Штольц был немцем только по отцу, мать его была русская. Он говорил на русском языке и исповедовал православную веру. Русскому языку он научился от матери, из книг, в играх с деревенскими мальчишками. Немецкий язык он знал от отца и из книг. Андрей Штольц вырос и воспитывался в селе Верхлеве, где его отец был управляющим. В восемь лет он уже читал сочинения немецких авторов, библейские стихи, учил басни Крылова и читал священную историю.
Когда он подрос, отец стал брать его с собой на фабрику, потом на поля, а с четырнадцати лет Андрей отправлялся в город с поручениями отца один. Матери не нравилось такое воспитание. Она боялась, что сын превратится в такого же немецкого бюргера, из каких вышел его отец. Она не любила грубости и самостоятельности немцев, и считала, что в их нации не могло быть ни одного джентльмена. Она жила гувернанткой в богатом доме, жила за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу людей с грубой речью и грубыми руками, способных только на добывание денег, порядок и скучную правильность жизни. В сыне же она видела идеал барина - «беленького, прекрасно сложенного мальчика.., с чистым лицом, с ясным и бойким взглядом…» Поэтому каждый раз, когда Андрей возвращался с фабрик и полей в грязной одежде и с волчьим аппетитом, она бросалась мыть его, переодевать, рассказывала ему о поэзии жизни, пела о цветах, учила прислушиваться к звукам музыки.
Андрей хорошо учился, и отец сделал его репетитором в своем маленьком пансионе и совершенно по-немецки назначил ему жалованье по десять рублей в месяц. А неподалеку была Обломовка: «там вечный праздник! Там сбывают с плеч работу…, там барин не встает с зарей и не ходит по фабрикам…» И в самом Верхлеве стоит пустой дом, большую часть года запертый. Раз в три года он наполнялся народом, приезжали князь и княгиня с семейством.
Князь - седой старик с тремя звездами, княгиня - величественная красотой и объемом женщина, она ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела в зеленой комнате с тремя старушками. Вместе с князем и княгиней в имение приезжали их сыновья - Пьер и Мишель. «Первый тотчас преподал Андрюше, как бьют зорю в кавалерии и пехоте, какие сабли гусарские, а какие драгунские, каких мастей лошади в каждом полку и куда непременно нужно поступить после ученья, чтоб не опозориться. Другой, Мишель, только лишь познакомившись с Андрюшей, как поставил его в позицию и начал выделывать удивительные штуки кулаками, попадая ими Андрюше то в нос, то в брюхо, потом сказал, что это английская драка. Через три дня Андрей разбил ему нос и по английскому, и по русскому способу, без всякой науки, и приобрел авторитет у обоих князей».
Отец Андрея был агроном, технолог, учитель. Проучившись в университете, он возвратился к отцу, который «дал ему котомку, сто талеров и отпустил на все четыре стороны». Он объездил разные страны, и остановился в России, где жил последние двадцать лет, «благословляя свою судьбу». И такую же дорогу он «начертал» своему сыну. Когда Андрей окончил университет и прожил три месяца дома, отец сказал, что «делать ему в Верхлеве больше нечего, что вон уж даже Обломова отправили в Петербург, что, следовательно, и ему пора». Матери уже не было на свете, и возражать решению отца было некому. В день отъезда Штольц дал сыну сто рублей.
Ты поедешь верхом до губернского города, - сказал он. - Там получи от Калинникова триста пятьдесят рублей, а лошадь оставь у него. Если ж его нет, продай лошадь; там скоро ярмарка: дадут четыреста рублей и не на охотника. До Москвы доехать тебе станет рублей сорок, оттуда в Петербург - семьдесят пять; останется довольно. Потом - как хочешь. Ты делал со мной дела, стало быть знаешь, что у меня есть некоторый капитал; но ты прежде смерти моей на него не рассчитывай, а я, вероятно, еще проживу лет двадцать, разве только камень упадет на голову. Лампада горит ярко, и масла в ней много. Образован ты хорошо: перед тобой все карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй, - не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь больше охоты...
Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем, - сказал Андрей.
Отец захохотал изо всей мочи и начал трепать сына по плечу так, что и лошадь бы не выдержала. Андрей ничего.
Ну, а если не станет уменья, не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить - зайди к Рейнгольду: он научит. О! - прибавил он, подняв пальцы вверх и тряся головой. Это... это (он хотел похвалить и не нашел слова)... Мы вместе из Саксонии пришли. У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу...
Не надо, не говори, - возразил Андрей, - я пойду к нему, когда у меня будет четырехэтажный дом, а теперь обойдусь без него...
Опять трепанье по плечу.
Андрей вспрыгнул на лошадь. У седла были привязаны две сумки: в одной лежал клеенчатый плащ и видны были толстые, подбитые гвоздями сапоги да несколько рубашек из верхлевского полотна - вещи, купленные и взятые по настоянию отца; в другой лежал изящный фрак тонкого сукна, мохнатое пальто, дюжина тонких рубашек и ботинки, заказанные в Москве, в память наставлений матери...
Отец и сын посмотрели друг на друга молча, «как будто пронзили один другого насквозь», и простились. Столпившиеся неподалеку соседи удивленно и возмущенно обсуждали такое прощание, одна женщина не выдержала и заплакала: «Батюшка ты, светик! Сиротка бедный! Нет у тебя родимой матушки, некому благословить-то тебя… Дай хоть я перекрещу тебя, красавец мой!..» Андрей соскочил с лошади, обнял старуху, потом хотел было ехать и вдруг заплакал - в ее словах послышался ему голос матери. Он крепко обнял женщину, вскочил на лошадь и исчез в пыли.
Штольц был ровесником Обломова, и ему уже было за тридцать. «Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги» - участвовал в какой-то компании, отправляющей товары за границу.
Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента - посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу - выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает - бог весть.
Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные.
Движений лишних у него не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было нужно...
Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль... Кажется, и печалями, и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой...
Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь - вот что было его постоянною задачею...
Больше всего он не любил воображения, боялся всякой мечты. Таинственному и загадочному не было места в его душе. Как и за воображением, так и за сердцем следил он тонко и осторожно - область сердечных дел была ему еще неведома. Увлекаясь, он никогда не терял почвы под ногами, и чувствовал в себе достаточно силы в случае чего «рвануться и быть свободным». Он никогда не ослеплялся красотой и не был рабом. «У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела..; от него веяло какой-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины». Он знал цену этим свойствам и скупо тратил их, поэтому окружающие считали его бесчувственным эгоистом. Его умение удержаться от порывов и не выходить за границы естественного клеймили и тут же оправдывали, но не понимали и не переставали удивляться. В своем упрямстве он постепенно впадал в пуританский фанатизм и говорил, что «нормальное назначение человека - прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия не пылала в них».
Он упрямо шел по выбранной дороге, и никто не видел, чтобы он над чем-нибудь мучительно задумывался или болел душой. Ко всему, что ему не встречалось, он находил нужный прием, а в достижении цели выше всего ставил настойчивость. Сам он шел к своей цели, «отважно переступая через все преграды», и мог отказаться от нее, только если бы впереди возникла стена или разверзлась бездна.
Как такой человек мог быть близок Обломову, в котором каждая черта, каждый шаг, все существование было вопиющим протестом против жизни Штольца? Это, кажется, уже решенный вопрос, что противоположные крайности, если не служат поводом к симпатии, как думали прежде, то никак не препятствуют ей.
Притом их связывало детство и школа - две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом, и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца...
Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
Здравствуй, Илья. Как я рад тебя видеть! Ну, что, как ты поживаешь? Здоров ли? - спросил Штольц.
Ох, нет, плохо, брат Андрей, - вздохнув, сказал Обломов, - какое здоровье!
А что, болен? - спросил заботливо Штольц.
Ячмени одолели: только на той неделе один сошел с правого глаза, а теперь вот садится другой.
Штольц засмеялся.
Только? - спросил он. - Это ты наспал себе.
Какое «только»: изжога мучит. Ты послушал бы, что давеча доктор сказал. «За границу, говорит, ступайте, а то плохо: удар может быть».
Ну, что ж ты?
Не поеду.
Отчего же?
Помилуй! Ты послушай, что он тут наговорил: «живи я где-то на горе, поезжай в Египет или в Америку...»
Что ж? - хладнокровно сказал Штольц. - В Египте ты будешь через две недели, в Америке через три...
Штольц, выслушав с улыбкой жалобы приятеля о его несчастьях, посоветовал ему дать вольную крестьянам и самому поехать в деревню. А квартирный вопрос, по его мнению, решается легко: нужно переезжать. Андрей расспрашивал друга о том, как он проводил время, что читал, с кем общался, и с неудовольствием отозвался о частых посетителях Обломова, в особенности о Тарантьеве.
Помилуй, Илья! - сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный взгляд. - Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.
Правда, Андрей, как ком, - печально отозвался Обломов.
Да разве сознание есть оправдание?
Нет, это только ответ на твои слова; я не оправдываюсь, - со вздохом заметил Обломов.
Надо же выйти из этого сна.
Пробовал прежде, не удалось, а теперь... зачем? Ничто не вызывает, душа не рвется, ум спит спокойно! - с едва заметною горечью заключил он. - Полно об этом... Скажи лучше, откуда ты теперь?
Из Киева. Недели через две поеду за границу. Поезжай и ты...
Хорошо; пожалуй... - решил Обломов.
Так садись, пиши просьбу, завтра и подашь...
