30. Концепция единства русской литературы д.С.Лихачева.
Лихачев сумел доказать, что русская литература смогла выполнить свою великую миссию по формированию, единению, сплочению, воспитанию, а иногда даже и спасению народа в тяжелые времена разрухи и распада. Это происходило потому, что она основывалась и руководствовалась высочайшими идеалами: идеалами нравственности и духовности, идеалами высокого, измеряемого только вечностью предназначения человека и его такой же высокой ответственности. И он считал, что этот великий урок литературы может и должен усвоить каждый.
31. Учение д.С.Лихачева о внутренней форме художественного произведения.
Шестидесятые годы ХХ в. отмечены расширением литературоведческих горизонтов, привлечением новых методов анализа художественного произведения. В связи с этим, возрос интерес к проблеме "литература и действительность". Возврат к этой важнейшей проблеме поэтики отмечен широко известной статьей Д.С. Лихачева "Внутренний мир художественного произведения". Смысл статьи заключается в утверждении "самозаконности" изображенной в художественном произведении жизни. По утверждению исследователя, "художественный мир" отличен от реального, во-первых, иного рода системностью (пространство и время, равно как история и психология, в нем обладают особыми свойствами и подчиняются внутренним законам); во-вторых, своей зависимостью от стадии развития искусства, а также от жанра и автора.
32. Д.С.Лихачев о принципах историзма в изучении литературы.
Благодаря блестящим исследованиям Лихачева - история древнерусской литературы предстает не как сумма литературных памятников на некоей временной шкале, а как жизненно-непрерывное возрастание русской литературы, удивительно точно отражающее культурно-исторический и духовно-нравственный путь множества поколений наших предков.
34. Герменевтический подход к изучению художественного текста.
Герменевтика - это теория и искусство «глубинного истолкования текстов». Главной задачей является интерпретация первоисточников мировой и отечественной культуры. «Движение к истокам» как своеобразный метод герменевтики - от текста (рисунка, музыкального произведения, учебного предмета, поступка) к истокам его возникновения (потребностям, мотивам, ценностям, целям и задачам автора).
35. Понятие герменевтического круга .
Круг «целого и части» (герменевтический круг) служит ориентиром смыслового понимания текста (чтобы понять целое, необходимо понять элементы, но понимание отдельных элементов определяется пониманием целого); круг последовательно расширяется, раскрывая более широкие горизонты понимания.
36. Рецептивная эстетика. Обоснование субъективности восприятия художественного текста (в.Изер, м.Риффатер, с.Фиш).
С момента своего появления рецептивная эстетика, представленная именами Р.Ингардена, Х.-Р.Яусса, В.Изера привнесла в литературоведение возможность отражать разнообразие видов рецепции, отличаясь, однако, двойственностью своих установок. В рецептивной эстетике, с одной стороны, постулируется тезис, а с другой стороны, значение сообщения ставится в зависимость от интерпретативных предпочтений реципиента, восприятие которого детерминировано контекстом, что предполагает индивидуализацию каждого конкретного акта чтения. Интерпретация произведения, с одной стороны, очевидным образом обусловлена парадигмальными установками читателя, с другой стороны, М.Риффатерр указывает на возможность авторского контроля за декодированием путём формирования нужного контекста в пространстве самого текста. Множественность прочтений и многозначность смысла, которые ещё Ю.Лотман призывал не смешивать, возникают, таким образом, на пересечении интенции автора и компетенции читателя при том условии, что автор также является реципиентом собственного произведения.
Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906-1999) — советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН (АН СССР до 1991 года). Председатель правления Российского (Советского до 1991 года) фонда культуры (1986-1993). Автор фундаментальных трудов, посвящённых истории русской литературы (главным образом древнерусской) и русской культуры. Ниже размещена его заметка "О науке и ненауке". Текст приводится по изданию: Лихачев Д. Заметки о русском. — М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014.Вокруг разговоров об интеллигентности
Образованность нельзя смешивать с интеллигентностью. Образованность живет старым содержанием, интеллигентность — созданием нового и осознанием старого как нового. Больше того... Лишите человека всех его знаний, образованности, лишите его самой памяти, но если при всем этом он сохранит восприимчивость к интеллектуальным ценностям, любовь к приобретению знаний, интерес к истории, вкус в искусстве, уважение к культуре прошлого, навыки воспитанного человека, ответственность в решении нравственных вопросов и богатство и точность своего языка — разговорного и письменного — вот это и будет интеллигентность. Конечно, образованность нельзя смешивать с интеллигентностью, но для интеллигентности человека огромное значение имеет именно образованность. Чем интеллигентнее человек, тем больше его тяга к образованности. И вот тут обращает на себя внимание одна важная особенность образованности: чем больше знаний у человека, тем легче ему приобретать новые. Новые знания легко «укладываются» в запас старых, запоминаются, находят себе свое место.
Приведу первые пришедшие на память примеры. В двадцатые годы я был знаком с художницей Ксенией Половцевой. Меня поражали ее знакомства со многими известными людьми начала века. Я знал, что Половцевы были богачами, но если бы я чуть больше был знаком с историей этой семьи, с феноменальной историей ее богатств, — сколько интересного и важного я мог бы от нее узнать. У меня была бы готовая «упаковка», чтобы узнавать и запоминать. Или пример того же времени. В двадцатые годы у нас была библиотека редчайших книг, принадлежавших И.И. Ионову. Я об этом как-то писал. Сколько новых знаний о книгах я мог бы приобрести, если бы в те времена я знал о книгах хотя бы немного больше. Чем больше знает человек, тем легче он приобретает новые знания. Думают, что знания толкутся и круг знаний ограничен какими-то объемами памяти. Совсем напротив: чем больше знаний у человека, тем легче приобретаются новые. Способность к приобретению знаний — это тоже интеллигентность.
А кроме того, интеллигент — это человек «особой складки»: терпимый, легкий в интеллектуальной сфере общения, не подверженный предрассудкам — в том числе шовинистического характера. Многие думают, что раз приобретенная интеллигентность затем остается на всю жизнь. Заблуждение! Огонек интеллигентности надо поддерживать. Читать, и читать с выбором: чтение — главный, хотя и не единственный, воспитатель интеллигентности и главное ее «топливо». «Не угашайте духа!» Изучить десятый иностранный язык гораздо легче, чем третий, а третий легче, чем первый. Способность приобретать знания и самый интерес к знаниям растут в каждом отдельном человеке в геометрической прогрессии. К сожалению, в обществе в целом общая образованность падает и место интеллигентности заступает полуинтеллигентность.
Воображаемый разговор «впрямую» с моим воображаемым противником-академиком в гостиной «Узкого». Он: «Вы превозносите интеллигентность, а сам в своей встрече, передававшейся по телевидению, отказались точно определить — что это такое». Я: «Да, но я могу показать, что такое полуинтеллигентность. Вы часто бываете в „Узком“?» Он: «Часто». Я: «Пожалуйста, скажите: кто художники этих картин XVIII века?» Он: «Нет, этого я не знаю». Я: «Конечно, это трудно. Ну а какие сюжеты этих картин? Ведь это легко». Он: «Нет, не знаю: какая-нибудь мифология». Я: «Вот это отсутствие интереса к окружающим культурным ценностям и есть неинтеллигентность».
Непосредственность культуры и культура непосредственно сти. Культура всегда искренна. Она искренна в самовыражении. И человек культурный не притворяется чем-то и кем-то, разве только тогда, когда притворство входит в задание искусства (театрального, например, но и в нем должна быть своя непосредственность). Вместе с тем непосредственность и искренность должны обладать своего рода культурой, не превращаться в цинизм, в выворачивание себя наизнанку перед зрителем, слушателем, читателем. Всякого рода произведение искусства делается для других, но истинный художник в творчестве как бы забывает об этих «других». Он «царь» и «живет один». Одно из самых ценных человеческих качеств — индивидуальность. Она приобретается от рождения, «дается судьбой» и развивается искренностью: быть самим собой во всем — от выбора профессии до манеры говорить и до походки. Искренность может быть в себе воспитана.
Письмо к Н.В. Мордюковой
Глубокоуважаемая Нонна Викторовна!
Простите, что пишу Вам на машинке: очень испортился почерк. Ваше письмо доставило мне большую радость. Хоть я и получил много писем, но получить письмо от Вас значило для меня очень многое. Это и признание того, что я мог держаться на сцене! И действительно, со мной произошло чудо. Я вышел на сцену совсем усталый: ночь в поезде, потом отлеживался в гостинице, случайная еда, приезд в Останкино за полтора часа для переговоров, установки света; а мне 80, и полгода в больнице перед тем. Но через пятнадцать минут зал меня «подкормил». Куда девалась усталость. Голос, перед тем совсем севший, вдруг выдержал — три с половиной часа говорения! (В передаче осталось полтора.) Как я почувствовал расположение зала — не пойму. Теперь о «блошках». Это не «блошки», а самое важное. И как Вы ухватили это самое важное?!
Во-первых, об интеллигентности. Я сознательно пропустил ответ на вопрос: «Что такое интеллигентность?» Дело в том, что у меня по ленинградскому телевидению была передача из Дворца молодежи (тоже полтора часа), и я там говорил много об интеллигентности. Эту передачу смотрели московские работники ТВ, по-видимому, именно они повторили этот вопрос, а я не захотел повторяться, имея в виду, что московскую передачу будут смотреть и в Ленинграде те же зрители. Повторяться нельзя — это душевная бедность. Школьником я был на Севере у поморов. Они поразили меня своей интеллигентностью, особой народной культурой, культурой народного языка, особой рукописной грамотностью (старообрядцы), этикетом приема гостей, этикетом еды, культурой работы, деликатностью и пр., и пр. Не нахожу слов, чтобы описать мой восторг перед ними. Хуже получилось с крестьянами бывших Орловской и Тульской губерний: там забитость и неграмотность от крепостного права, нужды.
А поморы обладали чувством собственного достоинства. Они размышляли. До сих пор помню рассказ и восхищение главы семьи, крепкого помора, о море, удивление морем (отношение как к живому существу). Убежден: был бы Толстой среди них, общение и доверие установились бы сразу. Поморы были не просто интеллигентные — они были мудрые. И никто из них не захотел бы переселиться в Петербург. Но когда Петр брал их в матросы — они обеспечили ему все его морские победы. И побеждали на Средиземном, Черном, Адриатическом, Азовском, Каспийском, Эгейском, Балтийском... — весь XVIII век! Север был страной сплошной грамотности, а записывали их неграмотными, так как они (северяне в целом) отказывались читать гражданскую печать. Благодаря высокой культуре они сохранили и фольклор. А ненавидят интеллигентов полуинтеллигенты, которые очень хотят быть полными интеллигентами.
Полуинтеллигенты — это самая страшная категория людей. Они воображают, что все знают, обо всем могут судить, могут распоряжаться, вершить судьбами и пр. Они никого не спрашивают, не советуются, не слушают (глухи и морально). Для них все просто. Настоящий же интеллигент знает цену своим «знаниям». Это у него основное «знание». Отсюда его уважение к другим, осторожность, деликатность, осмотрительность в решении судеб других и крепкая воля в отстаивании нравственных принципов (стучит кулаком по столу только человек со слабыми нервами, неуверенный в своей правоте).
Теперь о неприязни Толстого к аристократам. Здесь я плохо объяснил. У Толстого была во всех его писаниях «стыдливость формы», нелюбовь к внешнему лоску, к Вронским. Но он был истинным аристократом духа. То же Достоевский. Он ненавидел самую форму аристократизма. Но Мышкина сделал князем. Князем называет и Грушенька Алешу Карамазова. В них есть аристократизм духа. Лощеная, законченная форма ненавидима русскими писателями. Даже у Пушкина поэзия стремится к простой прозе — простой, краткой, без украс. Флоберы не в русском стиле. Но это тема большая. Об этом у меня немного есть в книжке «Литература — реальность — литература». Интересно: Толстой не любил оперу, а признавал кинематограф. Цените! В кинематографе больше жизненной простоты и правды. Вас бы Толстой очень признал. Вы были бы этому рады? И я не путаю роль с актером. Уже из Вашего письма и из Вашего понимания ролей для меня ясно: Вы одарены внутренним аристократизмом и интеллигентностью.
Спасибо!
Ваш Д. Лихачев.
