искусства»! Теперь наконец-то он свободен от ненужных творческих мук!

Но всё же что-то тусклое, бездушно-машинное чудится в этих страницах. Как и всякие фабричные изделия, как и всякий гуртовой товар, книги, созданные этим аппаратом, чрезвычайно меж собою схожи, и только по цвету переплёта мы можем их различить. <…>

Что же это такое, обожаемая Лидия Алексеевна? Как это случилось, что вы превратились в машину? Долго ли вам ещё придётся фабриковать по готовым моделям всё те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки? Кто проклял вас таким страшным проклятием? Как, должно быть, вам самой опостылели эти истёртые слова, истрёпанные образы, застарелые, привычные эффекты, и с каким, должно быть, скрежетом зубовным, мучительно себя презирая, вы в тысячный раз выводите всё то же, всё то же, всё то же…

Но, к счастью, вы и до сих пор не догадались о вашем позоре, и, когда простодушные младенцы воспевают вас, как счастливую соперницу Пушкина, вы приемлете эти гимны как должное. Я тоже почитаю вас гением, гением пошлости. Превратить свою душу в машину, чувствовать и думать по инерции! Если какой-нибудь Дюркгейм захочет написать философский трактат «О пошлости», рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти. Здесь так полно и богато представлены все оттенки и переливы этого малоисследованного социального явления: банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусица, фарисейство, ханжество, филистерство, косность (огромная коллекция! великолепный музей!), что наука должна быть благодарна трудолюбивой писательнице.

Особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной: «Мощный Двуглавый Орёл», «Обожаемый Россией монарх» - это у неё на каждом шагу, и не мудрено, что унтеры Пришибеевы приветствуют её радостным ржанием, а какой-то Ревунов-Караулов отдал даже такой приказ: «Книга г-жи Чарской должна быть приобретена в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение… с кавалерией». <…>

Недаром Главное управление военно-учебных заведений так настойчиво рекомендует её в ротные библиотеки кадетских корпусов: её книги - лучшая прививка детским душам казарменных чувств. Но неужто начальство не заметило, что даже своё ураизготовляет она по-машинному: «Русские бежали по пятам, кроша, как месиво, бегущих», - пишет она в «Грозной дружине».

«Красавец атаман ни на минуту на переставал крошить своей саблей врага».

«Началось крошево…» <…>

Только и знает, бедняга, что «крошили», «кроша», «крошить», - зарядила одно, как граммофон. Так что хоть и читаешь: «ура», а чувствуешь: «трижды наплевать». Мёртвая, опустошённая душа! И когда дошло до того, что христолюбивое воинство ночью «искрошило» беззащитных спящих, она пролепетала с институтской ужимкою: «Сладкое чувство удовлетворённой мести!»

И, умиляясь, рассказала детям, как один христолюбивый воин поджаривал «иноверцам» пятки, собственно, поджаривал не сам, а только приказал, чтобы поджарили; сам же отошёл и отвернулся, и оттого, что он отвернулся, Чарская растроганно (но не совсем грамотно!) воскликнула: «Великодушная, добрая душа!»

Теперь, когда русская казённая школа потерпела полное банкротство даже в глазах Передонова , только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек. <…>

Вся эта система как будто нарочно к тому и направлена, чтобы из талантливых, впечатлительных девочек выходили пустые жеманницы с куриным мировоззрением и опустошённой душой. Не будем же слишком строги к обожаемой Лидии Алексеевне!

Она была очень плодовитым автором , сочиняла по три-четыре повести или романа в год, а еще стихи, сказки, песни, рассказы «для малюток» и «для юношества». Печаталась и во взрослом «Новом мире» и в детском «Задушевном слове». Ученый комитет Министерства народного просвещения почти неизменно рекомендовал ее книги в библиотеки учебных заведений, а Главное управление военно-учебных заведений — в ротные библиотеки кадетских корпусов.

«Л. А. Чарская — талантливая пересказчица исторических событий для детей среднего возраста», — писал «Голос Москвы» . «Имя Л. А. Чарской, как писательницы для детей, пользуется заслуженною популярностью. Рассказы ее живы, увлекательны и с удовольствием читаются не только детьми, но и взрослыми» , — говорилось в другой рецензии, на ее повесть «Паж цесаревны». А рецензент «Московских ведомостей» считал вполне убедительным одно лишь слово — достаточно, когда утверждал, что «имя Л. А. Чарской, как талантливой писательницы книг для юношества, достаточно известно, чтобы само могло служить достаточной рекомендацией для этой книги» .