Вот уж и завтра! - начал Обломов, спохватившись. - Какая у них торопливость, точно гонит кто-нибудь! Подумаем, поговорим, а там что бог даст! Вот разве сначала в деревню, а за границу... после...
Штольц решил остановиться у Обломова и вывести друга из сонного состояния, заставил его одеваться и собираться: «Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем дома в два-три, и…» Минут через десять Штольц вышел побритый и причесанный, а Обломов сидел на постели, медленно застегивая рубашку. Перед ним на одном колене стоял Захар с нечищеным сапогом и ждал, когда барин освободится.
Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом поехали к этому последнему на дачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился в толпе людей. Воротились они домой к поздней ночи.
На другой, на третий день опять, и целая неделя промелькнула незаметно. Обломов протестовал, жаловался, спорил, но был увлекаем и сопутствовал другу своему всюду.
Однажды, возвратясь откуда-то поздно, он особенно восстал против этой суеты.
Целые дни, - ворчал Обломов, надевая халат, - не снимаешь сапог: ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! - продолжал он, ложась на диван.
Какая же тебе нравится? - спросил Штольц.
Не такая, как здесь.
Что ж здесь именно так не понравилось?
Все, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тот получил аренду». - «Помилуйте, за что?» - кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе; тот берет триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?..
Жизнь: хороша жизнь!
Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости, как смирно и глубокомысленно сидят - за картами. Нечего сказать, славная задача жизни! Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя? Чем я виноватее их, лежа у себя дома и не заражая головы тройками и валетами?..
А наша лучшая молодежь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя? Ежедневная пустая перетасовка дней! А посмотри, с какою гордостью и неведомым достоинством, отталкивающим взглядом смотрят, кто не так одет, как они, не носят их имени и звания. И воображают, несчастные, что еще они выше толпы: «Мы-де служим, где, кроме нас, никто не служит...» А сойдутся между собой, перепьются и подерутся, точно дикие! Разве это живые, неспящие люди? Да не одна молодежь: посмотри на взрослых. Собираются, кормят друг друга, ни радушия.. ни доброты, ни взаимного влечения!
Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать поваром, салоном, и потом под рукой осмеять, подставить ногу один другому... Что ж это за жизнь? Я не хочу ее. Чему я там научусь, что извлеку?
Ни у кого ясного, покойного взгляда, - продолжал Обломов, - все заражаются друг от друга какой-нибудь мучительной заботой, тоской, болезненно чего-то ищут. И добро бы истины, блага себе и другим - нет, они бледнеют от успеха товарища... Дела-то своего нет, они и разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею - это скучно, незаметно; там всезнание не поможет и пыль в глаза пустить некому.
Ну, мы с тобой не разбросались, Илья. Где же наша скромная, трудовая тропинка? - спросил Штольц.
Обломов вдруг смолк.
Да вот я кончу только... план... - сказал он. - Да бог с ними! - с досадой прибавил потом. - Я их не трогаю, ничего не ищу; я только не вижу нормальной жизни в этом. Нет, это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку...
Какой же это идеал, норма жизни?
И Обломов поведал другу о «начертанном» им плане жизни. Он хотел жениться и ухать в деревню. На вопрос Штольца, почему же он не женится, ответил, что денег нет. Идеалом жизни Ильи Ильича была Обломовка, в которой он вырос.
Ну вот, встал бы утром, - начал Обломов, подкладывая руки под затылок, - и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в деревне. - Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, - говорил он, - одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на восток, к саду, к полям, другая - к деревне. В ожидании, пока проснется жена, я надел бы шлафрок и походил по саду подышать утренними испарениями; там уж нашел бы я садовника, поливали бы вместе цветы, подстригали кусты, деревья. Я составляю букет для жены. Потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь - балкон уж отворен; жена в блузе, в легком чепчике, который чуть-чуть держится, того и гляди слетит с головы... Она ждет меня. «Чай готов», - говорит она. - Какой поцелуй! Какой чай! Какое покойное кресло!.. Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную, темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьется и замирает; искать в природе сочувствия... и незаметно выйти к речке, к полю... Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара... сесть в лодку, жена правит, едва поднимает весло...
Потом можно зайти в оранжерею, - продолжал Обломов, сам упиваясь идеалом нарисованного счастья. Он извлекал из воображения готовые, давно уже нарисованные им картины и оттого говорил с одушевлением, не останавливаясь. - Посмотреть персики, виноград, - говорил он, - сказать, что подать к столу, потом воротиться, слегка позавтракать и ждать гостей... А на кухне в это время так и кипит; повар в белом, как снег, фартуке и колпаке суетится... Потом лечь на кушетку; жена вслух читает что-нибудь новое; мы останавливаемся, спорим... Но гости едут, например ты с женой... Начнем вчерашний, неконченный разговор; пойдут шутки или наступит красноречивое молчание, задумчивость... Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то так в поле, на скошенную траву, разостлали бы между стогами ковры и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса. Мужики идут с поля, с косами на плечах; там воз с сеном проползет, закрыв всю телегу и лошадь; вверху, из кучи, торчит шапка мужика с цветами да детская головка; там толпа босоногих баб, с серпами, голосят... В доме уж засветились огни; на кухне стучат в пятеро ножей; сковорода грибов, котлеты, ягоды... тут музыка... Гости расходятся по флигелям, по павильонам; а завтра разбрелись: кто удить, кто с ружьем, а кто так, просто, сидит себе...
И весь век так? - спросил Штольц.
До седых волос, до гробовой доски. Это жизнь!
Нет, это не жизнь!
Как не жизнь? Чего тут нет? Ты подумай, что ты не увидал бы ни одного бледного, страдальческого лица, никакой заботы, ни одного вопроса о сенате, о бирже, об акциях, о докладах, о приеме у министра, о чинах, о прибавке столовых денег. А все разговоры по душе! Тебе никогда не понадобилось бы переезжать с квартиры - уж это одно чего стоит! И это не жизнь?
Это не жизнь! - упрямо повторил Штольц.
Что ж это, по-твоему?
Это... (Штольц задумался и искал, как назвать эту жизнь.) Какая-то... обломовщина, - сказал он наконец.
О-бло-мовщина! - медленно произнес Илья Ильич, удивляясь этому странному слову и разбирая его по складам. - Об-ло-мов-щина!
Он странно и пристально глядел на Штольца.
Обломов искренне удивился: разве цель беготни, страстей, войн, торговли - не стремление к покою? Штольц с упреком напомнил ему их юношеские мечты: служить, пока хватит сил, работать, чтоб слаще отдыхать, а отдыхать - значит жить другой, изящной, стороной жизни; объехать чужие края, чтоб сильнее любить свой, ведь «вся жизнь есть мысль и труд». Обломов стал припоминать прошлое, когда они вместе мечтали взглянуть на полотна знаменитых художников, объездить разные страны… Но все это было в прошлом, и сейчас все эти мечты и стремления казались Обломову пустой глупостью, тогда как для Штольца труд - «образ, содержание, стихия и цель жизни». Он сказал, что в последний раз собирается «приподнять» Обломова, чтобы он совсем не пропал. Обломов слушал друга с встревоженными глазами и признался, что и сам не рад такой жизни, сам понимает, что копает себе могилу и оплакивает себя, но изменить все ему не хватает воли и силы. «Веди меня, куда хочешь…, а один я не сдвинусь с места - просил Обломов друга. - Знаешь ли, Андрей, в жизни моей ведь никогда не загоралось никакого… огня! Она не была похожа на утро, на которое постепенно падают краски… Нет, жизнь моя началась с погасания… С первой минуты, когда я осознал себя, я почувствовал, что уже гасну…, гаснул и губил силы… Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится, а лучшего я ничего и не знал, не видал…» Штольц молча выслушал исповедь друга и решил увезти его за границу, после в деревню, а потом найти и дело. «Теперь или никогда - помни!» - прибавил он уходя.
«Теперь или никогда!» - явились Обломову грозные слова, лишь только он проснулся утром.
Он встал с постели, прошелся раза три по комнате, заглянул в гостиную: Штольц сидит и пишет.
Захар! - кликнул он.
Не слышно прыжка с печки - Захар нейдет: Штольц услал его на почту.
Обломов подошел к своему запыленному столу, сел, взял перо, обмакнул в чернильницу, но чернил не было, поискал бумаги - тоже нет.
Он задумался и машинально стал чертить пальцем по пыли, потом посмотрел, что написал: вышло Обломовщина.
Он проворно стер написанное рукавом. Это слово снилось ему ночью написанное огнем на стенах, как Бальтазару на пиру.
Пришел Захар и, найдя Обломова не на постели, мутно поглядел на барина, удивляясь, что он на ногах. В этом тупом взгляде удивления написано было: «Обломовщина!»
«Одно слово, - думал Илья Ильич, - а какое... ядовитое!..»
Через две недели Штольц уехал в Англию, взял с Обломова слово, что он в скором времени приедет в Париж и там они встретятся. Илья Ильич активно готовился к отъезду: паспорт уже был готов, оставалось купить кое-что из одежды и продуктов. Захар бегал по лавкам, и хотя положил себе в карман много монет, проклинал и барина, и всех, кто придумал путешествия. Знакомые Обломова недоверчиво наблюдали за ним, говоря: «Представьте: Обломов сдвинулся с места!»
«Но Обломов не уехал ни через месяц, ни через три» - накануне отъезда его укусила муха и у него распухла губа. Штольц давно уже ждал друга в Париже, писал ему «неистовые» письма, но не получал на них ответа.