Нация, которая не ценит интеллигентности, обречена на гибель. Люди, стоящие на низших уровнях социального и культурного развития, имеют такой же мозг, что и люди, окончившие Оксфорд или Кембридж. Но он «не загружен» полностью. Задача состоит в том, чтобы дать полную возможность культурного развития всем людям. Не оставлять у людей «незанятого» мозга. Ибо пороки, преступления таятся именно в этой части мозга. И потому еще, что смысл человеческого существования в культурном творчестве всех. Прогресс часто состоит в дифференциации и спецификации внутри какого-то явления (живого организма, культуры, экономической системы и пр.). Чем выше на ступенях прогресса стоит организм или система, тем выше и объединяющее их начало. В высших организмах объединяющим началом является нервная система. То же самое и в культурных организмах — объединяющим началом являются высшие формы культуры. Объединяющее начало русской культуры — это Пушкин, Лермонтов, Державин, Достоевский, Толстой, Глинка, Мусоргский и т. д. Но захватываются не только люди, гении, но и гениальные произведения (особенно важно это для древнерусской культуры).
Вопрос состоит в том, каким образом высшие формы могут возникнуть из низших. Ведь чем выше явление, тем меньше в нем элементов случайности. Система из бессистемности? Уровни законов: физический, выше физического — биологический, еще выше — социологический, самый высокий — культурный. Основа всего — в первых ступенях, объединяющая сила — в культурном уровне. История русской интеллигенции есть история русской мысли. Но не всякой мысли! Интеллигенция есть еще и категория нравственная. Вряд ли кто включит в историю русской интеллигенции Победоносцева, Константина Леонтьева. Но в историю русской мысли хотя бы Леонтьева включать надо. Русской интеллигенции свойственны и определенные убеждения. И прежде всего: она никогда не была националистической и не имела ощущения своего превосходства над «простым народом», над «населением» (в его современном оттенке значения).
– выдающийся защитник русской культуры. Его нравственный образ и жизненный путь – образец борьбы за высокие идеалы. Ученый-филолог и исследователь древнерусской литературы, Лихачев обращался и к детской аудитории. Сегодня мы публикуем отрывки из лихачевских «Писем о добром и прекрасном» – замечательной книги для всех поколений и возрастов.
Письма к молодым читателям
Для своих бесед с читателем я избрал форму писем. Это, конечно, условная форма. В читателях моих писем я представляю себе друзей. Письма к друзьям позволяют мне писать просто.
Почему я расположил свои письма именно так? Сперва я пишу в своих письмах о цели и смысле жизни, о красоте поведения, а потом перехожу к красоте окружающего нас мира, к красоте, открывающейся нам в произведениях искусства. Я делаю это потому, что для восприятия красоты окружающего человек сам должен быть душевно красив, глубок, стоять на правильных жизненных позициях. Попробуйте держать бинокль в дрожащих руках – ничего не увидите.
Письмо первое. Большое в малом
В материальном мире большое не уместишь в малом. В сфере же духовных ценностей не так: в малом может уместиться гораздо большее, а если в большом попытаться уместить малое, то большое просто перестанет существовать.
Если есть у человека великая цель, то она должна проявляться во всем – в самом, казалось бы, незначительном. Надо быть честным в незаметном и случайном: тогда только будешь честным и в выполнении своего большого долга. Большая цель охватывает всего человека, сказывается в каждом его поступке, и нельзя думать, что дурными средствами можно достигнуть доброй цели.
Поговорка «Цель оправдывает средства» губительна и безнравственна. Это хорошо показал Достоевский в «Преступлении и наказании» . Главное действующее лицо этого произведения Родион Раскольников думал, что, убив отвратительную старушонку-ростовщицу, он добудет деньги, на которые сможет затем достигнуть великих целей и облагодетельствовать человечество, но терпит внутреннее крушение. Цель далека и несбыточна, а преступление реально; оно ужасно и ничем не может быть оправдано. Стремиться к высокой цели низкими средствами нельзя. Надо быть одинаково честным как в большом, так и в малом.
Общее правило – блюсти большое в малом – нужно, в частности, и в науке. Научная истина дороже всего, и ей надо следовать во всех деталях научного исследования и в жизни ученого. Если же стремиться в науке к «мелким» целям – к доказательству «силой», вопреки фактам, к «интересности» выводов, к их эффективности или к любым формам самопродвижения, то ученый неизбежно терпит крах. Может быть, не сразу, но в конечном счете! Когда начинаются преувеличения полученных результатов исследования или даже мелкие подтасовки фактов и научная истина оттесняется на второй план, наука перестает существовать, и сам ученый рано или поздно перестает быть ученым.
Соблюдать большое надо во всем решительно. Тогда все легко и просто.
Письмо второе. Молодость – вся жизнь
Поэтому берегите молодость до глубокой старости. Цените все хорошее, что приобрели в молодые годы, не растрачивайте богатств молодости. Ничто из приобретенного в молодости не проходит бесследно. Привычки, воспитанные в молодости, сохраняются на всю жизнь. Навыки в труде – тоже. Привык к работе – и работа вечно будет доставлять радость. А как это важно для человеческого счастья! Нет несчастнее человека ленивого, вечно избегающего труда, усилий…
Как в молодости, так и в старости. Хорошие навыки молодости облегчат жизнь, дурные – усложнят ее и затруднят. И еще. Есть русская пословица: «Береги честь смолоду». В памяти остаются все поступки, совершенные в молодости. Хорошие будут радовать, дурные не давать спать!
Письмо третье. Самое большое
А в чем самая большая цель жизни? Я думаю, увеличивать добро в окружающем нас. А добро – это прежде всего счастье всех людей. Оно слагается из многого, и каждый раз жизнь ставит перед человеком задачу, которую важно уметь решать. Можно и в мелочи сделать добро человеку, можно и о крупном думать, но мелочь и крупное нельзя разделять. Многое, как я уже говорил, начинается с мелочей, зарождается в детстве и в близком.
Ребенок любит свою мать и своего отца, братьев и сестер, свою семью, свой дом. Постепенно расширяясь, его привязанности распространяются на школу, село, город, всю свою страну. А это уже совсем большое и глубокое чувство, хотя и на этом нельзя останавливаться и надо любить в человеке человека.
Надо быть патриотом, а не националистом. Нет необходимости ненавидеть каждую чужую семью, потому что любишь свою. Нет необходимости ненавидеть другие народы, потому что ты патриот. Между патриотизмом и национализмом глубокое различие. В первом – любовь к своей стране, во втором – ненависть ко всем другим.
«Большая цель добра начинается с малого – с желания добра своим близким, но, расширяясь, она захватывает все более широкий круг вопросов. Это как круги на воде. Но круги на воде, расширяясь, становятся все слабее. Любовь же и дружба, разрастаясь и распространяясь на многое, обретают новые силы, становятся все выше, а человек, их центр, мудрее».
Любовь не должна быть безотчетной, она должна быть умной. Это значит, что она должна быть соединена с умением замечать недостатки, бороться с недостатками – как в любимом человеке, так и в окружающих людях. Она должна быть соединена с мудростью, с умением отделять необходимое от пустого и ложного. Она не должна быть слепой. Слепой восторг (его даже не назовешь любовью) может привести к ужасным последствиям. Мать, всем восторгающаяся и поощряющая во всем своего ребенка, может воспитать нравственного урода. Слепой восторг перед Германией («Германия превыше всего» – слова шовинистической немецкой песни) привел к нацизму, слепой восторг перед Италией – к фашизму.
Мудрость – это ум, соединенный с добротой. Ум без доброты – хитрость. Хитрость же постепенно чахнет и непременно рано или поздно оборачивается против самого хитреца. Поэтому хитрость вынуждена скрываться. Мудрость же открыта и надежна. Она не обманывает других, и прежде всего самого мудрого человека. Мудрость приносит мудрецу доброе имя и прочное счастье, приносит счастье надежное, долголетнее и ту спокойную совесть, которая ценнее всего в старости.
Как выразить то общее, что есть между моими тремя положениями: «Большое в малом», «Молодость – всегда» и «Самое большое»? Его можно выразить одним словом, которое может стать девизом: «Верность». Верность тем большим принципам, которыми должен руководствоваться человек в большом и малом, верность своей безупречной молодости, своей родине в широком и в узком смысле этого понятия, верность семье, друзьям, городу, стране, народу. В конечном счете верность есть верность правде – правде-истине и правде-справедливости.
Письмо пятое. В чем смысл жизни
Можно по-разному определять цель своего существования, но цель должна быть – иначе будет не жизнь, а прозябание.
Надо иметь и принципы в жизни. Хорошо их даже изложить в дневнике, но, чтобы дневник был «настоящим», его никому нельзя показывать – писать для себя только.
Одно правило в жизни должно быть у каждого человека, в его цели жизни, в его принципах жизни, в его поведении: надо прожить жизнь с достоинством, чтобы не стыдно было вспомнить.
Достоинство требует доброты, великодушия, умения не быть узким эгоистом, быть правдивым, хорошим другом, находить радость в помощи другим.
Ради достоинства жизни надо уметь отказываться от мелких удовольствий и немалых тоже… Уметь извиняться, признавать перед другими ошибку – лучше, чем юлить и врать.
Обманывая, человек прежде всего обманывает самого себя, ибо он думает, что успешно соврал, а люди поняли и из деликатности промолчали.
Письмо восьмое. Быть веселым, но не быть смешным
Говорят, что содержание определяет форму. Это верно, но верно и противоположное, что от формы зависит содержание. Известный американский психолог начала этого века Д. Джеймс писал: «Мы плачем оттого, что нам грустно, но и грустно нам оттого, что мы плачем». Поэтому поговорим о форме нашего поведения, о том, что должно войти в нашу привычку и что тоже должно стать нашим внутренним содержанием.
Когда-то считалось неприличным показывать всем своим видом, что с вами произошло несчастье, что у вас горе. Человек не должен был навязывать свое подавленное состояние другим. Надо было и в горе сохранять достоинство, быть ровным со всеми, не погружаться в себя и оставаться по возможности приветливым и даже веселым. Умение сохранять достоинство, не навязываться другим со своими огорчениями, не портить другим настроение, быть всегда ровным в обращении с людьми, быть всегда приветливым и веселым – это большое и настоящее искусство, которое помогает жить в обществе и самому обществу.
Но каким веселым надо быть? Шумное и навязчивое веселье утомительно окружающим. Вечно «сыплющий» остротами молодой человек перестает восприниматься как достойно ведущий себя. Он становится шутом. А это худшее, что может случиться с человеком в обществе, и это означает в конечном счете потерю юмора.
Не будьте смешными.
Не быть смешным – это не только умение себя вести, но и признак ума.
Смешным можно быть во всем, даже в манере одеваться. Если мужчина тщательно подбирает галстук к рубашке, рубашку к костюму – он смешон. Излишняя забота о своей наружности сразу видна. Надо заботиться о том, чтобы одеваться прилично, но эта забота у мужчин не должна переходить известных границ. Чрезмерно заботящийся о своей наружности мужчина неприятен. Женщина – это другое дело. У мужчин же в одежде должен быть только намек на моду. Идеально чистая рубашка, чистая обувь и свежий, но не очень яркий галстук – этого достаточно. Костюм может быть старый, он не должен быть только неопрятен.
В разговоре с другими умейте слушать, умейте помолчать, умейте пошутить, но редко и вовремя. Занимайте собой как можно меньше места. Поэтому за обедом не кладите локти на стол, стесняя соседа, но также не старайтесь чрезмерно быть «душой общества». Во всем соблюдайте меру, не будьте навязчивыми даже со своими дружескими чувствами.
Не мучайтесь своими недостатками, если они у вас есть. Если вы заикаетесь, не думайте, что это уж очень плохо. Заики бывают превосходными ораторами, обдумывая каждое свое слово. Лучший лектор славившегося своими красноречивыми профессорами Московского университета историк В.О. Ключевский заикался. Небольшое косоглазие может придавать значительность лицу, хромота – движениям. Но если вы застенчивы, тоже не бойтесь этого. Не стесняйтесь своей застенчивости: застенчивость очень мила и совсем не смешна. Она становится смешной, только если вы слишком стараетесь ее преодолеть и стесняетесь ее. Будьте просты и снисходительны к своим недостаткам. Не страдайте от них. Хуже нет, когда в человеке развивается «комплекс неполноценности», а вместе с ним озлобленность, недоброжелательность к другим лицам, зависть. Человек теряет то, что в нем самое хорошее, – доброту.
Нет лучшей музыки, чем тишина, тишина в горах, тишина в лесу. Нет лучшей «музыки в человеке», чем скромность и умение помолчать, не выдвигаться на первое место. Нет ничего более неприятного и глупого в облике и поведении человека, чем важность или шумливость; нет ничего более смешного в мужчине, чем чрезмерная забота о своем костюме и прическе, рассчитанность движений и «фонтан острот» и анекдотов, особенно если они повторяются.
В поведении бойтесь быть смешным и старайтесь быть скромным, тихим.