И, наконец — едва ли не первое по авторитетности — мнение педагога и историка русской детской литературы Н. В. Чехова: «Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем числе экземпляров, то самым популярным детским писателем должна быть признана в настоящее время г-жа Л. Чарская. Актриса по профессии, г-жа Чарская обладает живою фантазиею и вполне литературным слогом. Сочинения ее всецело принадлежат к романтическому направлению в детской литературе: главный интерес их в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах героев и героинь» . И т. д., и т. п.

Слава ее росла год от года. «Известия книжных магазинов Товарищества М. О. Вольф» (а большая часть романов и повестей Чарской выходила в роскошных изданиях Вольфа) рекламировали в каждом номере от трех до десяти ее книжек . В рубрике «Rossica» тех же «Известий» читателю сообщалось о переводах произведений Чарской на французский, чешский и немецкий языки и о восторженных отзывах на эти книги западноевропейской прессы . Составная часть «Известий», ежемесячный «Вестник литературы», помещал подробные рецензии на книжки г-жи Чарской. Одна из них начиналась так:

«Взрослый человек обладает правом иметь любимые книги, почему же не предоставить этого права маленькому человеку — ребенку, если в этом любимом чтении нет ничего ни опасного, ни вредного? К чему, пользуясь преимуществами сильного, посягать на его вкусы и симпатии и стараться переделывать их по-своему?

Эти слова, — продолжал рецензент, — взятые мною из известного критического указателя «Что читать народу?», приходят мне всегда на память, когда я слышу, с каким увлечением и восторгом читают и дети, и подростки произведения Л. А. Чарской.

Действительно успех автора «Княжны Джаваха» среди читателей представляет собой явление почти небывалое, можно даже сказать, стихийное. Но г-жу Чарскую не только читают: ее любят. Между тем за последнее время раздаются правда немногие и единичные голоса против г-жи Чарской. Впрочем, безуспешно: дети и юношество за Чарскую» .

А поток восторгов бушевал все сильней и сильней.

Двум пространным статьям, появившимся позже в педагогической печати и содержавшим упреки Чарской в том, что ее произведения из институтской жизни — «пасквиль на педагогов» и что девушки находят в них «отзвук проснувшимся половым чувствам» , сдержать этот поток было явно не под силу. Наоборот, своей сбивчивостью и нелитературностью претензий они лишь подогревали ажиотаж вокруг популярного имени.

И вдруг — среди нарастающих гимнов, среди упоенных голосов «во славу» — раздался голос Корнея Чуковского. 9 сентября 1912 года в воскресном номере газеты «Речь» была напечатана его статья «Чарская».

«Слава Богу: в России опять появился великий писатель, и я тороплюсь поскорее обрадовать этой радостью Россию.

Открыла нового гения маленькая девочка Леля. Несколько лет назад Леля заявила в печати:

— Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л. А. Чарскую.

А девочка Ляля подхватила:

— У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская.

А девочка Лиля прибавила:

— Своими любимыми писателями я считаю Лермонтова, Гоголя и Чарскую.

Эти отзывы я прочитал в детском журнале «Задушевное слово», где издавна принято печатать переписку детей, и от души порадовался, что новый гений сразу всеми оценен и признан. Обычно мы чествуем наших великих людей лишь на кладбище, но Чарская, к счастью, добилась триумфов при жизни. Вся молодая Россия поголовно преклоняется пред нею, все Лилечки, и Лялечки, и Лелечки» .

Статья была полна критического сарказма. «Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской!»

К. Чуковский высмеивал «чудесные детские книжки «обожаемой Лидии Алексеевны», окрестив их «фабрикой ужасов», потому что, по его наблюдению, ни одна повесть Чарской не обходилась без серии ужасов, обмороков, истерик. «Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает!): судорога — ее ремесло, надрыв — ее постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто — в редакции «Задушевного слова», где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик, с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: Ужас. — Обморок. — Болезнь. — Истерика. — Злодейство. — Геройство. — Подвиг, — и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдет к аппаратику, защелкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, — и, рыдая над ее страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а все винтики, пружинки, колесики!.. Конечно, я рад приветствовать эту новую победу механики. Ведь сколько чувств, сколько вдохновений затрачивал прежде человек, чтоб создать «произведение искусства»! Теперь, наконец-то, он свободен от ненужных творческих мук!»

Точной и едкой демонстрацией сквозных фраз и слов Чуковский вскрывал нехитрую поэтику Чарской.