Отчего же? Вероятно, чернила засохли в чернильнице и бумаги нет? Или, может быть, оттого, что в обломовском стиле часто сталкиваются который и что , или, наконец, Илья Ильич в грозном клике: теперь или никогда остановился на последнем, заложил руки под голову - и напрасно будит его Захар.
Нет, у него чернильница полна чернил, на столе лежат письма, бумага, даже гербовая, притом исписанная его рукой...
Встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по крайней мере самоуверенности. Халата не видать на нем: Тарантьев увез его с собой к куме с прочими вещами.
Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто; на шее надета легкая косынка; воротнички рубашки выпущены на галстук и блестят, как снег. Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, в щегольской шляпе... Он весел, напевает... Отчего же это?
Вот он сидит у окна своей дачи (он живет на даче, в нескольких верстах от города), подле него лежит букет цветов. Он что-то проворно дописывает, а сам беспрестанно поглядывает через кусты, на дорожку, и опять спешит писать.
Вдруг по дорожке захрустел песок под легкими шагами; Обломов бросил перо, схватил букет и подбежал к окну.
Это вы, Ольга Сергеевна? Сейчас, сейчас! - сказал он, схватил фуражку, тросточку, выбежал в калитку, подал руку какой-то прекрасной женщине и исчез с ней в лесу, в тени огромных елей...
Перед отъездом Штольц познакомил Обломова с Ольгой Ильинской и ее теткой. Когда он в первый раз привел Обломова в дом к Ольгиной тетке, там были гости, и Илья Ильич чувствовал себя неловко. Ольга очень обрадовалась Штольцу, которого любила за то, «что он ее всегда смешил и не давал скучать, но немного и боялась, потому что чувствовала себя слишком ребенком перед ним. Она понимала, что он был выше ее, и могла обратиться к нему с любым вопросом. Штольц же любовался ею, «как чудесным созданием, с благоухающей свежестью ума и чувств». Для него она была прелестным, подающим большие надежды ребенком. Андрей говорил с ней чаще, чем с другими женщинами, «потому что она, хотя бессознательно, но шла простым, природным путем жизни и по счастливой натуре, по здравому, но перехитренному воспитанию, не уклонялась от естественного проявления мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения глаз, губ, руки». И, может быть, она так легко шагала по жизни, потому что чувствовала рядом с собой «уверенные шаги друга», которому верила.
Как бы то ни было, но в редкой девице встретишь такую простоту и естественную свободу взгляда, слова, поступка. У ней никогда не прочтешь в глазах: «теперь я подожму немного губу и задумаюсь - я так недурна. Взгляну туда и испугаюсь, слегка вскрикну, сейчас подбегут ко мне. Сяду у фортепьяно и выставлю чуть-чуть кончик ноги»...
Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла! Зато ее и ценил почти один Штольц, зато не одну мазурку просидела она одна, не скрывая скуки; зато, глядя на нее, самые любезные из молодых людей были неразговорчивы, не зная, что и как сказать ей...
Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка ее ни мудрые сентенции о жизни, о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения о музыке и литературе: говорила она мало, и то свое, неважное - и ее обходили умные и бойкие «кавалеры»; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись. Один Штольц говорил с ней без умолка и смешил ее.
Любила она музыку, но пела чаще втихомолку, или Штольцу, или какой-нибудь пансионной подруге; а пела она, по словам Штольца, как ни одна певица не поет.
Обломов с первого взгляда вызвал у Ольги благожелательное любопытство. Он же смущался взглядов Ольги, которые она на него бросала. Когда он после ужина стал прощаться, Ольга пригласила его на другой день обедать. С этой минуты взгляд Ольги не выходил из головы Обломова, и какие бы ленивые позы он не принимал, ему не удавалось заснуть. «И халат показался ему противен, и Захар глуп и невыносим, и пыль с паутиной нестерпима».
Он велел вынести вон несколько дрянных картин, которые навязал ему какой-то покровитель бедных артистов; сам поправил штору, которая давно не поднималась, позвал Анисью и велел протереть окна, смахнул паутину, а потом лег на бок и продумал с час - об Ольге.
Он сначала пристально занялся ее наружностью, все рисовал в памяти ее портрет.
Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было, ни миньятюрных рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами в виде винограда.
Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии. Несколько высокому росту строго отвечала величина головы, величине головы - овал и размеры лица; все это, в свою очередь, гармонировало с плечами, плечи - с станом...
Кто ни встречал ее, даже рассеянный, и тот на мгновение останавливался перед этим так строго и обдуманно, артистически созданным существом.
Нос образовал чуть заметно выпуклую, грациозную линию; губы тонкие и большею частию сжатые: признак непрерывно устремленной на что-нибудь мысли. То же присутствие говорящей мысли светилось в зорком, всегда бодром, ничего не пропускающем взгляде темных, серо-голубых глаз. Брови придавали особенную красоту глазам: они не были дугообразны, не округляли глаз двумя тоненькими, нащипанными пальцем ниточками - нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски, которые редко лежали симметрично: одна на линию была выше другой, от этого над бровью лежала маленькая складка, в которой как будто что-то говорило, будто там покоилась мысль.
Ходила Ольга с наклоненной немного вперед головой, так стройно, благородно покоившейся на тонкой, гордой, шее; двигалась всем телом ровно, шагая легко, почти неуловимо...
Обломов решил, что в последний раз пойдет к тетке Ольги, но шли дни, и он продолжал ездить к Ильинской. В один из дней Тарантьев перевез все вещи Обломова на Выборгскую сторону, к своей куме, а Илья Ильич поселился на свободной даче, находившейся напротив дачи Ольгиной тетки. Он с утра до вечера был с Ольгой, читал ей, посылал цветы, гулял с ней по горам, плавал на лодке по озеру… Штольц рассказал Ольге о слабостях Обломова, и она не упускала момент, чтобы пошутить над ним. В один из вечеров Штольц попросил Ольгу спеть.
Она пела много арий и романсов, по указанию Штольца; в одних выражалось страдание с неясным предчувствием счастья, в других - радость, но в звуках этих таился уже зародыш грусти.
От слов, от звуков, от этого чистого, сильного девического голоса билось сердце, дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять сердце жаждало жизни...
Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг.
Он в эту минуту уехал бы даже за границу, если б ему оставалось только сесть и поехать.
В заключение она запела Casta diva: все восторги, молнией несущиеся мысли в голове, трепет, как иглы, пробегающий по телу, - все это уничтожило Обломова: он изнемог.
Довольны вы мной сегодня? - вдруг спросила Ольга Штольца, перестав петь.
Спросите Обломова, что он скажет? - сказал Штольц.
Ах! - вырвалось у Обломова.
Он вдруг схватил было Ольгу за руку и тотчас же оставил и сильно смутился.
Извините... - пробормотал он.
Слышите? - сказал ей Штольц. - Скажи по совести, Илья: как давно с тобой не случалось этого?
Это могло случиться сегодня утром, если мимо окон проходила сиплая шарманка... - вмешалась Ольга с добротой, так мягко, что вынула жало из сарказма.
Он с упреком взглянул на нее.
В эту ночь он не спал, а грустный и задумчивый ходил по комнате. Едва рассвело, он вышел из дома, ходил по улицам. А через три дня он был опять у Ольгиной тетки, и вечером оказался у рояля вдвоем с Ольгой. Она, по обыкновению, принялась подшучивать над ним, а он любовался ею: «Боже мой! Какая хорошенькая! Бывают же такие на свете…» От счастья ему было тяжело дышать, а в голове вихрем носились беспорядочные мысли. Он смотрел на нее и не слышал ее слов. Потом Ольга запела, а когда остановилась, оглянулась на Обломова и увидела, что «у него на лице сияла заря пробужденного, со дна души восставшего счастья».
Но она знала, отчего у него такое лицо, и внутренне скромно торжествовала, любуясь этим выражением своей силы.
Посмотрите в зеркало, - продолжала она, с улыбкой указывая ему его же лицо в зеркале, - глаза блестят, боже мой, слезы в них! Как глубоко вы чувствуете музыку!..
Нет, я чувствую... не музыку... а... любовь! - тихо сказал Обломов.
Она мгновенно оставила его руку и изменилась в лице. Ее взгляд встретился с его взглядом, устремленным на нее: взгляд этот был неподвижный, почти безумный; им глядел не Обломов, а страсть.
Ольга поняла, что у него слово вырвалось, что он не властен в нем и что оно - истина.
Он опомнился, взял шляпу и, не оглядываясь, выбежал из комнаты. Она уже не провожала его любопытным взглядом, она долго, не шевелясь, стояла у фортепьяно, как статуя, и упорно глядела вниз; только усиленно поднималась и опускалась грудь...
Во второй главе (часть 1) романа говорится о том, как к Обломову приходили разные посетители.
Сначала вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, безукоризненно причесан и одет. Это был Волков. Пристыдив Обломова за столь позднее нахождение в кровати и обозвав его персидский халат шлафроком, Волков похвастался новым фраком и пригласил Илью Ильича поехать в Екатерингоф, где по поводу первого мая намечались увеселения.
Обломов наотрез отказался, объяснив отказ своим нездоровьем и скукою, которую наводят на него подобные праздники. Вместо поездки в Екатерингоф он пригласил молодого человека к себе на обед — ему так хотелось пожаловаться на два свои несчастья, на что тот ответил отказом, ибо обедает у князя Тюменева. Отказавшись и от вечернего чая и озабоченный тем, что ему сегодня надо успеть еще в десять мест, Волков оставил Обломова. Когда он ушел, Илья Ильич подумал, какой же Волков несчастный человек, ведь у него столько дел.