Никогда не распускайтесь, всегда будьте ровными с людьми, уважайте людей, которые вас окружают.
Вот несколько советов, казалось бы, о второстепенном – о вашем поведении, о вашей внешности, но и о вашем внутреннем мире: не бойтесь своих физических недостатков. Относитесь к ним с достоинством, и вы будете элегантны.
У меня есть знакомая девушка, чуть горбатая. Честное слово, я не устаю восхищаться ее изяществом в тех редких случаях, когда встречаю ее в музеях на вернисажах (там все встречаются – потому-то они и праздники культуры).
И еще одно, и самое, может быть, важное: будьте правдивы. Стремящийся обмануть других прежде всего обманывается сам. Он наивно думает, что ему поверили, а окружающие на самом деле были просто вежливы. Но ложь всегда выдает себя, ложь всегда «чувствуется», и вы не только становитесь противны, хуже – вы смешны.
Не будьте смешны! Правдивость же красива, даже если вы признаетесь, что обманули перед тем по какому-либо случаю, и объясните, почему это сделали. Этим вы исправите положение. Вас будут уважать, и вы покажете свой ум.
Простота и «тишина» в человеке, правдивость, отсутствие претензий в одежде и поведении – вот самая привлекательная «форма» в человеке, которая становится и его самым элегантным «содержанием».
Письмо девятое. Когда следует обижаться?
Обижаться следует только тогда, когда хотят вас обидеть. Если не хотят, а повод для обиды – случайность, то зачем же обижаться?
Не сердясь, выяснить недоразумение – и все.
Ну, а если хотят обидеть? Прежде чем отвечать на обиду обидой, стоит подумать: следует ли опускаться до обиды? Ведь обида обычно лежит где-то низко и до нее следует наклониться, чтобы ее поднять.
Если решили все же обидеться, то прежде произведите некое математическое действие – вычитание, деление и пр. Допустим, вас оскорбили за то, в чем вы только отчасти виноваты. Вычитайте из вашего чувства обиды все, что к вам не относится. Допустим, что вас обидели из побуждений благородных, – произведите деление вашего чувства на побуждения благородные, вызвавшие оскорбительное замечание, и т. д. Произведя в уме некую нужную математическую операцию, вы сможете ответить на обиду с большим достоинством, которое будет тем благороднее, чем меньше значения вы придаете обиде. До известных пределов, конечно.
В общем-то, излишняя обидчивость – признак недостатка ума или какой-то закомплексованности. Будьте умны.
Есть хорошее английское правило: обижаться только тогда, когда вас хотят обидеть, намеренно обижают. На простую невнимательность, забывчивость (иногда свойственную данному человеку по возрасту, по каким-либо психологическим недостаткам) обижаться не надо. Напротив, проявите к такому «забывчивому» человеку особую внимательность – это будет красиво и благородно.
Это если «обижают» вас, а как быть, когда вы сами можете обидеть другого? В отношении обидчивых людей надо быть особенно внимательными. Обидчивость ведь очень мучительная черта характера.
Письмо пятнадцатое. Про зависть
Если тяжеловес ставит новый мировой рекорд в поднятии тяжестей, вы ему завидуете? А если гимнастка? А если рекордсмен по прыжкам с вышки в воду?
Начните перечислять все, что вы знаете и чему можно позавидовать: вы заметите, что чем ближе к вашей работе, специальности, жизни, тем сильнее близость зависти. Это как в игре – холодно, тепло, еще теплее, горячо, обжегся!
На последнем вы нашли с завязанными глазами запрятанную другими игроками вещь. Вот то же и с завистью. Чем ближе достижение другого к вашей специальности, к вашим интересам, тем больше возрастает обжигающая опасность зависти.
Ужасное чувство, от которого страдает прежде всего тот, кто завидует.
Теперь вы поймете, как избавиться от крайне болезненного чувства зависти: развивайте в себе свои собственные индивидуальные склонности, свою собственную неповторимость в окружающем вас мире, будьте самим собой, и вы никогда не будете завидовать. Зависть развивается прежде всего там, где вы сам себе чужой. Зависть развивается прежде всего там, где вы не отличаете себя от других. Завидуете – значит, не нашли себя.
Письмо двадцать второе. Любите читать!
Каждый человек обязан (я подчеркиваю – обязан) заботиться о своем интеллектуальном развитии. Это его обязанность перед обществом, в котором он живет, и перед самим собой.
Основной (но, разумеется, не единственный) способ своего интеллектуального развития – чтение.
Чтение не должно быть случайным. Это огромный расход времени, а время – величайшая ценность, которую нельзя тратить на пустяки. Читать следует по программе, разумеется, не следуя ей жестко, отходя от нее там, где появляются дополнительные для читающего интересы. Однако при всех отступлениях от первоначальной программы необходимо составить для себя новую, учитывающую появившиеся новые интересы.
Чтение, для того чтобы оно было эффективным, должно интересовать читающего. Интерес к чтению вообще или по определенным отраслям культуры необходимо развивать в себе. Интерес может быть в значительной мере результатом самовоспитания.
Составлять для себя программы чтения не так уж просто, и это нужно делать, советуясь со знающими людьми, с существующими справочными пособиями разного типа.
Опасность чтения – это развитие (сознательное или бессознательное) в себе склонности к «диагональному» просмотру текстов или к различного вида скоростным методам чтения.
«Скоростное чтение» создает видимость знаний. Его можно допускать лишь в некоторых видах профессий, остерегаясь создания в себе привычки к скоростному чтению, оно ведет к заболеванию внимания.
Замечали ли вы, какое большое впечатление производят те произведения литературы, которые читаются в спокойной, неторопливой и несуетливой обстановке, например на отдыхе или при какой-нибудь не очень сложной и не отвлекающей внимания болезни?
«Незаинтересованное», но интересное чтение – вот что заставляет любить литературу и что расширяет кругозор человека».
«Бескорыстному» чтению научил меня в школе мой учитель литературы. Я учился в годы, когда учителя часто вынуждены были отсутствовать на уроках – то они рыли окопы под Ленинградом, то должны были помочь какой-либо фабрике, то просто болели. Леонид Владимирович (так звали моего учителя литературы) часто приходил в класс, когда другой учитель отсутствовал, непринужденно садился на учительский столик и, вынимая из портфеля книжки, предлагал нам что-нибудь почитать. Мы знали уже, как он умел прочесть, как он умел объяснить прочитанное, посмеяться вместе с нами, восхититься чем-то, удивиться искусству писателя и радоваться предстоящему. Так мы прослушали многие места из «Войны и мира» , «Капитанской дочки» , несколько рассказов Мопассана, былину о Соловье Будимировиче, другую былину о Добрыне Никитиче, повесть о Горе-Злосчастии, басни Крылова, оды Державина и многое, многое другое. Я до сих пор люблю то, что слушал тогда в детстве. А дома отец и мать любили читать вечерами. Читали для себя, а некоторые понравившиеся места читали и для нас. Читали Лескова , Мамина-Сибиряка, исторические романы – все, что нравилось им и что постепенно начинало нравиться и нам.
Почему телевизор частично вытесняет сейчас книгу? Да потому, что телевизор заставляет вас не торопясь просмотреть какую-то передачу, сесть поудобнее, чтобы вам ничего не мешало, он вас отвлекает от забот, он вам диктует – как смотреть и что смотреть. Но постарайтесь выбирать книгу по своему вкусу, отвлекитесь на время от всего на свете тоже, сядьте с книгой поудобнее, и вы поймете, что есть много книг, без которых нельзя жить, которые важнее и интереснее, чем многие передачи. Я не говорю: перестаньте смотреть телевизор. Но я говорю: смотрите с выбором. Тратьте свое время на то, что достойно этой траты. Читайте же больше и читайте с величайшим выбором. Определите сами свой выбор, сообразуясь с тем, какую роль приобрела выбранная вами книга в истории человеческой культуры, чтобы стать классикой. Это значит, что в ней что-то существенное есть. А может быть, это существенное для культуры человечества окажется существенным и для вас?
Классическое произведение – то, которое выдержало испытание временем. С ним вы не потеряете своего времени. Но классика не может ответить на все вопросы сегодняшнего дня. Поэтому надо читать и современную литературу. Не бросайтесь только на каждую модную книгу. Не будьте суетны. Суетность заставляет человека безрассудно тратить самый большой и самый драгоценный капитал, каким он обладает, – свое время.
Письмо сороковое. О памяти
Память – одно из важнейших свойств бытия, любого бытия: материального, духовного, человеческого…
Лист бумаги. Сожмите его и расправьте. На нем останутся складки, и если вы сожмете его вторично – часть складок ляжет по прежним складкам: бумага «обладает памятью»…
Памятью обладают отдельные растения, камень, на котором остаются следы его происхождения и движения в ледниковый период, стекло, вода и т. д.
На памяти древесины основана точнейшая специальная археологическая дисциплина, произведшая в последнее время переворот в археологических исследованиях, – там, где находят древесину, – дендрохронология («дендрос» по-гречески «дерево»; дендрохронология – наука определять время дерева).
Сложнейшими формами родовой памяти обладают птицы, позволяющие новым поколениям птиц совершать перелеты в нужном направлении к нужному месту. В объяснении этих перелетов недостаточно изучать только «навигационные приемы и способы», которыми пользуются птицы. Важнее всего память, заставляющая их искать зимовья и летовья – всегда одни и те же.
А что и говорить о «генетической памяти» – памяти, заложенной в веках, памяти, переходящей от одного поколения живых существ к следующим.
При этом память вовсе не механична. Это важнейший творческий процесс: именно процесс и именно творческий. Запоминается то, что нужно; путем памяти накапливается добрый опыт, образуется традиция, создаются бытовые навыки, семейные навыки, трудовые навыки, общественные институты…
Принято примитивно делить время на прошедшее, настоящее и будущее. Но благодаря памяти прошедшее входит в настоящее, а будущее как бы предугадывается настоящим, соединенным с прошедшим.
Память – преодоление времени, преодоление смерти.
В этом величайшее нравственное значение памяти. «Беспамятный» – это прежде всего человек неблагодарный, безответственный, а следовательно, и неспособный на добрые, бескорыстные поступки.
Безответственность рождается отсутствием сознания того, что ничто не проходит бесследно. Человек, совершающий недобрый поступок, думает, что поступок этот не сохранится в памяти его личной и в памяти окружающих. Он сам, очевидно, не привык беречь память о прошлом, испытывать чувство благодарности к предкам, к их труду, их заботам и поэтому думает, что и о нем все будет позабыто.
Совесть – это в основном память, к которой присоединяется моральная оценка совершенного. Но если совершенное не сохраняется в памяти, то не может быть и оценки. Без памяти нет совести.
Вот почему так важно воспитываться в моральном климате памяти: памяти семейной, памяти народной, памяти культурной. Семейные фотографии – это одно из важнейших «наглядных пособий» морального воспитания детей, да и взрослых. Уважение к труду наших предков, к их трудовым традициям, к их орудиям труда, к их обычаям, к их песням и развлечениям. Все это дорого нам. Да и просто уважение к могилам предков. Вспомните у Пушкина :
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва
.
Поэзия Пушкина мудра. Каждое слово в его стихах требует раздумий. Наше сознание не сразу может свыкнуться с мыслью о том, что земля была бы мертва без любви к отеческим гробам, без любви к родному пепелищу. Два символа смерти и вдруг – «животворящая святыня»! Слишком часто мы остаемся равнодушными или даже почти враждебными к исчезающим кладбищам и пепелищам – двум источникам наших не слишком мудрых мрачных дум и поверхностно тяжелых настроений. Подобно тому как личная память человека формирует его совесть, его совестливое отношение к его личным предкам и близким – родным и друзьям, старым друзьям, то есть наиболее верным, с которыми его связывают общие воспоминания, – так историческая память народа формирует нравственный климат, в котором живет народ. Может быть, можно было бы подумать, не строить ли нравственность на чем-либо другом: полностью игнорировать прошлое с его, порой, ошибками и тяжелыми воспоминаниями и быть устремленным целиком в будущее, строить это будущее на «разумных основаниях» самих по себе, забыть о прошлом с его темными и светлыми сторонами.
Это не только не нужно, но и невозможно. Память о прошлом прежде всего «светла» (пушкинское выражение), поэтична. Она воспитывает эстетически.
Человеческая культура в целом не только обладает памятью, но это память по преимуществу. Культура человечества – это активная память человечества, активно же введенная в современность.