«Что же это такое, обожаемая Лидия Алексеевна? — вопрошал критик. — Как это случилось, что вы превратились в машину? Долго ли вам еще придется фабриковать по готовым моделям все те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки? Кто проклял вас таким страшным проклятием? Как должно быть вам самой опостылели эти истертые слова, истрепанные образы, застарелые, привычные эффекты, и с каким должно быть скрежетом зубовным, мучительно себя презирая, вы в тысячный раз выводите все то же, все то же, все то же…

Но, к счастью, вы и до сих пор не догадались о вашем позоре, и, когда простодушные младенцы воспевают вас как счастливую соперницу Пушкина, как недосягаемо-великого гения, вы приемлете эти гимны как должное… Я тоже почитаю вас гением, но, воистину, гением пошлости. Превратить свою душу в машину — и значит стать пошляком: чувствовать и думать по инерции. Если какой-нибудь Дюркгейм захочет написать философский трактат «О пошлости», рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти. Здесь так полно и богато представлены все оттенки и переливы этого мало исследованного социального явления: банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусица, фарисейство, ханжество, филистерство, косность (огромная коллекция! великолепный музей!), что наука должна быть благодарна трудолюбивой писательнице».

«Особенно недосягаема, по словам критика, Чарская в пошлости патриото- казарменной…», «ее книги — лучшая прививка детским душам казарменных чувств». А воспеваемый ею институт («Люда Влассовская», «Белые пелеринки», «Большой Джон» и другие) «есть гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души».

Чуковский не оставлял камня на камне от литературной репутации «обожаемой Лидии Алексеевны», от пустых заверений рецензентов, будто «»чуткое» сердце есть прежде всего у самой писательницы» и родители и педагоги могут-де сами «убедиться в благотворном влиянии литературной деятельности» Чарской .

Статья К. Чуковского имела оглушительный резонанс, и несомненно в противовес ей, чтобы как-то нейтрализовать ее, Вольф издал в следующем, 1913 году, брошюру Виктора Русакова «За что дети любят Чарскую?» Чуковский в ней не один раз именуется «злейшим врагом и хулителем» Чарской , а тон его статьи охарактеризован как «не литературный и лишенный элементарной порядочности» .

Десятилетия спустя, в наши дни, читательский успех Чарской, однако, оценивался по-разному, порой совершенно противоположно. «… Клавдия Лукашевич и Лидия Чарская были, в сущности, скромными поставщиками Вольфа и Девриена. Они не виноваты в своем успехе…» — писал в 1933 году С. Маршак . «…Чарская имела головокружительным успех, и теперь, поняв, как это трудно — добиться успеха, я вовсе не нахожу, что ее успех был незаслуженным», — писала много позднее Вера Панова .

Леонид Борисов вспоминает, как в начале 1920 года на склад Вольфа, продукция которого подлежала реквизиции, заглянула актриса Большого драматического театра и в то время заместительница комиссара просвещения по художественным делам в Петрограде М. Ф. Андреева. Она поинтересовалась: «Нет ли Чарской?» и взяла несколько ее книжек. Недели через три М. Ф. Андреева вернула их со словами: «Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему, по крайней мере, никто не редактировал ее, не убирал фальшь и порою, очень часто, неграмотные выражения? Кто-то, забыла, кто именно, хорошо отделал эту писательницу…»

Этим «кто-то» и был Корней Чуковский. Его статья о Чарской запомнилась современникам.

Итак, все ясно: насмешливый, беспощадный критик, ненавидящий в литературе ремесленничество и фальшь, расправился с «детским кумиром», а вернее сказать, с литературным кумиром мещанской России.

Здесь, пожалуй, и кончается известное об этом весьма заметном литературном эпизоде 900-х годов. Но в недавнее время открылись новые документы, рассказавшие об отношениях Чуковского и Чарской через десять лет после опубликованья его статьи. Эти отношения складывались как бы вне литературы, они лежат за ее пределами, но может быть поэтому сильнее всего говорят об отношениях людей в литературе, в деле, кровном для них .

«Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая. Дала мне две рукописи — тоже убогие. Интересно, что пишет она малограмотно. Напр<имер>: перед что всюду ставит запятую, хотя бы это была фраза: «Не смотря ни на, что». Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка. Это безобразие. Харитон получает, а она, автор 160 романов, не удостоилась. Но бормочет она чепуху, и видно совсем не понимает, откуда у нее такая слава».