Затем в комнату вошел Судьбинский, бывший сослуживец Обломова. За то время, как Илья Ильич ушел в отставку, коллега стал начальником отдела, о чем не без удовольствия и сообщил. Предложение Судьбинского заехать за ним на гулянье в Екатерингоф Илья Ильич отклонил, сославшись на то, что ему нездоровится и много дел. Завели разговор о сослуживцах, после чего, как бы невзначай, Судьбинский сообщил о своей предстоящей женитьбе и пригласил Обломова быть шафером.
— Как же, непременно! — сказал Обломов, обрадовавшись, что свадьба состоится только на следующей неделе.
Раздался звонок. Судьбинский, попрощавшись и пообещав еще зайти, ушел. За раздумьем о том, что карьера не делает людей счастливыми, Обломов и не заметил, что у кровати его стоит работающий в газете литератор Пенкин. Назвав Илью Ильича «неисправимым, беззаботным ленивцем», Пенкин стал рассказывать о последней своей статье и написанном им рассказе. Кроме того, порекомендовал Обломову прочесть поэму «Любовь взяточника к падшей женщине», автор которой несказанно талантлив: в нем слышится то Дант, то Шекспир... Читать шедевр Илья Ильич отказался напрочь, объяснив это тем, что в таких книгах нет понимания жизни и сочувствия, одно самолюбие только. Пенкин не соглашался с Обломовым, и они едва не поссорились, но вовремя остановились. Пенкин стал собираться уходить и вспомнил, что приходил-то с целью пригласить Обломова на гулянье в Екатерингоф. Илья Ильич вновь сослался на нездоровье, и пригласил Пенкина к себе обедать. Пенкин отказался, так как их редакция сегодня собирается в ресторане, а оттуда едут на гулянье. «Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то?.. <…>Несчастный!»
В дверь снова позвонили. Вошел Алексеев (так по крайней мере приветствовал его Обломов, хотя точно его фамилии никто не знал: одни говорили, что Иванов, другие — Васильев, третьи — Андреев). Это был человек неопределенных лет и неопределенной внешности. Остроумия, оригинальности и других особенностей в его уме тоже не было.
Алексеев пришел пригласить Илью Ильича к Овчинину на обед, а оттуда поехать в Екатерингоф на праздник. Обломов все лежал, а Алексеев ходил по комнате из угла в угол, ожидая, пока тот станет умываться. Наконец не выдержал, спросил, почему Илья Ильич не собирается. Обломов ответил, что на дворе пасмурно, ему не хочется ехать. Алексеев заметил, что у него оттого пасмурно, что окна давно не мыты.
В конце концов Обломов уговорил Алексеева остаться у него на обед (была суббота, и он вспомнил, что на обед приглашен Тарантьев) и стал жаловаться на два несчастья, которые с ним приключились. Состоялось чтение наконец-то найденного письма старосты. Советов Алексеева переехать на другую квартиру и съездить самому в Обломовку разобраться с делами Илья Ильич не принял. Алексеев сказал, что скорее бы Штольц приезжал, он бы все уладил. Илья Ильич пригорюнился, долго молчал, а потом спохватился:
— Вот тут что надо делать! — сказал он решительно и чуть было не встал с постели. — И делать как можно скорее, мешкать нечего... Во-первых...
Но тут в передней раздался звонок.
| Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 |
ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ
Как вспоминал сам И. Гончаров, замысел «Обломова» возник у него после того, как «Обыкновенная история» — первый роман писателя — был напечатан в 1847 году. В 1849 году в альманахе «Литературный сборник с иллюстрациями» при журнале «Современник» был напечатан «Сон Обломова. Эпизод из неоконченного романа». Глава появилась после поездки Гончарова в Симбирск, где хорошо сохранились патриархальный быт и традиции.
Обитатели города вдохновили писателя на создание образа Обломовки. Публикация «Сна Обломова» имела большой успех и при влекла к себе внимание. Однако на написание всего романа у автора ушло более десяти лет. Работа над романом шла непросто. Сам Гончаров отмечал, что произведение пишется медленно и тяжело. Путешествие писателя на фрегате «Паллада» и создание путевых очерков, которые вышли в свет в 1858 году, также замедлили работу над «Обломовым». Полностью роман был опубликован в четырёх номерах журнала «Отечественные записки» только в 1859 году и принёс автору широкую известность, став его главным произведением.
[свернуть]
ЖАНР И КОМПОЗИЦИЯ
Жанр. Социально-психологический роман. Композиция. Роман состоит из четырёх частей. Части делятся на главы. Первая часть посвящена одному дню Обломова, который он проводит, не вставая с дивана. Мимо этого дивана автор проводит людей, ничем не лучше Обломова, показывая ничтожность светской суеты. Это экспозиция романа — знакомство с героем, историей его детства, условиями, сформировавшими его.
Вторая часть рассказывает о любви Обломова и Ольги. Совершается попытка спасти героя от обломовщины. Обломову противопоставлен Штольц. Происходит развитие действия и кульминация — признание Обломова в любви.
Третья часть убеждает читателя в том, что Обломов не может пожертвовать покоем ради любви. Появляется другая героиня — Агафья Пшеницына. Четвёртая часть перекликается с первой — герой возвращается к привычному состоянию (обломовщина на Выборгской стороне). Происходит постепенное приближение к концу. Обломов снова погружается в спячку, а затем умирает. Композиция романа кольцевая: сон — пробуждение — сон.
[свернуть]
ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ОБЛОМОВ
Портрет. Это молодой человек приятной внешности. Черты его лица спокойные, тело округлое, изнеженное, шея белая, руки пухлые и маленькие. «Сядет он, положит ногу на ногу, подопрёт голову рукой — всё это делает так вольно, покойно и красиво». Обломов симпатичен автору (его образ он во многом списывал с себя). Типичный русский барин. Происходит из дворянского рода, умён и образован. Живёт в своё удовольствие: ест, пьёт и спит. Его идеал — покой и безмятежность. Это для героя важнее, чем вечно беспокоиться о делах, как Судьбинский, волочиться за женщинами, как франт Волков, или писать обличительные статьи, как сочинитель Пенкин.
Обломова не привлекают ни светские развлечения, ни карьера — в них он не видит ничего, кроме суеты. А ради суеты не стоит подниматься с дивана и снимать уютный халат. Созерцатель и мечтатель никогда ничего не делает сам — для этого у него есть «Захар и ещё триста Захаров». Он лишь мечтает, как чудно всё устроит в своём имении. Типичный русский характер. Мягкий и добрый человек с чутким сердцем и «хрустальной душой». Непрактичен, нерационален, не приспособлен к жизни, беспомощен перед проблемами. Его используют и обманывают все, даже верный слуга Захар.
Сам Обломов строго судит себя за пассивность и сравнивает свою душу с кладом, заваленным мусором. Перед ним встаёт мучительный вопрос: «Отчего Я такой?» Ответ даётся в главе «Сон Обломова». Обобщённый национальный характер. Черты Обломова характерны не только для эпохи, которую отражает роман. Его образ — национальный русский характер. Лень, доброта, широта натуры, покладистость, наивность, чуткость, чистая душа — всё это исторически сложившиеся качества русского человека. В России не приживается деятельный рационалист Штольц, для неё более органичен Обломов.
Тургенев писал: « … пока останется хоть один русский, — до тех пор будут помнить Обломова». Обломовщина. Н. Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» назвал это явление болезнью русского общества, заключающуюся в праздности, непреодолимой лени и неспособности к общественной деятельности. Обломов- последний в ряду «лишних людей» (Онегина, Печорина, Рудина), не сумевших найти себе применения.
[свернуть]
СОН ОБЛОМОВА
История создания. Глава была написана в 1849 году и имела большой успех. Все ждали появления романа целиком, но он полностью был написан намного позже. Гончаров называл главу «увертюрой всего романа».
Художественный приём. Ностальгический сон о детстве Илюши является ключом к пониманию образа Обломова — раскрывает истоки и причины обломовщины, представляет среду, быт и нравы, сформировавшие героя.
Обломовка — идиллический край, где родился и вырос Обломов. Она представлена как обетованная земля, как островок счастья. Илюша рос на лоне прекрасной природы. География этого уголка земли не предполагает гор — только равнины, окружённые холмами. Здесь нет часов и минут. Время связано с понятием круга, с циклами природы (весна — рождение человека, лето — молодость, осень — старость, зима — смерть).
Душевный комфорт, покой и тишина — такова атмосфера этого «первобытного рая». Причины обломовщины, сладкое ничегонеделание погружает героя в спячку. Его прекрасные душевные качества погребены уже в Обломовке, они убиваются ленью и духовным застоем.
[свернуть]
РОЛЬ ДЕТАЛИ В РОМАНЕ
Халат Обломова. Это не просто художественная деталь — любимая одежда героя, по сути, является самостоятельным персонажем. Халат — символ обломовщины. Снять халат — значит круто переменить свою жизнь. Предмет описан подробно: «Как шёл домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нём был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намёка на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него». Уютный домашний халат отражает характер своего хозяина – это двойник Обломова.
Герой носит халат не только на теле — его ум и душа тоже словно укутаны в такой халат. В начале романа Обломов с любовью кутается в его широкие полы. Подчёркнуто, что халат он носит давно — так же давно он носит в своей душе лень и апатию. Благодаря любви к Ольге герой просыпается, оживает и забывает о халате. После разрыва с Ольгой он живёт в доме Агафьи Пшеницыной, которая не только достала халат, но и починила — заштопала, вывела пятна. До конца жизни Обломов не расстаётся с любимым халатом.