В истории каждый культурный подъем был в той или иной мере связан с обращением к прошлому. Сколько раз человечество, например, обращалось к Античности? По крайней мере, больших, эпохальных обращений было четыре: при Карле Великом, при династии Палеологов в Византии, в эпоху Ренессанса и вновь в конце XVIII – начале XIX века. А сколько было «малых» обращений культуры к Античности – в те же Средние века, долгое время считавшиеся «темными» (англичане до сих пор говорят о Средневековье – dark age). Каждое обращение к прошлому было «революционным», то есть оно обогащало современность, и каждое обращение по-своему понимало это прошлое, брало из прошлого нужное ей для движения вперед. Это я говорю об обращении к Античности, а что давало для каждого народа обращение к его собственному национальному прошлому? Если оно не было продиктовано национализмом, узким стремлением отгородиться от других народов и их культурного опыта, оно было плодотворным, ибо обогащало, разнообразило, расширяло культуру народа, его эстетическую восприимчивость. Ведь каждое обращение к старому в новых условиях было всегда новым.
Каролингский Ренессанс в VI–VII веках не был похож на Ренессанс XV века, Ренессанс итальянский не похож на североевропейский. Обращение конца XVIII – начала XIX века, возникшее под влиянием открытий в Помпее и трудов Винкельмана, отличается от нашего понимания Античности и т. д.
Знала несколько обращений к Древней Руси и послепетровская Россия. Были разные стороны в этом обращении. Открытие русской архитектуры и иконы в начале XX века было в основном лишено узкого национализма и очень плодотворно для нового искусства.
Хотелось бы мне продемонстрировать эстетическую и нравственную роль памяти на примере поэзии Пушкина.
У Пушкина память в поэзии играет огромную роль. Поэтическая роль воспоминаний прослеживается с детских, юношеских стихотворений Пушкина, из которых важнейшее – «Воспоминания в Царском Селе», но в дальнейшем роль воспоминаний очень велика не только в лирике Пушкина, но и даже в поэме «Евгений Онегин» .
Когда Пушкину необходимо внесение лирического начала, он часто прибегает к воспоминаниям. Как известно, Пушкина не было в Петербурге в наводнение 1824 года, но все же в «Медном всаднике» наводнение окрашено воспоминанием:
«Была ужасная пора, об ней свежо воспоминанье…»
Свои исторические произведения Пушкин также окрашивает долей личной, родовой памяти. Вспомните: в «Борисе Годунове» действует его предок Пушкин, в «Арапе Петра Великого» – тоже предок, Ганнибал.
Память – основа совести и нравственности, память – основа культуры, «накоплений» культуры, память – одна из основ поэзии – эстетического понимания культурных ценностей. Хранить память, беречь память – это наш нравственный долг перед самими собой и перед потомками. Память – наше богатство.
Письмо сорок шестое. Путями доброты
Вот и последнее письмо. Писем могло бы быть и больше, но пора подвести итоги. Мне жаль прекращать писать. Читатель заметил, как постепенно усложнялись темы писем. Мы шли с читателем, поднимаясь по лестнице. Иначе и быть не могло: зачем тогда и писать, если оставаться на том же уровне, не восходя постепенно по ступеням опыта – опыта нравственного и эстетического. Жизнь требует усложнений.
Возможно, у читателя создалось представление об авторе писем как о высокомерном человеке, пытающемся учить всех и всему. Это не совсем так. В письмах я не только «учил», но и учился. Я смог учить именно потому, что одновременно учился: учился у своего опыта, который пытался обобщить. Многое мне приходило на ум и по мере того, как я писал. Я не только излагал свой опыт – я и осмыслял свой опыт. Мои письма наставительные, но, наставляя, я наставлялся сам. Мы поднимались с читателем вместе по ступеням опыта, не моего только опыта, но опыта многих людей. Писать письма мне помогали сами читатели – они со мной беседовали неслышно.
«В жизни надо иметь свое служение – служение какому-то делу. Пусть дело это будет маленьким, оно станет большим, если будешь ему верен».
Что же самое главное в жизни? Главное может быть в оттенках у каждого свое собственное, неповторимое. Но все же главное должно быть у каждого человека. Жизнь не должна рассыпаться на мелочи, растворяться в каждодневных заботах.
И еще, самое существенное: главное, каким бы оно ни было индивидуальным у каждого человека, должно быть добрым и значительным.
Человек должен уметь не просто подниматься, но подниматься над самим собой, над своими личными повседневными заботами и думать о смысле своей жизни – оглядывать прошлое и заглядывать в будущее.
Если жить только для себя, своими мелкими заботами о собственном благополучии, то от прожитого не останется и следа. Если же жить для других, то другие сберегут то, чему служил, чему отдавал силы.
Заметил ли читатель, что все дурное и мелкое в жизни быстро забывается. Еще людьми владеет досада на дурного и эгоистичного человека, на сделанное им плохое, но самого человека уже не помнят, он стерся в памяти. Люди, ни о ком не заботящиеся, как бы выпадают из памяти.
Люди, служившие другим, служившие по-умному, имевшие в жизни добрую и значительную цель, запоминаются надолго. Помнят их слова, поступки, их облик, их шутки, а иногда чудачества. О них рассказывают. Гораздо реже и, разумеется, с недобрым чувством говорят о злых.
В жизни ценнее всего доброта, и при этом доброта умная, целенаправленная. Умная доброта – самое ценное в человеке, самое к нему располагающее и самое в конечном счете верное по пути к личному счастью.
Счастья достигает тот, кто стремится сделать счастливыми других и способен хоть на время забыть о своих интересах, о себе. Это «неразменный рубль».
Знать это, помнить об этом всегда и следовать путями доброты – очень и очень важно. Поверьте мне!
Детская литература, Москва, 1989
Документальный фильм «Эпоха Дмитрия Лихачева, рассказанная им самим»
Документальный фильм «Один в поле воин. Академик Лихачев»
Россия, 2006
Режиссер: Олег Морофеев
Документальный фильм «Частные хроники. Д.Лихачев»
Россия, 2006
Режиссер: Максим Эмк (Катушкин)
Цикл документальных фильмов «Крутые дороги Дмитрия Лихачева»
Россия, 2006
Режиссер: Бэлла Куркова
Фильм 1-й. «Семь веков древностей»
Фильм 2-й. «Опальный академик»
Фильм 3-й. «Шкатулка для правнуков»
Научная биография академика Дмитрия Сергеевича Лихачева началась еще в студенческие годы. Он занимался одновременно в двух секциях отделения языкознания и литературы факультета общественных наук Ленинградского университета: романо-германской (по специальности английская литература) и славяно-русской. Участие Д. С. в «Некрасовском семинаре» профессора В. Е. Евгеньева-Максимова послужило импульсом к углубленному изучению первоисточников, что определило весь его дальнейший путь в науке. Сам Дмитрий Сергеевич особо отмечает, что именно В. Е. Евгеньев-Максимов приучил его «не бояться рукописей», работать в архивах и рукописных собраниях. Так, уже в 1924-1927 гг. он подготовил исследование о забытых текстах Некрасова: нашел около тридцати неизвестных ранее фельетонов, рецензий и статей, печатавшихся в ряде изданий 40-х годов XIX в., и установил их принадлежность Некрасову. По не зависящим от молодого исследователя обстоятельствам эта работа не была опубликована (ссылки на эту работу Д. С. Лихачева вошли в статью Н. Выводцева «Некрасов - критик и рецензент» (Некрасов Н. А. Собр. соч. / Под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова и К. Чуковского. М.; Л., 1930. Т. 3. С. 369, 370).
В те же годы Д. С. изучал древнерусскую литературу в семинаре у профессора Д. И. Абрамовича. Под руководством последнего он написал свою дипломную работу (неофициальную) о малоизученных «Повестях о патриархе Никоне». Официальной дипломной работой Д. С. по романо-германской специальности было исследование «Шекспир в России в XVIII веке».
После окончания университета Д. С. Лихачеву не сразу удалось сосредоточить свои силы и знания на научной работе, лишь через 10 лет включился он в состав сотрудников Сектора древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Однако близко с работой этого Сектора Д. С. соприкоснулся, редактируя его печатные издания в Ленинградском отделении Издательства Академии наук СССР. В 1937 г. Сектор подготовил посмертное издание обширного труда академика А. А. Шахматова «Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв.». «Эта рукопись увлекла меня», - вспоминал Дмитрий Сергеевич, который в качестве редактора издательства должен был внимательно проверить ее готовность к набору. В результате у него возник интерес к другим работам А. А. Шахматова, а затем и к широкому кругу вопросов, связанных с историей древнерусского летописания. Именно с этой глубоко продуманной темой он войдет в среду «древников»-литературоведов (1938). Исследования в этой области принесут ему ученую степень кандидата (1941), а затем - доктора филологических наук (1947). К исследованию древнерусского летописания Д. С. был подготовлен серьезным критическим изучением трудов своих предшественников, в частности многочисленных работ академика А. А. Шахматова. Освоив все сильные стороны текстологической методики этого крупнейшего ученого, Дмитрий Сергеевич осознает необходимость продолжить, а в отдельных случаях и пересмотреть выводы последнего в двух направлениях. Предстояло существенно углубить «исторический метод» А. А. Шахматова. На очереди оказалась и большая историко-литературная проблема: стиль летописания представлялся А. А. Шахматову неизменным на всех этапах истории. Д. С. Лихачев подошел к летописи не только как историк, но и как литературовед. Он изучал рост и изменение самих способов летописания, их обусловленность своеобразием русского исторического процесса. В этом проявился характерный для всего творчества Д. С. глубокий интерес к проблеме художественного мастерства древнерусской литературы, причем стиль литературы и изобразительного искусства он рассматривал как проявление единства художественного сознания.
Первые работы Д. С. Лихачева посвящены старшему летописанию Новгорода. Значение этой ветви летописания для восстановления предыстории «Повести временных лет» наметилось уже в исследованиях А. А. Шахматова. Вместе с тем своеобразный стиль Новгородской летописи XII в., сохраненный древнейшим из всех дошедших до нас списков - Синодальным списком первой Новгородской летописи, - открывал простор для изучения ее как литературного памятника. Так началось исследование ученым Новгородской летописи, а затем и всей новгородской литературы и изобразительного искусства Новгорода XII-XVII вв. Этой теме посвящен цикл его работ 40-х годов, которые сразу привлекли читателей строгостью метода, свежестью и обоснованностью выводов.
Изучение Новгородских летописных сводов XII в. привело Д. С. к заключению, что особый стиль этого летописания и его общественная тенденция объясняется переворотом 1136 г., установлением «республиканского» политического строя в Новгороде. На основе самостоятельных разысканий в области новгородской литературы, живописи и зодчества XII-XVII вв. в их полном объеме Д. С. Лихачев опубликовал во втором томе «Истории русской литературы» (1945) ряд содержательных, вполне оригинальных статей. Они наглядно раскрыли некую общую закономерность в развитии средневековой новгородской культуры в разнообразных ее проявлениях. Итоги этих разысканий отражены также в его книге «Новгород Великий» (1945).
Эти работы позволили обнаружить еще одно ценное качество ученого - уменье изложить свои научные наблюдения так, чтобы они заинтересовали широкие круги читателей - неспециалистов. Это внимание к читателю, стремление внушить ему интерес и уважение к прошлому нашей отчизны пронизывают все творчество Д. С. Лихачева, делают его научно-популярные книги лучшими образцами этого жанра.
Расширяя сферу своих наблюдений над историей летописания, Дмитрий Сергеевич пишет ряд статей, касающихся киевского летописания XI-XIII вв.: «“Устные летописи” в составе “Повести временных лет”» (1945), «Русский посольский обычай XI-XIII вв.» (1946). Наконец, он ставит перед собой задачу построить систематическую историю летописания от его возникновения до XVII в. Так рождается его обширная докторская диссертация, которая, к сожалению, была опубликована в значительно сокращенном виде. Книга Д. С. Лихачева «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1947) стала ценным вкладом в науку, принципиально новые выводы ее приняты и литературоведами и историками.
Разысканиями Дмитрия Сергеевича окончательно снимаются всякие попытки объяснять происхождение русской летописи из византийских или западнославянских источников, в действительности лишь отразившихся в ней на определенном этапе ее развития. По-новому представляет он связь летописи XI-XII вв. с народной поэзией и живым русским языком; в составе летописей XII-ХIII вв. вскрывает особый жанр «повестей о феодальных преступлениях»; отмечает своеобразное возрождение в Северо-Восточной Руси политического и культурного наследия древнерусского государства после Куликовской победы; показывает взаимосвязь отдельных сфер русской культуры XV-XVI вв. с исторической обстановкой того времени и с борьбой за построение централизованного Русского государства.