Корней Чуковский участвовал в судьбе многих литераторов. Но что он хлопотал о Лидии Чарской, против которой была направлена одна из самых гневных и острых его критических статей , предположить было трудно.

В ту пору Чуковский часто встречался с молодым американским филологом Кини, представителем Ара (Ассоциации помощи голодающим) в России.

«Замечательно эгоцентрична X. <…> Кини попросил меня составить совместно с нею и Замятиным список нуждающихся русских писателей. Я был у нее третьего дня: она в постели. Думала, думала, и не могла назвать ни одного человека! Замятин тоже — обещал подумать. Это качество я замечал также в другом талантливом человеке — Добужинском. Он добр, готов хлопотать о других, но в 1921 г<оду>, сталкиваясь ежедневно с сотнями голодных людей, когда доходило дело до того, чтобы составить их списки, всячески напрягал ум и ничего не мог сделать.

Вот список для Кини, который составил я: Виктор Муйжель, Ольга Форш, Федор Сологуб, Ю. Верховский, В. Зоргенфрей, Ник. С. Тихонов, М. В. Ватсон, Иванов-Разумник, Лидия Чарская, Горнфельд, Рима Николаевна Андреева (сестра Леонида Андреева) и Ахматова» .

Включая Лидию Чарскую — наряду с Ахматовой и Сологубом — в свой список, Чуковский, конечно же, меньше всего думал о ее месте в литературе. Но он не забывал, что она труженица и что сейчас она бедствует. Поэтому в том, что она попала в его список, нет ничего удивительного. Неожиданней узнать, что Чарская писала Корнею Чуковскому письмо, полное неподдельной благодарности, ибо одно лишь сочетанье имен — Чарская и Чуковский, казалось, навсегда исключает самую возможность подобного послания. Но в архиве Чуковского обнаружено ее письмо с пометкой рукою владельца: «Получено от Лидии Чарской 3 февраля».

Напомню, что после 1918 года произведения Чарской уже не издавались , но она продолжала играть на сцене бывшего Александринского театра, в котором служила беспрерывно, начиная с 1898 года.

А К. Чуковский в эти годы — если иметь в виду его деятельность только на ниве детской литературы — немало сил отдает новой литературе для детей, строящейся во многом на отрицании принципов прежней, предреволюционной. Он фактически ее основоположник: выступает с рецензиями и статьями о детских книгах, подсказывает владельцу возникшего издательства «Радуга» Льву Клячко идею выпускать книжки для маленьких (и в «Радуге» впервые выйдут ныне знаменитые книжки для детей), дружески поддерживает начинающих в детской литературе С. Маршака и Б. Житкова, пишет лучшие свои сказки («Тараканище», 1921, «Мойдодыр», 1921, «Муха-Цокотуха», 1923 , и другие).

Однако вернемся к письму Л. Чарской. Вот оно:

Глубокоуважаемый Корней Иванович.

Нет достаточно слов, которыми я могла бы выразить Вам мою искреннюю сердечную благодарность за то, что Вы сделали для меня в этот ужасный год несправедливого моего сокращения в театре и в дни болезни.

Два дня т<ому> н<азад> я узнала лишь о том, что получкой дров из А<мериканс>кой Секции и получением помощи (ежемесячной) в КУБУ я обязана Вам.

Спасибо Вам, дорогой, за все. Слов нет. Спасибо Вам, что пришли мне на помощь в такую исключительно тяжелую для меня минуту жизни. И так деликатно, так чутко! Я получила 2 саж<ени> и червонец деньгами. (На выбор: или 3 саж<ени>. Взяла первое.) Думаю, что Вам это можно сказать. В Кубу в этом месяце получила 110 миллиардов. (За январь.)

У Вас есть дети, и за то доброе, что Вы делаете другим, они должны быть счастливы и будут, если существует справедливость на земле.

Верите ли, за весь этот год со дня моего сокращения Ю<рьевы>м из труппы и перевода в «сезонные» до мая, я впервые почувствовала, узнав о Ваших хлопотах, что свет не так уж плох, раз на земле живут такие светлые люди, как Вы и Вам подобные.

Еще раз огромное Вам спасибо за все.

Искренне преданная Вам
Лидия Чарская» .

«Думаю, что Вам это можно сказать», «… я впервые почувствовала, узнав о Ваших хлопотах, что свет не так уж плох…» — это безусловно не просто вежливые фразы, и они приобретают особый смысл, когда вспоминаешь об отношениях в литературе Чуковского и Чарской.