Ветка сирени. Ветка, сорванная Ольгой во время их с Обломовым свидания и поднятая героем, помогла влюблённым понять чувства друг друга. Она стала символом их любви и возможности изменения жизни к лучшему. Но так же, как отцветает сирень, проходит их любовь. Сирень появляется снова в конце романа — она цветёт на могиле Обломова. Интерьер.
В доме Обломова, на первый взгляд, всё красиво и богато: мебель красного дерева, уютные диваны, ширмы с небывалыми в природе птицами и плодами, шёлковые занавески, ковры, картины, бронза, фарфор. Но задок у дивана осел, по стенам «лепилась в виде фестонов паутина», на зеркалах можно делать записи, дорогие ковры в пятнах. Если бы не сам хозяин, лежащий на диване, можно было бы подумать, что тут никто не живёт — так всё полиняло, запылилось и лишено следов присутствия человека. Лежит прошлогодний номер газеты, а «из чернильницы, если обмакнуть в неё перо, вырвалась бы разве только с жужжаньем испуганная муха».
Это описание напоминает жилище гоголевского Плюшкина. Возможно, если бы не участие энергичного Штольца, не любовь Ольги, не забота Агафьи Пшеницыной, судьба Обломова была бы такой же жалкой.
[свернуть]
ОБЛОМОВ И ШТОЛЬЦ
Происхождение. Обломов происходит из старинного дворянского рода с патриархальными традициями. И деды и родители его ничего не делали. Штольц из небогатой семьи: отец – обрусевший немец, управляющий богатого имения, мать — обедневшая дворянка. Воспитание. Илюшу приучали к праздности и покою. Труд в Обломовке был наказанием. В семье был культ еды, а после еды — крепкий сон.
Андрюшу отец обучил всем практическим наукам, привил любовь к труду, усидчивость, аккуратность. Испытание любовью. Обломову необходима любовь материнская — такая, какую подарила ему Агафья Пшеницына. Штольцу нужна равная по силе и взглядам женщина. Его идеал — Ольга. Характеристика. Герои — полные антиподы. Штольц стремится вперёд, его не пугают проблемы и неудачи, он уверен, что всего добьётся. Вся его жизнь — упорный труд.
Смысл жизни Обломова — мечта. Однако друзья не только дополняют друг друга, но и нуждаются друг в друге. На фоне Андрея Илья пассивен и беспомощен, но рядом с ним сильный Штольц обретает душевное равновесие.
[свернуть]
ОЛЬГА ИЛЬИНСКАЯ И АГАФЬЯ ПШЕНИЦЫНА
Портрет. В Ольге нет «ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры < … > если б её обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии». В Агафье отмечается истинно русская красота: «грудь и плечи сияли довольством и полнотой, в глазах светились кротость и только хозяйственная заботливость». Она добра и скромна, превосходная хозяйка, заботливая и чуткая.
Происхождение. Ольга из дворян, получила прекрасное образование, обладает незаурядным умом, стремится к новым познаниям. Агафья из народа, не отличается образованностью, очень проста. Роль в жизни Обломова. Любовь Ольги одухотворена, но эгоистична (она любит в Обломове свои усилия и старания). Его утомляет беспокойная натура Ольги, она не похожа на женщину его мечты.
Ольга заставила Обломова встать с дивана, снять халат, испытать романтическую любовь. Любовь же Агафьи самозабвенна и жертвенна. Она приняла Обломова таким, какой он есть, и не пыталась его изменить. В её доме сбылись все его мечты.
Помещик Илья Ильич Обломов. Главный герой — «человек лет тридцати двух-трёх от роду», живёт в Петербурге, на Гороховой улице, со своим слугой Захаром на средства, которые приносит имение Обломовка. Это человек, «приятной наружности, с тёмно-серыми глазами, но с отсутствием всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворённые губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всём лице теплился ровный свет беспечности».
Илья Ильич добрый, но очень ленивый — предпочитает лежать на диване в любимом халате. Лежание у него «не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием»…
У Обломова неприятности. Он получил письмо от старосты из Обломовки, жаловавшегося на плохой урожай и уменьшение дохода, а хозяин квартиры, в которой живёт Обломов, просит освободить её. Герою надо бы ехать в Обломовку, решать вопрос с переездом на другую квартиру, но всё это для него
мука.
Посетители. К Обломову по очереди приходят Волков, Судьбинский, Пенкин, Алексеев. Они рассказывают о себе и зовут на первомайские гулянья в Екатерингоф. Обломов отнекивается, выдумывая разные причины. Блещущий здоровьем Волков в восторге от светской жизни, он рассказывает о новом фраке, о своей влюблённости, хвастается новыми перчатками.
Судьбинский, бывший сослуживец Обломова, сделал карьеру и собирается жениться на дочери статского советника с большим приданым. «И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает…» — думает о нём Обломов.
Сочинитель Пенкин интересуется, не читал ли Обломов его статью «о торговле, об эмансипации женщин, о прекрасных апрельских днях и о вновь изобретённом составе против пожаров». Следующий визитёр — Алексеев («безличный намёк на людскую массу»). Это человек «с неопределённой физиономией», «присутствие его ничего не придаст обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него».
Всем гостям Илья Ильич рассказывает о своих проблемах, но никто посоветовать ему ничего не хочет — все заняты собственными делами.
Тарантьев. Пятым к Обломову приходит его земляк Тарантьев — мошенник и негодяй. Это был «человек ума бойкого и хитрого; никто лучше его не рассудит какого-нибудь общего житейского вопроса или юридического запутанного дела < … > Между тем сам как двадцать пять лет назад определился в какую-то канцелярию писцом, так в этой должности и дожил до седых волос. Ни ему самому и никому другому и в голову не приходило, чтобы он пошёл выше. Дело в том, что Тарантьев был мастер только говорить … ».
Алексеев и Тарантьев бывают у Обломова постоянно — ходят к нему «пить, есть, курить хорошие сигары». Но они вызывают у героя раздражение. Единственный близкий ему человек, о котором он всё время вспоминает, — Андрей Штольц. Тот должен скоро вернуться из путешествия. Он смог бы решить все проблемы Обломова.
Тарантьев ругает Обломова за то, что тот всё время лежит, заставляет ехать в имение, чтобы навести там порядок, а вопрос с поиском другой квартиры предлагает решить просто – переехать жить к его куме. Обломов не принимает советов Тарантьева. Гости уходят.
Жизнь Обломова в Петербурге. Сначала герой был полон стремлений и о многом мечтал: об успехах на службе, о роли в обществе, о создании семьи. Он всё готовился начать жить, но не продвинулся к своим мечтам ни на шаг.
Обломов, воспитанный в атмосфере любви и добра, воспринимал службу в качестве «какого-то семейного занятия, вроде, например, ленивого записыванья в тетрадку прихода и расхода, как делывал его отец».
Он считал, что чиновники представляли собой «дружную, тесную семью, неусыпно пекущуюся о взаимном спокойствии и удовольствиях, что посещение присутственного места отнюдь не есть обязательная привычка, которой надо придерживаться ежедневно, и что слякоть, жара или просто нерасположение всегда будут служить достаточными и законными предлогами к нехождению в должность». Но понял, что «надобно быть, по крайней мере, землетрясению, чтоб не прийти здоровому чиновнику на службу».
Всё это навело на него страх и скуку. Так Обломов прослужил два года. Однажды он отправил депешу вместо Астрахани в Архангельск. Испугавшись, ушёл домой — сказался больным, а потом и вовсе подал в отставку. С женщинами Илья Ильич ограничивался «поклонением издали».
Обломов «с каждым днём всё крепче и постояннее водворялся в своей квартире. Сначала ему тяжело стало пробыть целый день одетым; потом он ленился обедать в гостях, кроме коротко знакомых, больше холостых домов, где можно снять галстук, расстегнуть жилет и где можно даже «поваляться» или соснуть часок». Вскоре и это ему надоело.
Только Штольцу удавалось вытаскивать Обломова из дома, но Штольц часто отлучался.
До пятнадцати лет Илья Ильич учился в пансионе, «по необходимости сидел в классе прямо, слушал, что говорили учителя, потому что ничего другого делать было нельзя, и с трудом, с потом, со вздохами выучивал задаваемые ему уроки». Чтение утомляло его, только «поэты задели его за живое». Во время чтения, «как ни интересно было место, на котором он останавливался, но если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплётом вверх и шёл обедать или гасил свечу и ложился спать». В результате его голова «была как будто библиотека, состоящая из одних разрозненных томов по разным частям знаний».
Захар. Слуге Обломова лет за пятьдесят. Он ворчлив, неопрятен и неловок. Весело наблюдать, как Захар препирается с хозяином из-за каждой мелочи, а тот постоянно упрекает слугу в неряшливости и лени. Захар груб и плутоват (присваивает сдачу с покупок), но предан барину.
«Он бы не задумался сгореть или утонуть за него, не считая этого подвигом, достойным уважения или каких-нибудь наград». Захар нянчил маленького Обломова. «Как Илья Ильич не умел ни встать, ни лечь спать, ни быть причёсанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть перед ним».
Визит врача. Перепалка Ильи Ильича с Захаром прерывается приходом доктора, который, выслушав жалобы Обломова, предупреждает, что если тот не изменит образа жизни, то через пару лет у него случится удар.
Все проблемы, обрушившиеся на Обломова разом, повергают его в тревожные размышления. Он «болезненно чувствовал, что в нём зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, как золото в недрах горы». Но этот клад «глубоко и тяжело завален дрянью, наносным сором». «Однако … любопытно бы знать … отчего я … такой?» — спрашивает себя герой. Горькие размышления расстроили Обломова, но «сон остановил медленный и ленивый поток его мыслей».
Сон Обломова. Герой видит во сне своё детство, родителей, беспечную жизнь в любимой Обломовке. Ему семь лет. Он просыпается в своей кроватке. Няня одевает его, ведёт к матери. Все домочадцы осыпают мальчика ласками и похвалами.
После этого начинается кормление его булочками, сухариками и сливочками. Потом мать отпускает Илюшу гулять со строгим наказом няньке не оставлять ребёнка одного и не пускать его в овраг — самое опасное место в околотке. День в Обломовке проходит неспешно. Отец сидит у окна и наблюдает за всем, что делается во дворе.
Мать три часа толкует с портным, как из мужниной фуфайки перешить Илюше курточку, потом идёт смотреть, как в саду наливаются яблоки.
Самая главная забота — обед, после которого все спят (кучер — на конюшне, садовник — под кустом в саду и т. д.), Няня рассказывает Илюше страшные сказки, в которых не храбрость героя, а помощь доброй волшебницы приводит к счастливому концу.
Выросший Илья Ильич понял, «что нет медовых и молочных рек, нет добрых волшебниц», но «сказка у него смешалась с жизнью, и он бессознательно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка». Обломова «тянет в ту сторону, где только и знают, что гуляют, где нет забот и печалей; у него навсегда остаётся расположение полежать на печи, походить в готовом, незаработанном платье и поесть на счёт доброй волшебницы».
Снится Илье и сосед-немец Штольц, к которому мальчик ездил учиться. С его сыном, Андрюшей, Илья неразлучен.
Приеэд Штольца. Пока барин спит, Захар судачит о нём с дворником, бабами и лакеями, затем пытается разбудить Обломова. Только что приехавший Андрей Штольц со смехом наблюдает сцену пререкания друга с Захаром.
Андрей Штольц — успешный и трудолюбивый человек. Он был немец «только вполовину, по отцу: мать его была русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была русская». От отца он получил строгое немецкое воспитание, от матери унаследовал нежность и доброту.
Когда Штольц окончил университет, отец не позволил ему жить дома и отправил сына в Петербург. Ровесник Обломова, Штольц рос с ним вместе, потом служил, вышел в отставку, нажил дом и деньги. Участвует в компании, отправляющей товары за границу. «Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь».
Штольц, человек с сильным характером, считал себя счастливым и упрямо шёл по избранной дороге. С Обломовым его связывало счастливое детство.
Штольц часто отрывался от дел и ехал к другу, чтобы «посидеть на широком диване и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу». Штольцу свойственна постоянная деятельность, но лишних действий у него не было; «печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой».
Штольц пытается изменить жизнь Обломова. Андрей возмущён образом жизни друга и старается его расшевелить — вывозит в свет. Целую неделю они делают визиты. Обломов устаёт от непривычной суеты и говорит Штольцу, что такая жизнь ему не нравится.
А на вопрос, какая нравится, формулирует свой идеал, фактически пересказывая собственный сон. Ему хотелось бы жить в деревне с женой. Жить так, как жили его отцы и деды в Обломовке: мечтать, любоваться природой, вкусно обедать, а вечерами слушать в гостиной арию «Casta diva». Штольц не понимает такого идеала: «Какая-то … обломовщина».
Он собирается через две недели увезти друга с собой за границу, а пока обещает познакомить Обломова с Ольгой Ильинской, которая прекрасно исполняет его любимую арию.
Обломовский вопрос. Знакомство с Ольгой Ильинской. На следующий день Илья Ильич проснулся в тревоге. Его мучают слова друга об обломовщине; «он схватил перо, вытащил из угла книгу и в один час хотел прочесть, написать и передумать всё, чего не прочёл, не написал и не передумал в десять лет.
Что ему делать теперь? Идти вперёд или остаться?». Решить этот обломовский вопрос было для него важнее всего на свете. «Идти вперёд — это значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума; вместе с пылью и паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть!» Он уже почти был готов на решительные действия, «приподнялся было с кресла, но не попал сразу ногой в туфлю и сел опять».
Познакомив Обломова с Ольгой Ильинской, Штольц уехал за границу, взяв с друга слово, что тот приедет к нему в Париж. Паспорт был готов и заказано
дорожное пальто, а знакомые — кто со смехом, кто с испугом — обсуждали отъезд Обломова. Но накануне его укусила муха — распухла губа, и это стало поводом отложить отъезд. Обломов не уехал ни через месяц, ни через три. На «неистовые письма» Штольца Обломов не отвечает. Теперь он живёт на даче, читает. «На лице ни сна, ни усталости, ни скуки.
На нём появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или, по крайней мере, самоуверенности. Халата не видать на нём». А причина всему — Ольга, к которой он почувствовал любовь.
Обломов и Ольга. Встреча в парке, объяснения, волнения и надежды — счастливые герои переполнены прекрасными чувствами.
Ольга живёт со своей тёткой. Это был дом, «где всё было немного чопорно, где не только не предложат соснуть после обеда, но где даже неудобно класть ногу на ногу, где надо быть свежеодетым, помнить, о чём говоришь, — словом, нельзя ни задремать, ни опуститься». Штольц думал, что если «внести в сонную жизнь Обломова присутствие молодой, симпатичной, умной, живой и отчасти насмешливой женщины – это всё равно, что внести в мрачную комнату лампу, от которой по всем тёмным углам разольётся ровный свет».
Но Штольц не предвидел, что это знакомство изменит жизнь героев. Ольга ощущает в себе перемены – благодаря вспыхнувшим чувствам к Обломову она иначе смотрит на жизнь. Илье Ильичу кажется, что Ольга холодна к нему и перестаёт у неё бывать.
Он хочет уехать в город и вернуться к прежнему образу жизни. Захар, случайно встретив Ольгу, простодушно сообщает ей о состоянии Обломова, о его желании уехать в город. Она через Захара назначает Илье свидание в парке и при встрече даёт понять Обломову о серьёзности своих чувств.
, , , XII
Развитие отношений Ольги и Обломова. Герои часто встречаются в парке. Ольга всеми силами борется с апатией Ильи Ильича — возит его на прогулки, не даёт спать, заставляет читать, бывать на концертах.
Обломов делает всё, чтобы угодить Ольге: «написал несколько писем в деревню, сменил старосту и вошёл в сношения с одним из соседей через посредство Штольца. Он бы даже поехал в деревню, если б считал возможным уехать от Ольги. Он не ужинал и вот уже две недели не знает, что значит прилечь днём». Они оба переживают глубокое чувство.
Однажды Обломов проснулся мрачным — он не верит, что Ольга может его любить, потому что, по его мнению, таких, как он, любить нельзя. Он пишет ей в письме, что разрывает с ней отношения. Ольга читает письмо и плачет, а Илья Ильич наблюдает это, спрятавшись. Он видит её слёзы и просит прощения — всё возвращается на свои места. Лето заканчивается. Влюблённые видятся каждый день. Обломов наслаждается счастьем и однажды делает Ольге предложение, которое она принимает.
Любовь и квартирный вопрос. К Обломову приезжает Тарантьев и требует, чтобы тот заплатил за квартиру, арендованную на Выборгской стороне. Илья Ильич вспоминает, что в день переезда на дачу он не глядя подписал контракт, который подсунул ему Тарантьев.
Влюблённый Обломов не хочет думать о делах — он идёт К Ольге, полный решимости объявить её тётке об официальном предложении. Но Ольга не пускает его, считая, что сначала он должен закончить дела и решить, где они будут жить после свадьбы.
Обломов едет на Выборгскую сторону, знакомится с хозяйкой квартиры — Агафьей Пшеницыной, кумой Тарантьева. «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щёки».
Обломов безуспешно пытается объяснить хозяйке, что не нуждается в квартире. Агафья кажется ему недалёкой, но приятной женщиной («У ней простое, но приятное лицо < … > должно быть, добрая женщина!»). Уладить квартирный вопрос Обломову не удаётся, потому что делами занимается её брат Мухояров, который не хочет упустить выгоду.
Переезд Обломова на Выборгскую сторону. В конце августа Ольга переезжает с дачи в городскую квартиру, а Обломов вынужден поселиться на Выборгской стороне, в доме Агафьи Пшеницыной. Он уже успевает оценить пироги хозяйки, а Мухояров требует уплатить за квартиру всю сумму. Обломов хочет всем объявить о своём намерении жениться, но Ольга просит сначала уладить дела в Обломовке.
Обломов живёт у Пшеницыной, ездит к Ольге обедать. Их свидания становятся всё реже. Обломов сам уже не верит, что недавно хотел жениться.
Обломов и Ольга встречаются всё реже. Однажды Ольга присылает Обломову письмо, назначая свидание. Герои встречаются тайно: о них уже давно сплетничают, а официального предложения всё нет. Теперь уже Ольга убеждает Обломова поговорить об их отношениях с тётушкой, а тот просит отложить разговор до решения всех проблем.
Ольга зовёт Илью Ильича приехать к ним завтра на обед. Но герой боится сплетен. Он пишет Ольге, что простудился и не сможет прийти. Наступает зима, а Обломов до сих пор не был у Ольги.
Последняя попытка Ольги. Илья Ильич проводит время дома с Пшеницыной и её детьми — Машей и Ваней. Он так и не решается ехать к Ольге, сказываясь больным. Ольга, презрев светские приличия, сама приезжает к Обломову. Увидев её, герой воспрянул духом. Он снова счастлив.
Коварство Мухоярова. Обломов получает письмо из деревни от соседа, которому он хотел передать по доверенности управление своим имением. Сосед отказывается помогать (у него много своих дел) и предупреждает, что Обломова ждут большие убытки.
Герой расстроен: жениться невозможно, надо ехать в Обломовку самому. Занимать деньги он тоже не решается. Мухояров советует нанять управляющего, чтобы не ехать в деревню, и предлагает на эту должность господина Затёртого, своего сослуживца.
Обломову нравится это предложение. Мухояров благодарит Тарантьева за Обломова, которого так просто надуть. Затёртый теперь станет выкачивать деньги из Обломовки под видом честного управляющего. Мухояров в восторге от наивности и доверчивости своего жильца.
Разрыв отношений. Обломов рассказывает Ольге, что нашёл управляющего имением, и теперь им до свадьбы осталось подождать год, пока всё устроится. Ольга удивляется, как Обломов мог доверить дела незнакомому человеку. На душе у неё горечь, она разочарована тем, что он ничего не хочет делать сам, что он ленив и что изменить это невозможно.
В конце разговора ей становится дурно. Очнувшись, она говорит: «Камень ожил бы от того, что я сделала. Теперь не сделаю ничего, ни шагу, даже не пойду в Летний сад: всё бесполезно — ты умер! Я узнала недавно только, что я любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова! Кто проклял тебя, Илья? Ты добр, умён, нежен, благороден … и … гибнешь! Что сгубило тебя? Нет имени этому злу … » Обломов отвечает: «Есть < … > Обломовщина!».
Герои разрывают отношения. Обломов приходит домой, от пережитого у него начинается горячка. Захар надевает на него халат, заштопанный Агафьей Пшеницыной, — тот самый, который он хотел выбросить, познакомившись с Ольгой.
Прошёл год после разрыва Обломова с Ольгой Ильинской. Илья Ильич пришёл в себя. К радости Агафьи Пшеницыной, «Обломов, видя участие хозяйки в его делах, предложил однажды ей, в виде шутки, взять все заботы о его продовольствии на себя и избавить его от всяких хлопот». Он сближается с Агафьей — с ней удобно и уютно.
Она же видит смысл своей жизни в том, чтобы доставлять ему покой и удобство, «это стало её наслаждением». Обломов уделяет внимание вдове и даже предлагает ехать вместе с ним в деревню. Затёртый прислал вырученные от продажи хлеба деньги, а оброка собрать не смог, о чём сообщил Обломову в письме. Но тот остался доволен присланной суммой.
Штольц у Обломова. Лето. Обломов празднует именины. К нему приезжает Штольц. Он сообщает другу, что Ольга после разрыва с ним уехала в Швейцарию. Она просила Штольца не оставлять Обломова — всячески его тормошить, чтобы тот «не умирал совсем, не погребался заживо». Штольц узнаёт, что доход Обломова с имения упал, понимает, что его обманывает управляющий. Он выгоняет его и берёт дела в свои руки.
Афера Мухоярова. На следующий день встречаются Тарантьев и Мухояров. Они расстроены тем, что Штольц раскрыл их аферу, уничтожил доверенность на ведение дел Затёртым и сам взял Обломовку в аренду. Они боятся, что он узнает о том, что оброк на самом деле был собран, а деньги Тарантьев, Мухояров и Затёртый поделили между собой.
У Мухоярова есть новый план: он хочет шантажировать Обломова его отношениями с Пшеницыной и потребовать у героя долговую расписку на десять тысяч на её имя. Мухояров хочет обвинить Обломова в непристойном поведении и вытянуть из него деньги.
Ольга и Штольц. В главе рассказывается о том, что произошло между Ольгой и Штольцем до появления Штольца у Обломова. Они случайно встретились в Париже, потом сблизились. Ольга рассказала Андрею историю любви её и Обломова. Штольц был рад тому, что возлюбленным Ольги был не кто-то другой, а именно Обломов. Он делает Ольге предложение.
Прошло полтора года. Штольц снова навещает Обломова. Илья Ильич обрюзг, начал пить, халат его ещё больше затёрся. Он обнищал. Брат Пшеницыной осуществил свой план — не оставил денег ни Обломову, ни сестре. Теперь Агафья, чтобы прокормить Обломова, начала закладывать свои вещи.
Андрей, видя жалкое положение друга, припирает его к стенке и узнаёт о заёмном письме, которое тот подписал. Штольц требует с Агафьи Матвеевны расписку в том, что Обломов ей ничего не должен. Та подписывает бумагу. Штольц собирается наказать афериста Мухоярова.
Он обращается к начальнику Мухоярова, и аферист лишается должности. Илья Ильич разрывает отношения с Тарантьевым. Штольц пытается увезти Обломова, но тот жалобно просит подождать только месяц.
Проходит несколько лет. Ольга и Штольц живут В Одессе, у них уже есть дети. Они удивляются своему счастью, не понимая, за что оно выпало на их долю. «Шли годы, а они не уставали жить». Штольц «глубоко счастлив своей наполненной, волнующейся жизнью, в которой цвела неувядаемая весна».
Вместе с Ольгой он часто вспоминает Обломова и собирается навестить друга в Петербурге.
Проходит несколько лет. Илья Ильич по-прежнему живёт у Агафьи Матвеевны. Он тоже осуществил свою мечту — всё теперь в его быту напоминает старую Обломовку. Он «кушал аппетитно и много, как в Обломовке, ходил и работал лениво и мало, тоже как в Обломовке.
Он, несмотря на нарастающие лета, беспечно пил вино, смородиновую водку и ещё беспечнее и подолгу спал после обеда». В доме Ильи Ильича порядок и изобилие. У него с Агафьей есть трёхлетний сын, названный в честь Штольца Андрюшей.
Однажды безмятежная жизнь Обломова была прервана апоплексическим ударом. Агафья его выходила, и в этот раз всё закончилось благополучно. Приехавший Штольц поражён, как безнадёжно увяз его друг в болоте апатии и лени. Он делает последнюю попытку увезти Илью Ильича. Но Обломов отказывается.
Штольц говорит, что в карете его ждёт Ольга, она хочет войти. Но Обломов просит Андрея не впускать её в дом и оставить его навсегда. Последняя его просьба, обращённая к Штольцу: «Не забудь моего Андрея!» Штольц возвращается к жене, та хочет войти в дом, но он не пускает её. «Да что такое там происходит?» — спрашивает Ольга. Штольц отвечает одним словом: «Обломовщина!»
Прошло ещё пять лет. Уже три года вдовеет Агафья — Обломов умер. Через год после встречи со Штольцем у Обломова случился второй апоплексический удар. Он пережил его, но ослаб, стал мало есть, сделался молчалив и задумчив. Никто не видел последних минут Обломова. Он скончался «без боли, без мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести».
Агафья потеряла смысл жизни. Годы, прожитые с Обломовым, пролили тихий свет на всю её жизнь. Ей некуда было идти и нечего больше желать. Её сын от первого брака кончил курс наук и поступил на службу, дочка вышла замуж, Андрюшу выпросили на воспитание Штольцы.
Агафья часто навещает его, а сама живёт с семьёй брата. Мухояров при помощи всевозможных ухищрений поступил на прежнее место, и всё в доме стало, как до появления Обломова. Доход с Обломовки Агафья Пшеницына получать отказалась — сказала Штольцу, чтобы эти деньги он берёг для Андрюши «он барин, а я проживу и так».
Судьба Захара. Однажды Штольц с другом-литератором шёл мимо церкви. Кончилась обедня, народ повалил из храма, а впереди всех нищие. В одном нищем старике Штольц признал бывшего слугу Обломова — Захара. В доме Пшеницыной, где снова поселился её брат с семьёй, Захару не нашлось места. Он пытался устроиться к новым господам, но старого бестолкового лакея отовсюду быстро выгоняли. Так Захар стал нищим.
Штольц позвал Захара жить к себе в деревню, но Захар отказался — он не хочет уезжать от могилы своего барина. «Ехать-то неохота отсюда, от могилки-то! Этакого барина отнял господь! На радость людям жил, жить бы ему сто лет» — причитает Захар.
Литератор интересуется историей Захара и его барина. Штольц сожалеет о судьбе Обломова (был не глупее других, душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и — пропал!»). И Штольц рассказывает литератору историю, о которой читатель уже знает из этого романа),
Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу. Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает бог весть. Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные. Движений лишних у него не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было нужно. Как в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей жизни он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешаемые узлы. Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль, с ежеминутным, никогда не дремлющим контролем издержанного времени, труда, сил души и сердца. Кажется, и печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой. Он распускал зонтик, пока шел дождь, то есть страдал, пока длилась скорбь, да и страдал без робкой покорности, а больше с досадой, с гордостью, и переносил терпеливо только потому, что причину всякого страдания приписывал самому себе, а не вешал, как кафтан, на чужой гвоздь. И радостью наслаждался, как сорванным по дороге цветком, пока он не увял в руках, не допивая чаши никогда до той капельки горечи, которая лежит в конце всякого наслаждения. Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь вот что было его постоянною задачею, и, добираясь постепенно до ее решения, он понимал всю трудность ее и был внутренне горд и счастлив всякий раз, когда ему случалось заметить кривизну на своем пути и сделать прямой шаг. «Мудрено и трудно жить просто!» говорил он часто себе и торопливыми взглядами смотрел, где криво, где косо, где нить шнурка жизни начинает завертываться в неправильный, сложный узел. Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и вражеским на другой стороне лицом, друга чем меньше веришь ему, и врага когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот. Он боялся всякой мечты, или если входил в ее область, то входил, как входят в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, зная час и минуту, когда выйдешь оттуда. Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе. То, что не подвергалось анализу опыта, практической истины, было в глазах его оптический обман, то или другое отражение лучей и красок на сетке органа зрения или же, наконец, факт, до которого еще не дошла очередь опыта. У него не было и того дилетантизма, который любит порыскать в области чудесного или подонкихотствовать в поле догадок и открытий за тысячу лет вперед. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней. Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем. Здесь, часто оступаясь, он должен был сознаваться, что сфера сердечных отравлений была еще terra incognita. Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал холодный пот на лбу и потом не ложилась надолго длинная тень на его жизнь. Он считал себя счастливым уже и тем, что мог держаться на одной высоте и, скача на коньке чувства, не проскакать тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности, мир истины от мира, смешного, или, скача обратно, не заскакать на песчаную, сухую почву жесткости, умничанья, недоверия, мелочи, оскопления сердца. Он и среди увлечения чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, «не лежал у ног» красавиц, хотя не испытывал огненных радостей. У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела, зато он был целомудренно-горд; от него веяло какою-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины. Он знал цену этим редким и дорогим свойствам и так скупо тратил их, что его звали эгоистом, бесчувственным. Удержанность его от порывов, уменье не выйти из границ естественного, свободного состояния духа клеймили укором и тут же оправдывали, иногда с завистью и удивлением, другого, который со всего размаха летел в болото и разбивал свое и чужое существование. Страсти, страсти все оправдывают, говорили вокруг него, а вы в своем эгоизме бережете только себя: посмотрим, для кого. Для кого-нибудь да берегу, говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль, и продолжал не верить в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а все хотел видеть идеал бытия и стремлений человека в строгом понимании и отправлении жизни. И чем больше оспаривали его, тем глубже «коснел» он в своем упрямстве, впадал даже, по крайней мере в спорах, в пуританский фанатизм. Он говорил, что «нормальное назначение человека прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них». В заключение прибавлял, что он «был бы счастлив, если б удалось ему на себе оправдать свое убеждение, но что достичь этого он не надеется, потому что это очень трудно». А сам все шел да шел упрямо по избранной дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда в сложных, трудных или новых обстоятельствах, а подходил к ним, как к бывшим знакомым, как будто он жил вторично, проходил знакомые места. Что ни встречалось, он сейчас употреблял тот прием, какой был нужен для этого явления, как ключница сразу выберет из кучи висящих на поясе ключей тот именно, который нужен для той или другой двери. Выше всего он ставил настойчивость в достижении целей: это было признаком характера в его глазах, и людям с этой настойчивостью он никогда не отказывал в уважении, как бы ни были неважны их цели. Это люди! говорил он. Нужно ли прибавлять, что сам он шел к своей цели, отважно шагая через все преграды, и разве только тогда отказывался от задачи, когда на пути его возникала стена или отверзалась непроходимая бездна. Но он не способен был вооружиться той отвагой, которая, закрыв глаза, скакнет через бездну или бросится на стену на авось. Он измерит бездну или стену, и если нет верного средства одолеть, он отойдет, что бы там про него ни говорили. Чтоб сложиться такому характеру, может быть нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами! Как такой человек мог быть близок Обломову, в котором каждая черта, каждый шаг, все существование было вопиющим протестом против жизни Штольца? Это, кажется, уже решенный вопрос, что противоположные крайности если не служат поводом к симпатии, как думали прежде, то никак не препятствуют ей. Притом их связывало детство и школа две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца. Кто только случайно и умышленно заглядывал в эту светлую, детскую душу будь он мрачен, зол, он уже не мог отказать ему во взаимности или, если обстоятельства мешали сближению, то хоть в доброй и прочной памяти. Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.Обломов постоянно думает об Ольге и она постоянно является в его мечтах. Сама же Ольга заходит к Обломову редко, да и стала она загадочнее. Штольц просил Ольгу не дать уснуть его другу, чем Ольга и стала заниматься, разрабатывая план, как заставить героя двигаться. Но это признание в любви выбило ее из колеи и она не знала, как себя вести и молчала при встречах. Обломов начал избегать девушку, но однажды они столкнулись. Обломов стал объясняться. Он говорил, что те слова вырвались невольно, что это не правда и во всем виновата музыка. Просил, чтобы она простила и не обижалась. И чуть не признается девушке в любви снова. Ольга отвечает, что она не сердится, и удаляется.
7 глава
Обломов долго смотрел девушке вслед, а потом и сам направился домой, где увидел грязь. Он вызвал Захара и приказал все убрать. Захар был женат на Анисье, которая теперь отвечала за хозяйство Обломова. Пока Анисья занималась уборкой, наш главный персонаж думал об Ольге, о том что и она может его любить, но пока не может признается. Хотя, с другой стороны, разве такая женщина может полюбить такого, как он… Посмотрев на себя в зеркало, Обломов увидел существенные изменения в своей внешности. Он посвежел и похорошел. Тут от тетки Ольги пришел человек чтобы пригласить Илью на обед. Обломов собрался, он был в приподнятом настроении, хоть и были мысли о том, что Ольга с ним просто кокетничает.
8 глава
Когда Обломов пришел к Ильиным, там была тетка и опекун небольшого имения девушки. Однако появление нашего героя никак не взволновало присутствующих. В компании с ними было скучно, но тут появляется Ольга. Она казалась какой-то другой. Даже когда она пела, была другой, и музыка звучала без души. Такое поведение девушки было непонятным для Обломова, и он уходит домой. В последующие дни Ольга вела себя отстраненно, без любопытства и Обломов вновь стал возвращаться в свое ленивое русло. Однажды собравшись к Ильиным, ему стало лень идти в гору и он возвратился домой. Теперь ему хотелось все время спать и он решает переехать в город. Об этом и рассказал Захар Ольге, которую встретил в булочной. Та же назначила встречу в парке, куда и направился Обломов, вновь ощутив надежду на взаимность. При встрече они затронули тему о бесполезности существования, и такой бесполезной Обломов считал свою жизнь. Он намекает, что без девушки жизнь для него, словно , и Ольга дает ему надежду. Теперь Илья счастлив и в таком настроении они прощаются.
9 глава
Теперь у Ольги не было резких перемен в настроении, Обломов же постоянно думает о девушке. Словом, Ольга теперь стала первым для него человеком. Обломова редко можно было встретить дома, он был постоянно с Ольгой. Девушка гордилась собой и тем, как преобразила Обломова. Вот только их отношения начали тяготить обоих героев. Обломов боится, что его фантазии воплотятся в реальности, боится что девушка станет требовать решительных действий. При этом Илья интересуется, почему Ольга не говорит о своих чувствах. Как оказалось, ее любовь особенная, когда жаль расставаться ненадолго, а надолго больно.
10 глава
Илья ушел в свои чувства и живет встречами с Ольгой. Однако уже на следующий день Илья видит в себе уставшего человека, которого любить невозможно. Он сравнивает их отношения с игрой, экспериментом, на котором Ольга учится любить. Он — ошибка, и стоит ей повстречать другого, как она это поймет. Таких, как он, не любят и Обломов решает расстаться с девушкой. Приказав Захару говорить что он уехал, пишет Ольге письмо о том, что она ошиблась в своих чувствах. Девушка ждет встречи в парке. Заплаканная Ольга обвиняет его в том, что Илья преднамеренно причиняет ей боль. В итоге они объясняются, мирятся и Ольга направляется домой.
11 глава
Приходит письмо от Штольца. Тот обвиняет Обломова в неподвижности, что не движется стройка его дома, что тот не едет за границу, что не решаются дела в деревне. Но Обломов был очень занят и не ответил другу на его письмо. Он тонул в своем чувстве любви. Однако дни шли, а Обломов стоял на месте. Ольга начинает чувствовать какую-то недостачу в их отношениях, но чего ей не хватает, она пока не понимает. Обломов стал замечать взгляды других и тоже не понимает, что своим поведением может испортить репутацию девушки, что нужно что-то менять в их отношениях и его любовь уже подобна преступлению. Обломов понимает что нужно жениться и решает вечером объявить о своем намерении.
12 глава
Обломов ищет девушку и находит ее в роще. Там он пытается объясниться в любви и сделать предложение руки и сердца. Сначала слова, словно застревали в горле, он не мог вымолвить ничего, но потом предложил девушке стать его женой. Ольга долго молчала, потом сообщила, что молчание это знак согласия. Обломов пытается найти в ее глазах слезы радости или какие-то эмоции, но Ольга сказала, что просто свыклась с мыслью, что рано или поздно предложение поступит. И вдруг Илья засомневался, может девушка не любит его, а просто выходит замуж. Но после того, как Ольга призналась ему, что без него не сможет жить, и что страшится расставания, Илья почувствовал себя счастливым.
На этом завершается вторая часть романа Гончарова Обломов в нашем кратком содержании.
Краткий пересказ второй части романа Гончарова «Обломов»
5 (100%) 1 vote
Краткий пересказ четвертой части романа Гончарова «Обломов»
Загрузка...