Углубленное изучение раннего этапа киевского летописания XI в., которое в начале XII в. привело к созданию классического памятника - «Повести временных лет», лежит в основе двухтомного труда Д. С. Лихачева, изданного в серии «Литературные памятники» (1950). Заново критически проверенный текст «Повести временных лет» был в этом труде бережно и точно переведен Д. С. Лихачевым (совместно с Б. А. Романовым) на современный литературный язык, с сохранением своеобразного строя речи. Текст подвергся глубокому и всестороннему исследованию, в ходе которого кропотливая работа издателя и комментатора сочеталась с широкими историческими обобщениями. В этом исследовании «Повесть временных лет» предстает перед читателем как сложное по своему составу и литературному оформлению литературное произведение и как ценнейший источник исторических сведений о политической жизни и культуре древнерусского государства X - начала XII в. Это издание служит и в настоящее время основой для исследователей, разрабатывающих частные вопросы истории «Повести», а также для учебной и научно-популярной литературы по истории культуры и литературы Киевской Руси.
Цикл работ Д. С. Лихачева, посвященных русскому летописанию, представляет ценность прежде всего тем, что они дали верное направление исследованиям художественных элементов летописания на разных этапах его развития; они окончательно утвердили за летописями почетное место среди литературных памятников исторического жанра. Кроме того, тщательное изучение особенностей летописного повествования позволило Д. С. разработать вопрос о пограничных с литературой формах творчества - о воинских и вечевых речах, о деловых формах письменности, о символике этикета, который возникает в быту, но существенно влияет на саму литературу. Словом, литература предстает перед нами не только как отражение, но и как своеобразное проявление действительности, и эта ее функция наложила известный отпечаток на характер литературы, придав ей специфический, национальный колорит.
Исследование истории русского летописания как истории смены художественных признаков повествования об исторических событиях и деятелях, смены, закономерно связанной с общеисторическим процессом и с развитием русской культуры во всех ее проявлениях, вовлекло в круг разысканий Д. С. смежные литературные памятники. Оно поставило перед ним, в частности, вопросы о значении народной поэзии в развитии разных форм исторического повествования. В результате появилась в свет чрезвычайно свежая по наблюдениям статья «Галицкая литературная традиция в житии Александра Невского» (1947). В ней этот памятник литературы Северо-Восточной Руси связывается с жизнеописанием Даниила Галицкого и устанавливаются те конкретные исторические обстоятельства, при которых такая связь могла возникнуть. На основе большого рукописного материала было создано образцово выполненное текстологическое исследование «Повести о Николе Заразском», продолженное в статьях 1961 и 1963 гг., посвященных одному из произведений этого цикла - «Повести о разорении Рязани Батыем».
С 1950 г. Д. С. Лихачеву принадлежит одно из ведущих мест среди исследователей «Слова о полку Игореве». До настоящего времени не утратили своего значения его статьи «Исторический и политический кругозор автора “Слова о полку Игореве”» и «Устные истоки художественной системы “Слова о полку Игореве”» (1950). Рассматривая в первой статье идейный смысл этого произведения, ученый устанавливает, что мировоззрение автора сформировалось под влиянием русской действительности. Во второй статье он на конкретном материале показывает, что образная система «Слова», также неразрывно связанная с исторической действительностью, создана на основе феодальной военной и трудовой символики своего времени.
Итоги нескольких лет работы над «Словом» нашли свое отражение в книге «Слово о полку Игореве», изданной в «юбилейном» для «Слова» 1950 г. в серии «Литературные памятники». Пересмотр ряда вопросов, связанных с первым изданием «Слова о полку Игореве», определил в этой новой книге сам способ издания текста, истолкования «темных» мест его, раскрытие ритмического строя «Слова», а также перевод текста на современный литературный язык, ставящий себе целью воспроизвести ритм подлинника. В сопровождающей издание статье и в богатом комментарии к тексту «Слова» Д. С. Лихачев рассматривает идейное и художественное содержание памятника в неразрывной их связи, вскрывает диалектическое единство его формы и содержания.
Большая исследовательская работа над крупнейшими литературными памятниками XI-XIII вв. легла в основу обобщающей статьи Д. С. Лихачева «Литература», дающей картину развития литературы этого периода. Она опубликована в коллективном труде «История культуры Древней Руси. Домонгольский период», т. 2 (1951), получившем Государственную премию СССР.
В отличие от своих предшественников, Д. С. Лихачев подчеркивает «историзм» литературы Киевской Руси, ее стремление откликаться на все политические события и отражать изменения, происходящие в обществе. Этот историзм автор признает основой самостоятельности и своеобразия литературы XI-XIII вв. Учитывая изменения феодальных отношений, он показывает движение литературы и борьбу в ней различных социальных и художественных тенденций, следит за оформлением местных литературных школ, за изменением взаимоотношений с народной поэзией, за развитием литературного языка, а также устанавливает неразрывную связь этого движения литературы с «социальным опытом», с историческим процессом.
Опираясь на предшествующие свои исследования, ученый ярко характеризует состояние русского языка времени создания старших литературных памятников и приходит к выводу, что именно высокому уровню развития русского языка литература XI-XII вв. была обязана своим быстрым ростом. По-новому освещает автор вопрос о русско-византийских литературных связях, показывая, что перенос некоторых произведений византийской литературы в русскую определялся потребностями русской жизни, развивающегося феодализма. Усвоение этих произведений было творческим, оно отражало веяния времени и типические черты культуры Киевского государства.
Сжатые, но выразительные характеристики всех важнейших памятников литературы до начала XIII в. включительно позволили Д. С. представить основные черты литературного процесса изученного периода. «Русская литература движется по своему, самостоятельному руслу, беря истоки в дописьменной, устной литературе и фольклоре, захватывая в своем мощном движении произведения переводной литературы, перерабатывая их, отбирая то, что в первую очередь отвечало русским потребностям, и стремясь вперед, к постепенному накоплению элементов реалистичности, к освобождению от церковности. В этом мощном течении борются силы прогрессивные с силами консервативными, социальный опыт с инертной идеалистической богословской системой, элементы национальные, твердо опирающиеся на запросы и нужды русской жизни, с традициями церковной литературы» (Лихачев Д. С . Литература // История культуры Древней Руси. Т. 2. Домонгольский период. М.; Л., 1951. С. 176-177).
Развернутую разработку все эти вопросы получили в его книге «Возникновение русской литературы» (1952). В этом исследовании впервые так широко ставится вопрос об исторических предпосылках самого возникновения литературы в обстановке раннефеодального древнерусского государства. Исследователь показывает внутренние потребности, определявшие зарождение и развитие литературы, вскрывает ее самостоятельность и высокий уровень изложения, обусловленный развитием устной поэзии. Вместе с тем он выясняет значение переводной литературы в процессе развития русской культуры XI-XII вв., связывая самый отбор переводных памятников с теми же внутренними потребностями, которые возникали в тесной связи с историей народа.
Материал литературы XI-XIII вв. был еще раз интересно использован Д. С. Лихачевым для обобщающей концепции в принадлежащих ему обширных разделах коллективного труда «Русское народное поэтическое творчество» (1953) - «Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X-XI вв.)» и «Народное поэтическое творчество в годы феодальной раздробленности Руси - до монголо-татарского нашествия (XII - начало XIII в.)». Опираясь на отраженные в литературных памятниках XI-XIII вв. народные предания, пословицы, обряды и обычаи, Д. С. осторожно анализирует в записях нового времени те их черты, которые есть основания относить к далекому прошлому. Он прежде всего определенно устанавливает, что в русском обществе X в. «в каждом классе слагаются свои особенности устного творчества. Эти особенности определяются различиями в идеологии отдельных классов, различиями в самом быте, в степени нужды в устном творчестве» (Лихачев Д. С . Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X-XI вв.) // Русское народное поэтическое творчество. Т. 1. Очерки по истории русского народного поэтического творчества X - начала XVIII века. М.; Л., 1953. С. 146).
В новом коллективном труде «История русской литературы» (1958) Дмитрий Сергеевич опубликовал более развернутый, чем в 1951 г., очерк истории литературы домонгольского периода и дал «Введение» и «Заключение» к разделу первого тома, посвященному литературе X-XVII вв.
Значение древней русской литературы ученый определяет, исходя из представления о «сложных закономерностях», управляющих развитием литературы на всем ее пути, о непрерывности этого пути: «Без изучения древней русской литературы нельзя правильно представить себе исторический процесс развития русской литературы XVIII и XIX веков... Если непосредственное читательское отношение к ней не всегда может принести отчетливое сознание ее достоинств, то историческое к ней отношение позволяет ясно осознать те крупные ценности, которыми она обладает» (Лихачев Д. С . Введение // История русской литературы. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 15-16). Общий итог развития литературы русского средневековья формулируется автором как «путь приближения к жизненной правде». В «Заключении» нашли свое отражение все существенные наблюдения, сделанные советским литературоведением в целом, а также исследования самого Д. С. Последние раскрывают содержание литературы X-XVII вв. и своеобразные художественные методы ее, которые, складываясь постепенно, расширяли возможности художественного изображения, обобщения.
От анализа литературного мастерства отдельных писателей и целых групп произведений или определенных периодов истории литературы Д. С. Лихачев все ближе и ближе подходил к общей проблеме «художественного метода» древнерусской литературы в его историческом развитии. Значение этой проблемы он так пояснил, обращаясь к широким кругам читателей в предисловии к книге «Художественная проза Киевской Руси XI-XIII веков» (1957): «Понять особенности художественного метода Древней Руси - это значит понять литературу Древней Руси, ее непреходящие эстетические ценности. Но художественный метод теснейшим образом связан с теми художественными задачами, которые ставил перед собой писатель, и с теми ценностями, которые искал в литературных произведениях читатель-современник» (Лихачев Д. С. Литературные памятники Киевской Руси // Художественная проза Киевской Руси XI-XIII веков. М., 1957. С. IV).
В художественном методе древнерусских писателей Д. С. Лихачева прежде всего интересовали способы изображения человека - его характера и внутреннего мира. Цикл его работ на эту тему открывается статьей «Проблема характера в исторических произведениях начала XVII в.» (1951). Исследование этой проблемы ученый начал, как видим, с конца - с периода, завершающего тот отрезок истории русской литературы, который, в целом, называют «древним», противопоставляя ему «новое» время. Однако уже в литературе XVII в. отчетливо намечается перелом, появление ряда новых признаков, которые получат полное развитие в XVIII в. Среди этих признаков Д. С. особо выделил и новое отношение к изображению человека, его внутреннего мира.
Уже в историческом повествовании XVI в. заметно усиление интереса к историческим личностям, однако их характеристики строятся еще по традиционной системе: они отражают представление об идеале правителя, полководца, врага. Бурные события начала XVII в., способствовавшие «огромному накоплению опыта социальной борьбы во всех классах общества», неоднократно разжигавшие «споры о достоинствах того или иного претендента на престол», - вот основная, по мнению исследователя, причина того, что литература с этого времени стала глубже описывать человеческие характеры, подмечать их сложность и противоречивость, высказывать «принципиальные суждения» о них. В этом новом отношении к задаче изображения человека в исторических сочинениях сказался социальный опыт писателей, однако форма еще оставалась старой.
Таким образом, Д. С. показал итог, к какому пришло в XVII в. историческое повествование, выдвинувшее новые задачи изображения характера человека. Теперь исследователь вернулся к началу того длительного пути, который нашел свое завершение в исторических сочинениях, описывавших события Смутного времени и обсуждавших характеры их участников. Появилась в печати статья «Изображение людей в летописи XII-XIII веков» (1954).
В многочисленных работах Д. С. Лихачева, посвященных летописанию этого периода, летопись предстает как ведущий жанр того времени: именно в ней «более всего устоялись определенные художественные средства в изображении людей». Эти художественные средства и самое направление, в каком писатели шли к созданию характеристики отдельных личностей, Д. С. Лихачев исследует в связи с системой живописных изображений людей. Анализ литературных портретов летописи XII-XIII вв. приводит его к следующим заключениям: «В изображении людей литература XII-XIII вв. следует... феодальным представлениям о том, каким должен быть представитель той или иной социальной ступени, какими должны быть сами феодальные отношения, и в основном сохраняет официальную точку зрения господствующего класса на все, включаемое в литературу» (Лихачев Д. С. Изображение людей в летописи XII-XIII веков // Тр. Отд. древнерус. лит. 1954. Т. 10. С. 40). Внутренняя жизнь изображаемого лица, по-видимому, «интересует писателей XII-XIII веков только постольку, поскольку она внешне проявляется в поступках, в определенной линии поведения» (там же. С. 41). Однако в эту систему изображения, полностью подчиненную феодальному идеалу поведения, иногда стихийно проникали отдельные элементы идеала народного, попытки точного воспроизведения действительности, нарушавшие схематичность изображения. И все же в данном периоде такие нарушения были еще редкими исключениями, в основном господствовала система. Она создавала образы, причем это была не «идеализация человека», а «идеализация его общественного положения - той ступени в иерархии феодального общества, на которой он стоит» (там же. С. 8). Сопоставив этот вывод с итогами, к каким Д. С. Лихачев пришел, анализируя способ изображения человека в исторических произведениях XVII в., мы увидим, что исследователь определил путь дальнейшего изучения всей «проблемы характера» в целом. Теперь предстояло привлечь материал других литературных жанров и охватить все этапы истории литературы от ее возникновения до конца XVII в.
В 1958 г. Д. С. Лихачев выпустил в свет книгу «Человек в литературе Древней Руси» (второе издание вышло в 1970 г.). В этой книге «проблема характера» исследуется не только на материале исторических жанров: с конца XIV в. привлекается агиография; «новое» в разработке этой проблемы широко показано на различных видах демократической литературы XVII в. и в стиле «барокко». Исчерпать все литературные источники в одном исследовании автор, естественно, не мог, однако в пределах изученного материала он отразил историческое развитие таких основных понятий, как характер, тип, литературный вымысел.
В этой книге автор указывает на ту живую нить исторического развития, которая проходит через историю древнерусской литературы. Опираясь на изучение большого фактического материала, Д. С. намечает несколько способов - «стилей» - изображения человека в древней литературе, не только сменявших друг друга, но и сосуществовавших в разных жанрах; он связывает выбор способа с задачей, стоящей перед писателем. Ученый внимательно следит за накоплением «художественно-познавательных» открытий, которые в XVII в. приведут и к первым опытам раскрытия характеров исторических деятелей в исторической повести, и к первым социально-групповым портретам в демократической сатире. Заслуживает внимания, что Д. С. Лихачев никогда не подтягивает эти «открытия» к типизации в реализме XIX в. и в то же время показывает, что путь их шел в направлении к накоплению - пока еще количественному - опыта реалистического изображения действительности. Большую убедительность характеристикам отдельных стилей изображения человека в литературе придает сопоставление их с приемами изобразительного искусства Древней Руси. Исследователь глубоко проникает в его исторически обусловленное своеобразие, умело показывая, как литература и искусство то шли одним путем в создании идеализированного образа человека (XII в.), то искусство опережало литературу в умении отразить внутренний мир человека (XIV-XV вв.).
Исторический подход к изучению художественного мастерства литературы Древней Руси характеризует и постановку Д. С. Лихачевым других вопросов своеобразной поэтики XI-XVII вв. В статье «К вопросу о зарождении литературных направлений в русской литературе» (1958) он обосновывает в самых общих чертах вывод: литературные направления появляются лишь в XVII в., «с классовым расслоением литературы на литературу господствующих верхов и демократических низов. С этим расслоением возникает резкое различие идеологий, появляются различные художественные методы, создается возможность выбора художественного метода, возникают споры в области эстетики, зарождаются элементы литературной критики, появляются первые профессиональные писатели, стабилизируются тексты литературных произведений, - все это создавало необходимые условия и самую потребность в литературных направлениях» (Лихачев Д. С . К вопросу о зарождении литературных направлений в русской литературе // Рус. лит. 1958. № 2. С. 13). Этот вывод представляет собой целую программу изучения проблемы в целом: «она очень сложна», пишет Д. С. Лихачев, «она требует исследований и исследований». В этом призыве - первостепенное значение этой статьи, направляющей внимание литературоведов-медиевистов на один из важнейших нерешенных вопросов истории и теории литературы XI-XVII вв.
Неуклонно следуя по пути изучения конкретных связей литературы как части культуры с исторической действительностью, Д. С. Лихачев с этой позиции исследует и своеобразие художественного мастерства древней русской литературы. Одной из характерных черт древнерусской поэтики давно были объявлены так называемые «постоянные формулы». Не отрицая их наличия, Д. С. предложил изучать эти формулы в связи с той «чрезвычайно сложной обрядностью - церковной и светской», какую выработал феодализм: «Взаимоотношения людей между собой и их отношения к богу подчинялись этикету, традиции, обычаю, церемонии, до такой степени развитым и деспотичным, что они пронизывали собой и в известной мере овладевали мировоззрением и мышлением человека» (Лихачев Д. С. Литературный этикет Древней Руси (к проблеме изучения) // Тр. Отд. древнерус. лит. 1961. Т. 17. С. 5). Этому «этикету» соответствовали и постоянные формы словесного выражения, которые Д. С. условно предлагает называть «литературным этикетом». «Литературный этикет и выработанные им литературные каноны - наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой» (там же. С. 6).
Однако «система литературного этикета» все же «тормозила развитие литературы, вела к некоторой косности литературного творчества, хотя никогда не подчиняла его окончательно». Происходили «нарушения» ее, но она «не была разрушена [целиком] ни в XVI, ни в XVII в., а в XVIII в. частично заменена другой» (там же. С. 17). Наметив в самых общих чертах историю «литературного этикета» от его возникновения до XVII в., Д. С. ставит задачу «внимательного изучения» всех проблем, которые встают в связи с этой темой.
«К постановке вопроса» - так определил Д. С. задачу своей статьи «Средневековый символизм в стилистических системах Древней Руси и пути его преодоления» (1956), направляющей внимание на изучение «особенностей символизма и путей его преодоления в каждую эпоху».
Обобщением наблюдений Д. С. Лихачева над художественной спецификой древнерусской литературы явилась его статья «К изучению художественных методов русской литературы XI-XVII вв.» (1964), и особенно книга «Поэтика древнерусской литературы» (1967), удостоенная Государственной премии СССР 1969 г. (Книга «Поэтика древнерусской литературы» была переиздана в 1971 и 1979 г.). Монографию Д. С. Лихачева отличает широта диапазона рассматриваемых явлений и стройность композиции, позволяющая связать, казалось бы, самые далекие явления художественной жизни - от особенностей стилистической симметрии в памятниках переводной литературы Киевской Руси до проблем поэтики времени в творчестве Гончарова или Достоевского. Эта сложная композиция книги обусловлена постоянно развиваемой Д. С. Лихачевым концепцией единства русской литературы; принцип анализа явлений поэтики в их развитии определяет построение всех разделов монографии. Д. С. рассматривает зарождение и эволюцию литературных направлений, поэтику художественного обобщения (в ее специфических средневековых формах, таких, например, как принцип абстрагирования или эволюция форм литературного этикета), поэтику художественных средств, среди которых особенно важное место занимает анализ «поэтики подражания», ибо подражание «классическим образцам», имитация, жанровая стилизация явились определяющими чертами древнерусской литературы. Значительная часть книги посвящена проблемам, вызывающим в последнее время (и в немалой степени под влиянием исследований Д. С. Лихачева) особый интерес: это проблемы художественного времени и художественного пространства (Первая статья Д. С. Лихачева на эту тему («Время в произведениях русского фольклора») была опубликована в журнале «Русская литература» в 1962 г. (№ 4)). Дмитрию Сергеевичу удается убедительно показать, как понятие художественного времени меняется в зависимости от рода и жанра литературного произведения (или жанра произведения устного народного творчества), от художественного замысла произведения, от позиции автора. Но при этом, отмечает Д. С., «чтобы понять особенности современного использования художественного времени в литературе, надо заглянуть в предшествующие эпохи. Скромная роль художественного времени в старой литературе и в фольклоре поможет понять многообразные проявления художественного времени в XIX и XX вв.» (Лихачев Д. С . Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967. С. 223). Этим и объясняется принципиально важный методологический прием, когда эволюция форм художественного времени рассматривается начиная с памятников фольклора, затем - в памятниках древнерусской литературы, и наконец - в некоторых классических произведениях литературы XIX в.
Сказанное полностью относится и к категории «художественного пространства», которую Д. С. рассматривает на материале сказки со специфической «сверхпроводимостью ее пространства» и на примерах из памятников древнерусской литературы, в частности на примере «летописного повествования, с присущей ему особой точки зрения с птичьего полета» - как бы удаленной во вне точки, откуда летописец «оглядывает» землю, в разных концах которой одновременно совершаются достойные его внимания события. Этот этюд завершается интересным анализом «легкого» пространства «Слова о полку Игореве».
Заключая свою книгу, Д. С. пишет, что «ни один из вопросов, поднятых в этой книге, не может считаться решенным окончательно» (там же. С. 370). Это утверждение едва ли справедливо: рассматривая особенности поэтики древнерусской литературы, фольклора или литературы нового времени, Д. С. не просто замечает и тонко анализирует те или иные факты; он всякий раз находит ту единственно верную позицию, с которой эти явления и факты могут быть подняты и осмыслены в общем контексте истории русской литературы и исторической поэтики, и благодаря этому приходит к глубоким и убедительным обобщениям.
Д. С. Лихачева давно занимала идея создания теоретической истории древнерусской литературы, которая позволила бы всесторонне проанализировать ведущие тенденции и процессы литературного развития, рассмотреть литературу в ее теснейших связях с историей культуры, определить сложные взаимоотношения древнерусской литературы с другими средневековыми литературами и, наконец, выяснить основные пути литературного процесса. Если в своих работах 50-х годов Д. С. сосредоточился на изучении процесса возникновения древнерусской литературы и начального этапа ее развития, то в последующих исследованиях он обратился к узловым проблемам ее истории.
Его фундаментальная работа о втором южнославянском влиянии, породившая обширную литературу в виде многочисленных рецензий и откликов в нашей стране и за рубежом (Лихачев Д. С . Некоторые задачи изучения второго юнославянского влияния в России // Исследования по славянскому литературоведению и фольклористике: Докл. сов. ученых на IV Междунар. съезде славистов. М., 1960. С. 95-151), как нельзя лучше характеризует умение ученого охватить широчайший круг взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений, найти и объяснить то общее, что вызвало их к жизни, увидеть различные аспекты реализации направления, которое охватило все сферы духовной жизни: литературу (репертуар, стилистические приемы), изобразительное искусство, мировоззрение, даже приемы письма. Не поняв сущности процесса, именуемого вторым южнославянским влиянием, нельзя было по-новому поставить вопрос о характере русского Предвозрождения, что было осуществлено Д. С. Лихачевым в статье «Предвозрождение на Руси в конце XIV - первой половине XV века» (1967), в которой были охарактеризованы новые явления, возникшие во всех сферах русской духовной культуры в этот период и поставлен вопрос, почему «русское Предвозрождение не перешло в настоящее Возрождение». По мнению Д. С. Лихачева, «ответ следует искать в общем своеобразии исторического развития России; в недостаточности экономического развития в конце XV и в XVI в., в ускоренном развитии единого централизованного государства, поглощавшего культурные силы, в гибели городов-коммун - Новгорода и Пскова, служивших в XIV и в начале XV в. базой предвозрожденческих течений, и, самое главное, в силе и мощи церковной организации, подавившей ереси и антиклерикальные течения» (Лихачев Д. С. Предвозрождение на Руси в конце XIV - цервой половине XV века // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М., 1967. С. 181.). Рассматривая узловые проблемы литературного и культурного развития Руси. Д. С. Лихачев в статье «Семнадцатый век в русской литературе» (1969) развивает мысль о том, что именно в этом столетии «ренессансные явления вдруг получают позднее развитие» и что именно «запоздалое цветение Ренессанса и создало ту пеструю картину, которую являет собой русская литература в XVII в.» (Лихачев Д. С . Семнадцатый век в русской литературе // XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969. С. 300-301).
Своеобразным итогом этих многолетних разысканий ученого явилась его книга «Развитие русской литературы X-XVII вв. Эпохи и стили» (1973). В ней Д. С. вновь обращает внимание на явление «трансплантации» как на особую форму общения и взаимовлияния средневековых культур. Д. С. отмечает, что для эпохи средневековья правильнее говорить не о влиянии одной культуры на другую, а об особом, специфическом именно для этого времени, процессе, когда «целые культурные пласты» пересаживались на новую почву «и здесь начинали новый цикл развития в условиях новой исторической действительности: изменялись, приспосабливались, приобретали местные черты, наполнялись новым содержанием и развивали новые формы» (Лихачев Д. С . Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973. С. 22.).
Принципиально важным представляется предложенное Д. С. Лихачевым решение проблемы Предвозрождения в древнерусской литературе. Д. С. анализирует гуманистические веяния, типичные для Византии и южных славян в этот период, подробно рассматривает второе южнославянское влияние, способствовавшее проникновению этих идей и настроений на русскую почву, и раскрывает специфику русского варианта Предвозрождения, для которого, в частности, было характерно обращение к «своей античности» - культуре Киевской Руси; в книге выясняются причины, препятствовавшие бурно протекавшему Предвозрождению перейти в «настоящее Возрождение».
С проблемой судеб русского Возрождения связан и вопрос о специфике русского барокко, поднятый Д. С. еще в статье «Семнадцатый век в русской литературе». В книге Д. С. подводит итог своим многолетним разысканиям в этой области. Он отмечает, что особенности русского барокко определялись прежде всего тем, что в отличие от барокко в других европейских странах, русское барокко не сменило ренессанс, а представило в новой интерпретации такие средневековые традиции, как «витиеватость стиля», «плетение словес», «хронографическую поучительность» (там же. С. 24). Мало того: барокко на Руси в какой-то степени приняло на себя функции ренессанса, и этим «может быть объяснен жизнерадостный, человекоутверждающий и просветительский характер» русского барокко (там же. С. 207). Своеобразным было соотношение «своего» и «чужого» барокко на Руси: по мнению Д. С., «было одно барокко - заимствованное, оно же отечественное», ибо «пришедшее к нам при посредстве польско-украинско-белорусского влияния барокко приняло на себя функции ренессанса, сильно изменившись и приобретя отечественные формы и отечественное содержание» (там же. С. 211).
Д. С. обращался и к изучению древнерусской «смеховой культуры». В книге «“Смеховой мир” Древней Руси» (1976) (Лихачев Д. С ., Панченко А. М . «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука, 1976. Д. С. Лихачеву принадлежит раздел «Смех как “мировоззрение”». Второе издание см.: Лихачев Д. С ., Панченко А. М ., Понырко Н. В . Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984) он впервые поставил и разработал проблему специфики смеховой культуры Древней Руси, рассмотрел роль смеха в общественной жизни того времени, что позволило ему по-новому осветить некоторые черты в поведении и литературном творчестве Ивана Грозного, в русской народной сатире XVII в., в произведениях протопопа Аввакума.
Большой интерес представляет концепция Д. С. Лихачева, согласно которой не было и не могло быть резкого разрыва между «новой древней» и новой русской литературой, ибо уже в течение всего XVII в. совершался переход от средневековой литературы к литературе нового времени, и последняя не родилась на пустом месте в процессе коренных перемен начала XVII в., а естественно завершила тот длительный многовековой процесс, который происходил в литературе Древней Руси с момента ее формирования. Этот вопрос особенно подробно был рассмотрен Д. С. в разделе «Пути к новой русской литературе» в книге о художественном наследии Древней Руси (Лихачева В. Д ., Лихачев Д. С . Художественное наследие Древней Руси и современность. Л.: Наука, 1971). В работе, в частности, рассматриваются определяющие линии развития всей русской литературы от XI и до XX в.: это постепенное увеличение «сектора свободы», т. е. свободы выбора сюжета и выбора художественных средств для его воплощения, это процесс возрастания «личностного начала», т. е. постепенное осознание авторами права на свою точку зрения, на свой индивидуальный стиль, на самобытность как качество, не противоречащее эстетической ценности произведения, а, напротив, являющееся его достоинством. Наконец, единым был процесс расширения социальной среды литературы: в поле ее зрения постепенно входили все более демократические герои, все более широкие социальные слои; судьбы представителей различных классов и сословий начинают рассматриваться с тем же уважительным вниманием, которого раньше удостаивались лишь эпические герои и лица, стоящие на высших степенях феодальной иерархии или окруженные пиететом церковного почитания.
Еще одна теоретическая проблема волновала Д. С. Лихачева и многократно привлекала его внимание - это проблема жанровой системы древнерусской литературы и шире - всех славянских литератур средневековья. Эта проблема была поставлена и разработана им в докладах на международных съездах славистов - «Система литературных жанров Древней Руси» (1963), «Древне-славянские литературы как система» (1968) и «Зарождение и развитие жанров древнерусской литературы» (1973). В них впервые была представлена во всей своей сложности панорама жанрового разнообразия, выявлена и исследована иерархия жанров, поставлена проблема тесной взаимообусловленности жанров и стилистических приемов в древних славянских литературах. «Современное деление на жанры, основывающееся на чисто литературных признаках, появляется сравнительно поздно», - предупреждает ученый. В русской литературе оно вступает в силу лишь в XVII в., а до этого времени «литературные жанры в той или иной степени несут, помимо литературных функций, функции внелитературные» (Лихачев Д. С . Система литературных жанров Древней Руси // Славянские литературы: V Междунар. съезд славистов: (София, сент. 1963). Докл. сов. делегации. М., 1963. С. 47).
Перед историей литературы возникает особая задача: изучать не только отдельные жанры, но и те принципы, на которых осуществляются жанровые деления, изучать их историю и самую систему, призванную обслуживать определенные литературные и нелитературные потребности и обладающую некоей внутренней устойчивостью. Широкий план изучения системы жанров XI-XVII вв., развернутый Д. С., включает и выяснение взаимоотношений литературных жанров с фольклорными, связи литературы с другими видами искусств, литературы и деловой письменности. Важное значение работ Д. С. заключается именно в том, что он четко сформулировал основные задачи исследования и своеобразие самого понятия «жанр» в применении к литературе Древней Руси.
Все теоретические работы Д. С. Лихачева стремятся направить изучение художественной системы литературы XI-XVII вв. на путь подлинного историзма, вывести его за пределы механического накопления фактов. Они призывают к сравнительному изучению литературных стилей разных периодов русского средневековья, к объяснению изменений в стилях, обусловленному новыми задачами литературы, возникавшими в новой исторической обстановке. Ученый настойчиво напоминает своими теоретическими грудами, что лишь в историческом подходе к изучению художественного своеобразия древнерусской литературы лежит прочное основание для определения самой сущности литературного процесса XI-XVII вв. Вместе с тем он на анализе конкретного материала показывает исследователям литературы нового времени, что основные литературные категории не были «извечными», что многие литературные ценности русской литературы ХIХ в. имеют историческое происхождение и что древнерусская литература стоит в начале того пути, который в конечном итоге приведет к их формированию. Исследования Д. С., даже своими дискуссионными иногда заключениями, содействуют оживлению работы на одном из наиболее отстающих участков литературоведения - теоретическом.
Но теоретические проблемы не могут решаться в отрыве от конкретных историко-литературных исследований и прежде всего от исследований отдельных литературных памятников. Диапазон памятников, которые исследовал сам Д. С. Лихачев, чрезвычайно широк - это летописи и «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника» и «Поучение» Владимира Мономаха, сочинения Ивана Грозного и «Повесть о Горе-Злочастии», повесть «О взятии града Торжьку» и «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Шестоднев» Ионна Экзарха и Изборник 1073 г. и т. д. (Ряд статей Д. С. Лихачева, содержащих историко-литературный анализ отдельных памятников собран и переиздан в кн.: Лихачев Д. С . Исследования по древнерусской литературе. М.: Наука, 1986). Эти конкретные исследования привели Д. С. Лихачева к мысли о необходимости обобщить накопленный материал в области текстологии древнерусской литературы. В ряде статей он обсуждал конкретные вопросы текстологической практики, приемы издания документальных и литературных памятников, и наконец, выпустил в свет обширный труд «Текстология. На материале русской литературы X-XVII вв.» (1962). Задача этой книги - напомнить, что «текстология - и в своей теоретической, и в своей практической части - база литературоведения и исторического источниковедения». Этот труд Д. С. представляет собой первый в советской филологии опыт систематизации всех текстологических задач, стоящих перед исследователями русской литературы допетровского времени, и методики их решения. Он построен на широком использовании текстологической практики крупнейших представителей русской филологии домарксистского периода, на анализе текстологической работы советских исследователей, на многочисленных наблюдениях текстологического характера самого Д. С. Лихачева.
Все этапы работ текстолога, начиная с розысков материала, подлежащих изучению списков произведения, и кончая восстановлением на их основе истории текста памятника и подготовкой к изданию каждой из сохранившихся его разновидностей, тщательно охарактеризованы. Выявлены специфические задачи, возникающие перед исследователем в каждый конкретный момент исследования, показаны пути их правильного решения и вскрыты типичные ошибки отдельных текстологов, уводящие их с верного пути,
Через всю книгу Д. С. проходит одна мысль: текстология вообще и, в частности, текстология медиевистов, - это не сумма более или менее удачных «приемов» изучения, это одна из ветвей филологической науки, имеющая свои задачи, требующая чрезвычайно широкого круга знаний для их решения. Она представляет собой необходимую стадию в изучении литературных памятников русского средневековья, минуя которую мы не получим надежного материала для изображения литературного процесса того времени. Текстологически небрежно обработанный рукописный материал искажает наше представление и об авторском тексте, и о его дальнейшей истории в изменившихся исторических условиях. Отсюда вытекает практический вывод: медиевист обязан владеть методом текстологического исследования во всей полноте его задач.
В вышедшее через двадцать лет после первого второе издание «Текстологии» (1983) Д. С. Лихачев внес ряд существенных изменений и дополнений, что диктовалось появлением новых исследований, пересмотром некоторых точек зрения по вопросам, затронутым в первом издании книги.
Обращаясь ко многим историко-литературным и теоретическим проблемам, переходя от конкретных наблюдений над отдельными памятниками к обобщениям самого широкого характера, Д. С. Лихачев в течение десятилетий не оставлял темы, которой он посвятил десятки своих работ. Тема эта - «Слово о полку Игореве». В работах 50-х годов, о которых речь шла выше, Д. С. заложил основные направления своих будущих исследований. Одно из них связано с изучением поэтики «Слова» в сопоставлении с эстетической системой его времени. Впервые эта проблема нашла отражение в статье Д. С. «“Слово о полку Игореве” и особенности русской средневековой литературы» (1962), затем, в связи с размышлениями о жанре памятника, в статье «“Слово о полку Игореве” и процесс жанрообразования XI-XIII вв.» (1972) и наконец в обобщающей работе «“Слово о полку Игореве” и эстетические представления его времени» (1976). Д. С. Лихачев рассматривает и более частные вопросы поэтики «Слова» - исследует композицию памятника, «поэтику повторяемости» в нем, размышляет о возможной предназначенности «Слова» для исполнения двумя певцами (статья «Предположение о диалогическом строении “Слова о полку Игореве”», 1984). Большинство этих работ с дополнениями и изменениями, внесенными автором, вошли в его книгу «“Слово о полку Игореве” и культура его времени», вышедшую двумя изданиями (1978 и 1985).
Д. С. Лихачев неоднократно выступал против дилетантских попыток «угадать» имя автора «Слова», но сам внес немалый вклад в разработку вопроса об авторе «Слова» как личности, типа, представителя определенной социальной или профессиональной категории. С этими поисками связаны, в частности, наблюдения Д. С. над упоминаниями в «Слове» княжеских певцов и предположение, что автор «Слова» мог быть певцом князя Игоря (Лихачев Д. С . Размышления об авторе «Слова о полку Игореве» // Рус. лит. 1985. № 3. С. 5).
Значительное место в научной биографии Д. С. занимают его работы, посвященные полемике со скептиками. До настоящего времени не утратила своего значения его работа «Изучение “Слова о полку Игореве” и вопрос о его подлинности» (1962), важное место в полемике о «Слове» заняли работы Д. С. о взаимоотношениях «Слова» и «Задонщины» и в частности его статья «Черты подражательности “Задонщины”» (1964), в которой содержались важные теоретические положения о «поэтике подражания». В этих статьях Дмитрия Сергеевича, а также в его рецензиях и заметках, направленных против дилетантизма в изучении «Слова», рассматриваются важные методические вопросы: принципы истолкования «темных мест» памятника, принципы анализа языка источника, вопросы научной ответственности при выдвижении гипотез.
Большой вклад внес Д. С. Лихачев в создание шеститомного «Словаря-справочника “Слова о полку Игореве”» (1965-1984), активно участвуя в его редактировании и обсуждении, пополняя его статьи материалами собственных разысканий.
Неоценима роль Д. С. Лихачева в популяризации этого выдающегося памятника. Подготовленное им издание «Слова» для школьников, иллюстрированное великолепными гравюрами В. А. Фаворского, выдержало двенадцать изданий (1952-1986), ему принадлежит книга для учителей «“Слово о полку Игореве”. Историко-литературный очерк» (1976 и 1982), популярные книги - «“Слово о полку Игореве”. Историко-литературный очерк» (1950, 1955) и «“Слово о полку Игореве” - героический пролог русской литературы» (1961, 1967).
Д. С. Лихачев всегда стремился к тому, чтобы достижения научной мысли становились достоянием самых широких читательских кругов. Помимо упомянутых выше популярных изданий «Слова о полку Игореве», Д. С. публикует книгу очерков о классических произведениях литературы Древней Руси - «Великое наследие» (1975 и 1980). Он инициатор и участник монументальной серии «Памятники литературы Древней Руси», выходящей с 1978 г. в издательстве «Художественная литература». В эту серию входят издания текстов с переводами на современный русский язык и с обстоятельными комментариями. Каждый том открывается статьей Д. С., в которой освещаются особенности того или иного этапа литературной истории на материале входящих в данный том произведений. В своей совокупности эти статьи Д. С. составляют обзор древнерусской литературы за семь веков ее существования. Стремление донести результаты научных разысканий последних десятилетий до высшей школы побудило Д. С. Лихачева предпринять издание курса «История русской литературы X-XVII веков» (1980) (Второе издание носит название «История русской литературы XI-XVII веков» (М., 1985)), в котором он выступает как автор введения и заключения и как редактор, приложивший немало усилий, чтобы этот вузовский учебник сочетал научность и методологическую цельность с доступностью изложения.
Д. С. Лихачев никогда не замыкался в изучении древнерусской литературы: сами закономерности ее эволюции, так блестяще выявленные и описанные ученым (в уже упоминавшейся статье «Пути к новой русской литературе») (Лихачев Д. С . Пути к новой русской литературе // Лихачева В. Д ., Лихачев Д. С . Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971. С. 71-112), вели к необходимости продолжить анализ «линий развития» и на протяжении последующих веков, а углубленный интерес к стилям древнерусской литературы не мог не привлечь внимание к наиболее ярким стилистическим явлениям в русской культуре нового времени (см., например, статьи «Несколько мыслей о “неточности” искусства и стилистических направлениях» (1973) и «Контрапункт стилей как особенность искусств» (1981); в последней статье особенно интересны наблюдения над взаимовлиянием разных сфер искусства - литературы, балета, живописи).
В книге Д. С. «Литература - реальность - литература» (1981, 1984) собраны его статьи по различным проблемам теории литературы, и в числе их - подборка интереснейших наблюдений над произведениями Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Толстого, Блока, Ахматовой, Пастернака, которые Д. С. объединяет понятием «конкретного литературоведения». Конкретное литературоведение - важнейший методологический прием, так как «оно стремится к доказательности своих выводов, а не к конструированию гипотез или генерированию идей» (Лихачев Д. С . Литература - реальность - литература. Л.. 1984. С. 8), ибо оно связывает литературу с реальностью, этой реальностью объясняет, казалось бы, чисто литературные явления.
Умение связать воедино различные сферы культуры и объяснить их исходя из общих эстетических концепций времени привело Д. С. к новой теме - поэтике садово-паркового искусства. В 1982 г. выходит его оригинальная по замыслу книга «Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей», основанная на материалах по истории садов и парков в России и Западной Европе от средневековья и до начала нашего века.
Д. С. Лихачев придает огромное значение гуманитарным наукам, их общественному значению, их огромной роли в воспитании патриотизма. Достижения гуманитарных наук и мировоззрение общества связаны, по мнению Д. С. Лихачева, самым теснейшим образом: «патриотизм непременно должен быть духом всех гуманитарных наук» (Лихачев Д. С . Прошлое - будущему: Ст. и очерки. Л., 1985. С. 75. (Наука, мировоззрение, жизнь)), утверждает ученый, а гуманитарные науки, и прежде всего история, литературоведение, история культуры - непременная среда, в которой воспитывается подлинный патриотизм. Д. С. выдвинул особое понятие - «экология культуры», поставил задачу бережного сохранения человеком среды, созданной «культурой его предков и им самим». «Сохранение культурной среды, - пишет Д. С., - задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы», так как «культурная среда... необходима для его (человека. - М. С .) духовной, нравственной жизни, для его «духовной оседлости» (там же. С. 50). Этой заботе об экологии культуры в значительной мере посвящен цикл его статей, вошедших в книгу «Заметки о русском» (1981). К этой же проблематике Д. С. неоднократно обращался в своих выступлениях по радио и телевидению; ряд его статей в газетах и журналах поднимает вопросы охраны памятников старины, их реставрации, пропаганды знаний об истории отечественной культуры.
О необходимости знать и любить историю своей страны, ее культуру говорится во многих статьях Д. С., обращенных к молодежи. Этой теме посвящены в значительной своей части его книги «Земля родная» (1983) и «Письма о добром и прекрасном» (1985), специально адресованные молодому поколению.
Науку и культурные ценности творят люди. Благодарная память о них не должна предаваться забвению. Д. С. создает целую серию очерков о своих старших товарищах - выдающихся ученых В. П. Адриановой-Перетц, В. М. Жирмунском, П. Н. Беркове, И. П. Еремине, Н. И. Конраде, Н. К. Гудзии, Б. А. Романове и др. (См. там же раздел «Люди науки» (С. 399-563). Д. С. Лихачев принимал также участие в телевизионных передачах, посвященных выдающимся деятелям науки, культуры и искусства - Ю. Тынянову, К. Чуковскому, Д. Арсенишвили, В. Яхонтову, Н. Асееву.). Это не только воспоминания мемуарного характера, это одновременно и очерки истории науки, это как бы небольшие гимны лучшим качествам ученых - их увлеченности, трудолюбию, эрудиции, таланту.
Естественно примыкает к этим воспоминаниям об ученых подборка афоризмов и суждений, названных автором «Мысли о науке» (там же. С. 564-573). Это раздумья Дмитрия Сергеевича о путях и методах научного поиска, о необходимых качествах ученого, о научной принципиальности и научной этике.
Огромен вклад Д. С. в различные области научного знания - литературоведение, историю искусства, историю культуры, методологию науки. Но многое сделал Д. С. для развития науки не только своими книгами и статьями. Значительна его преподавательская и научно-организационная деятельность. В 1946-1953 гг. Дмитрий Сергеевич преподавал на историческом факультете Ленинградского государственного университета, где вел спецкурсы - «История русского летописания», «Палеография», «История культуры древней Руси» и спецсеминар по источниковедению. Здесь воспитались у него первые аспиранты, ставшие затем сотрудниками Сектора древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (ИРЛИ). Для них, как и для других учеников Д. С., которые позднее пришли в его «школу» как сотрудники этого Сектора, характерно прежде всего отличное владение методикой текстологического исследования, открывающего путь к литературоведческому изучению. Д. С. неизменно требовал от них обращения к первоисточникам, работы с рукописями. На прочном текстологическом фундаменте построены все подготовленные в «школе» Д. С. издания и исследования памятников древнерусской литературы.
Широко развертывается и научно-организационная деятельность Д. С. Лихачева, в 1954 г. возглавившего Сектор древнерусской литературы ИРЛИ АН СССР. Инициативный, энергичный и требовательный организатор, он умеет претворять в жизнь большие научные замыслы. Под его руководством Сектор (в 1986 г. переименованный в Отдел) прочно занимает место подлинного научного центра, который объединяет и направляет изучение литературы феодального периода (с XI по XVII в. включительно). Научный авторитет Д. С. Лихачева признан и зарубежными славистами. Большой резонанс имели и имеют выступления Д. С. на международных съездах славистов, на конференциях, в научных обществах и университетах ряда зарубежных стран. В 1985 г. он принимал участие в проводившемся в Венгрии Культурном форуме государств - участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Действительный член АН СССР с 1970 г. Д. С. избирается иностранным членом академий - Болгарской (1963), Венгерской (1973), Сербской (1971, Национальной академии Деи Линчей (Италия, 1987), членом-корреспондентом Австрийской (1968), Британской (1976), Геттингенской (ФРГ, 1988) академий, почетным доктором университетов Бордо (1982), Будапешта (1985). Оксфорда (1967), Софии (1988), Цюриха (1983), Эдинбурга (1971), Университета имени Николая Коперника в Торуне (1964). Государственный Совет Народной Республики Болгарии дважды награждает Д. С. орденом Кирилла и Мефодия I степени (1963, 1977), международными премиями имени братьев Кирилла и Мефодия (1979) и имени Евфимия Тырновского (1981), а в 1986 г. Д. С. Лихачев удостаивается высшей награды НРБ - ордена Георгия Димитрова.
Зарубежные слависты, работающие в области истории древнерусской литературы, поддерживают научные связи с руководимым Д. С. Лихачевым Отделом древнерусской литературы ИРЛИ РАН. Они пользуются его консультациями, делают доклады на конференциях и очередных его собраниях, печатают в «Трудах» Отдела свои исследования. Сам Д. С. и сотрудники Отдела неоднократно принимали участие в международных научных конференциях и симпозиумах, печатали за рубежом свои статьи. Ряд книг и статей Д. С., опубликованных в советских изданиях, переведен на болгарский, польский, немецкий, английский, французский и другие языки. Вышли на болгарском, чешском, сербскохорватском, венгерском, польском, румынском, немецком, английском, японском языках книги Д. С. Лихачева «Человек в литературе Древней Руси», «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого», «Текстология. Краткий очерк», «Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили», «Поэтика древнерусской литературы», «“Смеховой мир” Древней Руси» (совместно с А. М. Панченко), «Художественное наследие Древней Руси и современность» (совместно с В. Д. Лихачевой), «Великое наследие», «Письма о добром и прекрасном», «Поэзия садов»; фототипически переизданы за границей его книги «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1966), «Культура Руси эпохи образования Русского национального государства. (Конец XIV - начало XVI в.)» (1967), «Национальное самосознание Древней Руси. Очерки из области русской литературы XI-XVII вв.» (1969) Один из весьма важных участков научно-организационной деятельности Д. С. - его редакторская работа. Она не ограничивается изданиями Отдела древнерусской литературы: Д. С. председатель редколлегии серии «Литературные памятники», редколлегии ежегодника «Памятники культуры. Новые открытия», член редколлегии журнала «Известия АН СССР. Отделение литературы и языка», серии «Научно-популярная литература», издаваемой Академией наук СССР, член редколлегии издания Ленинградского отделения Института истории СССР «Вспомогательные исторические дисциплины». Д. С. входит в состав редакционных советов и многих других изданий; он был также членом редколлегии «Краткой литературной энциклопедии». Д. С. принимает деятельное участие в жизни ряда учреждений и организаций. Он член Ленинградского научного центра АН СССР, председатель Пушкинской комиссии АН СССР, член Ученого совета Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, Ленинградского отделения Института истории АН СССР, член бюро Научного совета по комплексной проблеме «История мировой культуры» АН СССР, Ученого совета Государственного Русского музея, Ученого совета Музея древнерусского искусства им. Андрея Рублева, член Секции критики Союза писателей СССР.
В 1966 г. за заслуги в развитии филологической науки и в связи с 60-летием со дня рождения Д. С. был награжден орденом Трудового Красного Знамени; в 1986 г. Дмитрию Сергеевичу за большие заслуги в развитии науки и культуры, подготовке научных кадров и в связи с 80-летием со дня рождения было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В 1986 г. Д. С. был избран на высокий пост председателя правления Советского фонда культуры.
В. П. Адрианова-Перетц
М. А. Салмина
В сокращении по изд.:
Дмитрий Сергеевич Лихачев.
3-е изд., доп. М.: Наука, 1989. С. 11-42.
(Материалы к биобиблиографии ученых СССР. Сер. лит. и яз. Вып. 17)
Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:
Можно искать по нескольким полям одновременно:
Логически операторы
По умолчанию используется оператор AND
.
Оператор AND
означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:
исследование разработка
Оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:
исследование OR разработка
Оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:
исследование NOT разработка
Тип поиска
При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак "доллар":
$ исследование $ развития
Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:
исследование*
Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:
" исследование и разработка"
Поиск по синонимам
Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку "#
" перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.
# исследование
Группировка
Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:
Приблизительный поиск слова
Для приблизительного поиска нужно поставить тильду "~ " в конце слова из фразы. Например:
бром~
При поиске будут найдены такие слова, как "бром", "ром", "пром" и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2. Например:
бром~1
По умолчанию допускается 2 правки.
Критерий близости
Для поиска по критерию близости, нужно поставить тильду "~ " в конце фразы. Например, для того, чтобы найти документы со словами исследование и разработка в пределах 2 слов, используйте следующий запрос:
" исследование разработка"~2
Релевантность выражений
Для изменения релевантности отдельных выражений в поиске используйте знак "^
" в конце выражения, после чего укажите уровень релевантности этого выражения по отношению к остальным.
Чем выше уровень, тем более релевантно данное выражение.
Например, в данном выражении слово "исследование" в четыре раза релевантнее слова "разработка":
исследование^4 разработка
По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения - положительное вещественное число.
Поиск в интервале
Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO
.
Будет произведена лексикографическая сортировка.
Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.
Загрузка...