В этом, кажущемся на первый взгляд частным и бытовым, эпизоде проглядывает многое. Он живое свидетельство того, что представляла собой подлинная литературная критика, что такое истинный критик и каковы были реальные отношения, даже глубоко не согласных между собой в понимании искусства, литераторов.

В. И. Глоцер

Примечания

Масловская З. Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской. — Русская школа, 1911, № 9, с. 123.

Фриденберг В. За что дети любят и обожают Чарскую? — Новости детской литературы, 1912, № 6, 15 февр., с. 5.

Речь, 1912, № 247 (2201), 9 (22) сент. Цитирую по изданию: Корней Чуковский. От двух до пяти (6-е изд. Л., 1936), в котором статья «Лидия Чарская» воспроизводится с небольшой стилистической правкой автора.

См. уже цитированную статью Мариана Гловского.

Статья о Чарской была одной из выношенных, продуманных работ критика. Уже в 60-е годы, на закате жизни, размышляя о принципах своей критической деятельности, Корней Чуковский писал: «Второе мое правило (первое состояло в том, что он «лишь тогда… считал себя вправе писать о какой-нибудь книге», когда у него «создавалось собственное свежее мнение о ней, не совпадающее с общепринятым мнением». — В. Г.) никогда не писать скандачка. Критик обязан изучить свой материал досконально. Чтобы написать небольшую статейку о плодовитой беллетристке Лидии Чарской, я прочитал все 64 ее книги» (Архив К. Чуковского).

Русаков Виктор [С. Ф. Либрович]. За что дети любят Чарскую? СПб.; М., Издание Т-ва М. О. Вольф, 1913, с. 38, а также с. 6, 32.

Там же, с. 32-33.

Маршак С. О наследстве и наследственности в детской литературе. — В кн.: Маршак С. Воспитание словом. М., 1961, с. 290.

Панова Вера. Заметки литератора. Л., 1972, с. 150.

Борисов Леонид. Родители, наставники, поэты… Книга в моей жизни. 2-е изд. М., 1969, с. 82.

Уже после того как статья «Письмо Чарской Чуковскому» была написана и предложена редакциям, вышли воспоминания невестки К. Чуковского, Марины Чуковской, в которых есть такая фраза: «Известны хлопоты Корнея Ивановича за писательницу Лидию Чарскую» («В жизни и в труде». — В кн.: Воспоминания о Корнее Чуковском / Сост. К. И. Лозовская, З. С. Паперный, Е. Ц. Чуковская. М., 1977, с. 150). Может быть, про это широко рассказывала сама Чарская? Или Корней Чуковский? Или кто-то уже писал об этом до меня? Ни то, ни другое, ни третье. Очевидно, слово «известны» следует понимать так: мемуаристка в свое время слышала, знала о хлопотах Корнея Ивановича из семейных источников или же знакомилась с Дневником К. Чуковского после его смерти.

, Адлер (ныне микрорайон города Сочи ), СССР ) - русская писательница, актриса . Появилась на свет, предположительно, 19 января 1878 года в Царском селе ; в некоторых источниках как место рождения указывается Кавказ . Сведений о ее семье мало; отцом Чарской был военный инженер , полковник (на 1913 год генерал-лейтенант, СПБ адрес-календарь) Алексей Александрович Воронов, мать, о которой практически ничего не известно, скончалась в родах (если верить автобиографической повести Чарской «За что?», воспитывалась она в основном сестрами покойной матери).

Однако, несмотря на невероятную популярность книг Чарской среди детей и юношества, многие относились к творчеству писательницы скептически: её критиковали за однообразиесюжетов , языковые штампы , чрезмерную сентиментальность . В самом деле, многие персонажи Чарской обрисованы схематично, одни и те же ситуации кочуют из книги в книгу:

В газете «Речь» К. Чуковским была опубликована язвительная статья о творчестве писательницы, где он иронизировал и над «безграмотным» языком ее книг, и над примитивными сюжетами, и над излишне экзальтированными персонажами, которые часто падают в обморок , ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т. д. и т. п.:

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, „от трёх до семи с половиною“. Не истерика, а скорее гимнастика. Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - ее ремесло, надрыв - ее постоянная профессия, и один и тот же „ужас“ она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз…

Л. Борисов в книге «Родители, наставники, поэты…» цитирует слова М. Ф. Андреевой, жены Горького :

Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал ее, не исправил фальшь и, порою - очень часто, - неграмотные выражения?

Там же приведена реплика известного театрального критика Кугеля: