«Не трогай моих чертежей!»
Падение Сиракуз
Однажды в руки римлян попал спартанец Дамипп, попытавший покинуть осажденный город. Жители Сиракуз захотели его выкупить, и римский полководец Марцелл начал вести переговоры о судьбе спар- ,^-fv танца. Для него это было всего лишь способом поближе подойти к стенам города и найти слабые места его обороны. Заметив, что одна из башен укреплена хуже прочих, Марцелл решил именно там предпринять атаку.
Благодаря этому римляне сумели взять Сиракузы. Штурм они провели в праздник богини Артемиды, весьма почитавшейся в городе. В тот день жители Сиракуз веселились и пьянствовали, а потому утратили бдительность.
Ночью римляне сумели незаметно для горожан подняться на стены крепости и проникнуть в Сиракузы. В городе была еще одна, внутренняя, стена, но это лишь на вре-
А Римский полководец Марцелл, руководивший осадой Сиракуз.
КАК СОХРАНИЛИСЬ РАБОТЫ АРХИМЕДА?
В Древней Греции не существовало ничего похожего на современные печатные средства и материалы. Как же тогда работы греческих ученых сохранились до наших дней?
Древние греки писали обычно на папирусе - особой бумаге, привозившейся из Египта. Этот писчий материал получали из стебля одноименного растения путем специальной обработки. Папирус был не слишком долговечен, и потому книги многократно переписывались. Со II века до н. э. стали использовать более прочный материал - пергамент, изготавливавшийся из овечьей, козьей или коровьей шкур. В эпоху средневековья многие античные памятники письменности были переписаны на пергамент и благодаря этому дошли до нас. Книги, не прошедшие такой «отбор», безвозвратно погибли для потомков. Большую роль в сохранении античной письменности сыг
рали арабы, систематично переводив шие древние книги на свой язык. Некоторые книги Архимеда дошли до нас именно на арабском языке.
Древние книги часто не подписывались, и потому не всегда возможно опре делить имя их авторов. Книги Архимеда имеют характерный признак: они написаны на дорическом диалекте. Этим он затруднял жизнь тем коллегам, что отличались склонностью к краже чужих идей. Теперь любой естественнонаучный текст на дорическом диалекте связывается в первую очередь с Архимедом.
Папирус с надписью на греческом языке.
шшшшяшшшшш
LES MOYENS DE LOCOMOTION DE L"llOMME J
OA«S LAIR. SUR U ТЕЯИС CI SUR I"UU Ш
A Нападение римлян на Сиракузы. Картинка из французского учебника XIX века.
Щ мя оттянуло развязку. Вскоре Марцеллу f удалось тайно связаться со сторонниками Рима во внутреннем городе, оказавшими содействие римлянам. После этого началась страшная резня, жертвой которой стал и Архимед. Поздние римские историки, особенно Плутарх, стремились всячески смягчить описание расправы римлян над местными жителями и, в частности, приписать полководцу Марцеллу попытку спасти Архимеда от смерти.
Гибель Архимеда
Описание убийства ученого в работах многих древнеримских историков превратилось чуть ли не в идиллию. Архимед изображен человеком не от мира сего - якобы создававшим свои чудо-машины просто из любви к искусству и не интересовавшимся тем, против кого они используются. Более того, даже когда римляне ворвались в город и начали проводить массовые убийства, Архимед будто и не услышал, что творится вокруг, и преспокойно продолжал заниматься своими исследованиями.
По одной версии, Архимед, рисовавший что-то прямо на земле, сказал подошедшему к нему римскому воину: «Не трогай моих чертежей!» - и был тут же убит на месте.
Плутарх приводит три других, еще более трогательных рассказа.
Вариант 7. К Архимеду явился римский воин и потребовал следовать за ним к Марцеллу. Ученый попросил по-
Не тро́гай моих чертежей! (варианты: «не трогай моих кругов! », «не прикасайся к моим чертежам! », от лат. Noli turbare circulos meos! ) - крылатое выражение, приписываемое Архимеду . Архимед якобы дал этот «гордый ответ» римскому солдату, который при падении Сиракуз потребовал, чтобы Архимед прервал свою научную работу; за неповиновение Архимед был убит.
Интерпретация
Фраза типично используется для описания непреодолимой потребности настоящего учёного в продолжении творческой работы вне зависимости от бытовых условий. Согласно Р. Л. Берг , это «апофеоз творческой мысли, непричастной повседневной жизни» .
Происхождение
Сохранилось очень мало свидетельств о жизни Архимеда, потому его биографии обросли мифами. Смерть Архимеда от руки римского солдата в 212 году до н. э. также породила легенды. Плутарх в начале нашей эры, наряду с другими версиями, описывает сцену, в которой римлянин приближается к Архимеду, полностью поглощённому размышлениями над диаграммой, и требует, чтобы Архимед проследовал к его командиру, Марцеллу . Архимед просит дать ему время на решение задачи, и раздражённый задержкой римский солдат убивает учёного мечом . Ни Плутарх, ни Ливий , однако, не упоминают последних слов Архимеда.
Впервые фраза, в форме лат. Noli, obsecro, istum disturbare («Пожалуйста, не трогай этого»), появляется у Валерия Максима . К двенадцатому веку Архимед говорил уже словами
"Noli turbare circulos meos! (Не трогай моих чертежей!)" - воскликнул Архимед, когда башмак воина-завоевателя стер фигуры, начертанные великим ученым на песке. Эта классическая фраза была воспроизведена архитектором А.С. Никольским на арке подвала Эрмитажа, который в годы войны был превращен в бомбоубежище. Теперь эта надпись вновь вернулась на то же место.
В минувшее воскресенье в бывшем третьем бомбоубежище, одном из двенадцати, оборудованных в подвалах музейных зданий, открылась экспозиция "Жизнь Эрмитажа в годы блокады".
Здесь по воспоминаниям и рисункам сотрудников Эрмитажа, живших и работавших в пору блокады, воспроизведена обстановка того времени. Музейное кресло соседствует с обычной железной кроватью, на столе бухгалтерские счеты и старинные книги, коптилка и венчальные свечи, которыми привыкли пользоваться обитатели подвала, когда отключалось электричество.
Рядом в витринах копии документов - приказов и распоряжений по Эрмитажу, дневники, материалы, посвященные двум конференциям, проведенным сотрудниками музея к юбилеям Низами и Алишера Навои в растерзанном блокадой городе.
На стенах бомбоубежища развешаны рисунки архитектора Никольского. Рисунки эти бесценны. Мы знаем, как мало сохранилось документальных фотографий - в условиях военного времени их могли делать только фотокорреспонденты, редко бывавшие в Эрмитаже.
А неподалеку от документов эпохи в полумраке подвального помещения, словно тень, призрак блокады - выполненная по идее известного кинорежиссера Александра Сокурова скульптурная группа из 25 фигур - "Граждане блокады". Ее создали художник-постановщик Е. Жукова, скульптор П. Шевченко, художник по костюмам Л. Крюкова.
Мужчины, женщины, дети, мучимые нестерпимым голодом, люди-тени, живые мертвецы, победившие гигантскую, хорошо отлаженную военную машину... Грубый, зримый образ, взывающий к нашей эмоциональной, национальной, гражданской памяти...
"Эта выставка - живой организм, пока еще эскиз, - прокомментировал Александр Сокуров. - Он требует развития и дополнения. Но, возможно, тем, у кого есть душа и сердце, станет понятней, как все происходило в те незабываемые годы". "Для нас открытие выставки "Жизнь Эрмитажа в годы блокады" вместе с национальной церемонией "Венок памяти" на Дворцовой площади - очень важное событие, - сказал директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. - Одно из главных направлений нашей деятельности - воспитание вкуса и интереса к нашей государственной истории. А блокада Ленинграда - одно из главных событий нашей государственной истории. По своей типологии это событие отличается от всех других событий Второй мировой войны. Мы еще и еще раз хотели об этом напомнить, потому что память о войне и блокаде - увы - уходит... И ее надо всеми силами сохранить".
Александр УРЕС
Эрмитаж напомнил, как он жил в годы блокады
«Noli turbare circulos meos» — «Не трогай моих кругов». Эту фразу по-латыни переводят еще и как «Не трогай мои чертежи». По преданию, таков был возглас Архимеда, обращенный к римскому солдату, ворвавшемуся к нему в дом при взятии Сиракуз в 212 году до н. э., когда тот чертил геометрические фигуры. Эта латинская фраза была начертана и в веке минувшем — на мощном своде эрмитажного подвала, в бомбоубежище номер три, одном из двенадцати эрмитажных убежищ, где жили с семьями сотрудники самого Эрмитажа, Русского музея, Академии художеств в годы блокады. Слова Архимеда начертал ленинградский архитектор и художник Александр Никольский. Надпись и сейчас бережно сохраняется и подновляется в эрмитажном подвале.
Заложили окна, утеплили, как могли, полы, мебель из кабинетов принесли, каждая семья жила за занавеской — так складывался блокадный быт. Дежурили по музею и на крыше, вели научную работу, бережно сохраняли то, что не успели эвакуировать, хоронили умерших, а когда уже не было сил — относили в эрмитажный морг, который был в одном из дальних подвальных коридоров.
Людмила Николаевна Воронихина, ведущий методист научно-просветительского отдела Эрмитажа, знает о блокадных днях и годах музея, сохраняет память, она помнит многих из тех, кто пережил здесь блокаду. Именно она стала проводником петербургских журналистов в подвалы музея — в бомбоубежище номер три. «Под Новый год, в сорок первом, Никольский собрал всех, кто жил здесь, и показал свои рисунки, а на них — те прекрасные залы, по которым мы с вами сейчас идем, с пустыми рамами без картин, такими, какими они были тогда. Вот представьте себе Двенадцатиколонный зал в темноте, освещаемый только огоньком коптилки», — рассказала Людмила Николаевна.
Никольский, Милютина, Каплун, Михайлов, Новосельская — ленинградские художники, которые оставили нам свои свидетельства жизни блокадного музея и города. Их рисунки сейчас показывают в Фойе Эрмитажного театра на выставке, посвященной 70-летию снятия блокады Ленинграда. Именно там, под стеклом в музейной витрине, материализованная смерть, осколок одного из тридцати двух снарядов, попавших в здание музея. Девять рваных шрамов от снарядов можно увидеть и сейчас — на металлических стропилах на эрмитажном чердаке. Тут же, на чердаке, хранится и деревянная будка. Она стояла на крыше еще до революции — внутри сохранились даже автографы с ятями, оставленные солдатами караула. В войну в будке сидели наблюдатели — с высоты эрмитажной крыши город был как на ладони, и можно было увидеть, куда попала бомба, где вспыхнул пожар. Наблюдатели Эрмитажа сообщали эти сведения пожарным и спасателям. В музее была создана и своя пожарная команда, в залах стояли ящики с песком, ведра с водой. В эту команду входил и будущий директор Эрмитажа Борис Пиотровский.
В начале сорок третьего после волн эвакуации в Эрмитаже осталось 19 научных сотрудников — в основном женщины. Они следили, чтобы укрытые сокровища не отсыревали. Еще весной сорок второго вычерпали пятьсот ведер воды из Колыванской вазы, собрали осыпавшуюся роспись туркестанских фресок…
На выставке — бесценные документы: о работе эрмитажного стационара и медпункта, билеты огородников — в Висячем саду и двориках Эрмитажа были разбиты огороды. Кстати, в 2010 году в Висячем саду музея был воссоздан уголок блокадного огорода, потом из капусты, выращенной там, сделали начинку для пирожков и угощали старейших сотрудников…
На витринах эрмитажной выставки среди других документов — фотография интеллигента в военной форме, ученого секретаря Эрмитажа Льва Ракова и его письмо о создании выставки «Героическая оборона Ленинграда», открытой в 1944 году и ставшей основой будущего Музея обороны и блокады Ленинграда.
Открывая выставку, директор музея Михаил Пиотровский особо обратил на это внимание и напомнил, что Музей обороны и блокады Ленинграда «оказался репрессированным» — именно так, а не просто закрытым в ходе «ленинградского дела». Репрессирован был и Лев Раков. Возрождение музея Пиотровский считает «очень важным историческим жестом».
Людмила Николаевна рассказывала, как готовились эрмитажные ученые к юбилеям Навои и Низами. Эту хрестоматийную историю ленинградцы — люди старшего поколения знают с детства: в октябре 1941 года в Эрмитаже отмечали 800-летие Низами, а 10 декабря, в день, когда в городе перестали ходить трамваи, когда уже началось «смертное время», — 500-летие Алишера Навои. «Наша научная работа в осажденном городе — это не простая форма самоуспокоения, ухода от действительности, замыкания в монастырскую келью науки, — писал в стенном «Боевом листке» Эрмитажа, выпущенном к 1 января 1942 года, доктор исторических наук Борис Пиотровский. — Это работа по изучению культуры народов Советского Союза, сплотившихся в единую братскую семью, способствующая развитию культуры, победить и поработить которую не в силах никакие технические средства, оказавшиеся в руках врагов нашей Родины».
Загрузка...
