Масти пошли с войны. Сначала появились суки. Это те, которые нарушали закон воров, не признавали их суд и хотели захватить власть. Многих зеков на фронт взяли. Когда после войны они возвращались в лагеря, воры их не признали и не хотели допускать к власти.
И началась война между ворами и суками. Били, резали друг друга, пока их не стали расселять по разным лагерям. Но и это не помогало. Как встретятся воры с суками на этапе или в лазарете, так резня начинается. После начали их сортировать по разным территориальным управлениям. К тому времени мастей развелось тьма: "красная шапочка", "ломом подпоясанный", "один на льдине", "белые медведи", «бурые медведи», "бедняки".
Мне лично вся эта война была до хрена. Я, как был работягой, так им и оставался. А все равно к какой-то масти должен был принадлежать. Сел я еще пацаном как «враг народа», за то, что язык на привязи не держал. А потом уголовное дело пришили за ограбление лагерной кухни, которое мы с голодухи сотворили. Попал я в воровскую подкомандировку и потому числился вором. Однако чудом уцелел в этой войне.
Войну мастей в пятьдесят втором году использовали те, кто наверху, чтобы уничтожить преступный мир. Был в то время такой негласный указ. В открытую это сделать было нельзя. И рассчитали так хитро, чтобы зэки сами себя уничтожили.
Устроили для этого массовую пересылку из лагеря в лагерь. Было это в Абагуре. Согнали сюда тысячи людей из разных мест. Что там творилось! В двух шагах человека не слышно. То и дело драки возникали, резня. Прямо при конвоирах убивали друг друга. Но это были еще только цветочки. Ягодки собрали потом в камерах.
В углу большого сарая стоял стол. Мимо него должен был пройти каждый зек. «Ты кто?» - спрашивали его."Вор". «Сюда. Следующий». "Кто?" "Сука". "Туда".
Провели меня мимо этого стола. Потом повели по длинному коридору еще с двумя зеками. Вводят в камеру, закрывают дверь. Глядь, а на нас три ножа наставлены. Один сразу упал.
-Ты кто?- спрашивают меня.
Я стою и молчу. Поджилки трясутся. Увидел я уже свою смерть.
-Масть, - рявкает мне в ухо маленький чернявый парень.
Я молчу. Не знаю, что говорить - правду или ложь.
Тут вперед вылазит пацан и говорит мне:
-Здорово. Не признаешь что ли?
Гляжу я на него - лицо знакомое, а где видел - вспомнить не могу. В голове все перемешалось.
- Ну что же ты,- говорит,-забыл, как noд Карагандой воду возили.
Вспомнил я тогда. А он им:
-Отпустите его. Это мой кореш. Безобидный он.
Так меня спас тот пацан. А так смерти не миновать.
Ну и ночка была варфаломеевская. Утром трупы подводами вывозили. Дней десять продолжалось это светопреставление.
Я всегда удивлялся, как согласованно начинается всякая резня. В сорок девятом ингушей резали. Так три лагеря в один день на них поднялись. И сама охрана помогала. За один день в лагере семьдесят два ингуша погибло. А за что резали - никому неизвестно. Говорили - предатели. А кого они предавали, не знают. И какое им до этого дело. Сами же резали фронтовиков.
Это все равно, как в зверинце. Звери разных мастей не на человека бросаются, который их в неволе держит, а друг на дружку.
Рецензии
Рассказали, почему в 49 году ингушей резали. За беспредел. И не только в Кемеровской области, а еще в Колымских зонах, и в Казахстане.
PS: Для своей книги "Вор черной масти", действие которой происходит именно в 1949 году мне пришлось собрать не мало материала.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Лагерная система в СССР породила две категории заключенных – «воров в законе», живших по понятиям, и «ссученных», решивших пойти на компромисс с властями. Но после войны появилась новая каста зэков: они не желали подчиняться существовавшим на зоне правилам.
Не признали
Законы воровского братства не сложились в одночасье, они зарождались стихийно, задолго до появления ГУЛАГа. «Воровской ход» диктовал уголовникам неписанные правила: не иметь семьи, не сотрудничать с властью, не работать, не обладать предметами роскоши, не владеть частной собственностью, а все нажитое непосильным воровским трудом отправлять в общак.
Предвестие будущего раскола устоявшегося криминального сообщества грянуло в 1940-м, когда в ГУЛАГ рекой потекло ворье из Прибалтики, Белоруссии, Западной Украины и Бессарабии. «Польские воры» (так их прозвали бывалые зэки) не приняли норм поведения традиционного лагерного общежития. Многие из них отказывались исполнять воровской кодекс по незнанию, другие умышленно. Так или иначе, конфликт между старым и пришлым ворьем разгорелся нешуточный.
После окончания войны ситуация в лагерном мире усложнилась до предела. Дело в том, что в 1942-43 годах специальным правительственным указом на фронт было отправлено свыше 157 тысяч заключенных, до конца войны это число было доведено почти до миллиона. Те, кому посчастливилось уцелеть, после Победы вернулись в лагеря, однако воровская семья «фронтовиков» не приняла.[С-BLOCK]
Для «воров в законе» они были «ссученными» – теми, кто преступил незыблемый закон и пошел на сотрудничество с режимом. Более того, «военщина» сама была готова создавать свои правила, не считаясь с традиционными воровскими понятиями. Как писал Варлам Шаламов в «Сучьих войнах», они намеревались «легитимизировать новую символическую реальность. Включить символы войны и фронта в тезаурус блатного мира в качестве разрешенных и, может быть, даже поощряемых, престижных».
В 1947 году грянули «сучьи войны». Воры резали «сук», «суки» убивали блатных. В войну втягивались и другие группировки, формировавшиеся по принципу землячества, национальности, фронтового братства. Сколько погибло в результате масштабной резни – неизвестно, вероятно десятки тысяч.
Особая каста
Значительная часть «фронтовиков» не причисляла себя ни к черной масти «воров в законе», ни к красной масти «ссученных». Среди них было много влиятельных уголовников, которые всерьез рассчитывали на принятие их особого статуса. Но отговорки, что пойти на фронт их вынудили власти, не проходили. Если вор не хотел воевать, он сбегал. И таких случаев было немало.
Новая каста зэков сразу же получила массу прозвищ: «белые медведи», «отколотые», «один на льдине», «челюскинцы», но самым устойчивым было – «ломом подпоясанные». Наиболее типичный образ касты – мужик-кремень, волевой и сильный, готовый идти на противостояние как с воровским сообществом, так и с властью. Его не сломить (не даром «ломом подпоясанный»).
В созданных «отколотыми» новых правилах была полностью подменена суть прежнего закона, более того сама структура сообщества значительно усложнялась. «Фронтовики» создавали обширные конспиративные сети как на зоне, так и на воле, которые устанавливали контакты с должностными лицами; они также разработали комплекс мер для противодействия лагерной администрации.
Прошедшие фронтовую закалку они всегда действовали четко и слажено, никакого братства – только жесткая субординация, как в армии. Их неписаные правила – бескомпромиссность, решительность, подкуп. К «общаку» отношение сугубо деловое: сколько нужно для достижения цели, столько и будет потрачено. Никаких коллективных решений – все подчиняются лидеру.
Конец «военщины»
Несмотря на серьезную фронтовую школу, «ломом подпоясанные» были обречены в войне с «законниками». Во-первых, их было меньше. Они, конечно, пытались рекрутировать в свои ряды зэков, однако кроме части «польских воров» опереться было не на кого. «Подпоясанные», чувствовавшие себя изгоями на зоне, нередко решались на побег. Впрочем, их ждала либо смерть в глухой тайге, либо возвращение в лагерь к невыносимым условиям существования.
Во-вторых, на стороне «законников» была лагерная администрация. Традиционная воровская система, как удобная форма самоорганизации лагерной жизни, была выгодна властям, поэтому заключенных старались разводить по зонам, согласно масти. На этапе обычно скрывали свою принадлежность к той или иной касте, однако непосредственно перед входом в лагерь происходило разделение.
Как говорят очевидцы, некоторые «ссученные» и «подпоясанные» так и не доходили до бараков. Их убивали, иногда на глазах у охраны. Очень скоро при молчаливом согласии надзирателей большую часть «военщины» перебили, остальные постепенно перешли в категорию «ссученных».[С-BLOCK]
Нужно сказать, что помимо «ломом подпоясанных» были и другие категории заключенных, не вписывающиеся в традиционный воровкой уклад: группировки бывших «власовцев», «бандеровцев», «оуновцев», «лесных братьев». Кроме них обособленно существовали и сообщества кавказцев. В 1949 году в одном из лагерей была устроена настоящая резня ингушей, в ходе которой погибло 72 представителя этого народа.
Кровавя война между лагерными кастами начала сходить на нет после смерти Сталина и к середине 60-х она прекратилась вовсе. Одновременно набирал силу конфликт внутри касты «законников». Обычным явлением стали чистки рядов «настоящих» воров от разного рода уклонистов, оппортунистов и отщепенцев.
Действуя в духе НКВД, главари воровского сообщества цеплялись за каждую деталь в биографии подозреваемого. Чистки привели к значительному поредению воровской братии. И когда стало выясняться, что не хватает кадров даже для хозяйственной обслуги, «большой террор» на зоне был прекращен.
СПИСОК ЖАРГОННЫХ СЛОВ
Кум - оперативник в лагере, в тюрьме. Обычно начальник оперчасти. Подкумок - полуштатник.
БУР, ПКТ - барак усиленного режима, помещение камерного типа. Зонная тюрьма в лаготделении. Буровик, Пэкэтэшник.
Бугор - бригадир.
Локалка - обнесенный досчатым забором или каменной стенкой дворик возле отрядного общежития. Ограничивает передвижение по жилой зоне.
Вязанный, "сэвэпист" - лагерный полицай - носит нарукавную красную повязку с буквами СВП - секция внутреннего порядка.
Шконка - тюремная койка.
Прокидка - сказанное с определенной целью, но как бы невзначай.
Шнырь - уборщик в тюрьме, в лагере.
Воронок - тюремный автофургон для перевозки заключенных; дневальный в штабе, вызывает зэ/ков к лагерным начальникам.
ОЛП - отдельный лагерный пункт, отделение лагерного управления.
Командировка - участок, подчиненный лагерному отделению.
БОМЖ - бездомный, без определенного места жительства.
Химик - зонник до конца лагерного срока, отправленный на работу на вольное промышленное предприятие под надзор комендатуры МВД.
Пересылка - этапная тюрьма или этапная зона. Через пересылки проходят этапы заключенных в разных направлениях. Самая большая в Советском Союзе пересылка в бухте Ванино перед этапом в Берлаг-Магадан. Двадцать лагерных зон, сорок тысяч зэ/ков. Миллионы советских заключенных прошли через пересыльные зоны бухты Ванино в Колымские лагеря и не вернулись обратно:
"Я помню тот Ванинский порт
Гудок парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные мрачные трюмы".
Положено, не положено - наставительные словечки начальников ИТУ. "Что положено - все в котел заложено".
Туфта - замаскированный брак.
Большая Зона - СССР. Социалистический лагерь.
ЧСИР, ЧСВН - член семьи изменника Родины, член семьи врага народа.
Выскакивать - выбегать из камеры после ссоры или если попал не в ту "масть". "Выпрыгунчик".
Звонок - день освобождения после отбытия полностью срока заключения.
Гарантийка - общая пайка, "Кровная".
Тусовать - перемешивать. Тусовать зоны, камеры, оперативное мероприятие с целью разобщить зэ/ков.
Крытая - тюрьма, куда садят лагерников-нарушителей без добавления срока. Крытник - зонник, попавший в тюрьму за нарушение лагрежима.
Поганка - оперативные приемы оперчасти и ПВЧ.
Дальняк - сортир, нужник, отхожее место.
Довесок - добавочный срок.
Волчок - глазок на камерной двери.
Мокруха - преступление с убийством.
Фраер - заблатненный, склонный к уголовщине. Прослойка между ворами и суками.
Сука - отступник от воровского закона.
Лепило - лагерный врач, тюремный врач.
Косяк - цыгарка с подвешенным наркотиком, анаша, план.
Объявка - оперативное действие с целью оклеветать во всеуслышание.
Стукач - доносчик. То же кумовник. - стукнуть - донести.
Кормушка - узенькая фортка в камерной двери, через нее подают камерникам пищу и воду,
- 322 -Раскрутка - добавление срока заключенному за ранее совершенные проступки.
Хозяин - начальник лагеря.
Маза - защита. Отмазаться - защититься. Возвращение проигрыша в карточной игре. Отмазка - действие с целью отвлечь внимание от основного скрытого дела.
Прокладка - тайное оперативное действие с целью поссорить единомышленников.
Проколоться - прописаться. Проколка - прописка.
Мент - надзирало, милиционер.
Шестерка - прислужник у воров.
Подогрев - передачи тайком от надзорсостава курева и хлеба пэкэтэшникам или карцерникам.
Кумар - подавленное самочувствие в привыкших к чифиру и к наркотикам и не имеющих средств подбодриться.
Ликбез - ликвидация безграмотности: "Рабы - не мы. Мы - не рабы".
Топтун - агент наружного наблюдения в ГБ.
Тихушник - сыщик.
Забить - застолбить, занять место.
Сульфа - сульфазин. В "советской психиатрии применяется как усмирительное.
Шнифт - глаз. Вынуть шнифт - выбить глаз.
Засветить - показать как бы невзначай.
Сухарь - скрывающийся под чужим именем.
Кум-хата - оперативная камера в тюрьме, куда бросают на "ломку", по указанию оперативника, не склонных к повиновению, под кулаки "кумовников". В лагере - кабинет профилактики.
Феня - воровской жаргон.
Волочь - иметь представление, знать. Волоку - знаю.
Свинтить, свинтиться - избавиться от чего-либо, например, от тяжелой работы.
Филон - отлынивающий от работы.
Пятый угол - спасительное положение при избиениях, "искать пятый угол".
Закосить - незаметно урвать сверх положенного, например, лишнюю пайку хлеба. "Закосить "досрочку" - освободиться раньше положенного срока. Умереть в лагере, в тюрьме.
Мастырка - множество способов заболеть ради избавления от тяжелой работы: уколоться мочой - жар, съесть заплесневелый хлеб - дизентерия, вдохнуть сахарную пудру - чахотка, наглотаться гнилых килек - проказа и т.д. - не хватит бумаги перечислить их все.
Калики - разные лекарства: пилюли, мази, примочки, свечки. Принимаются вовнутрь для поднятия самочувствия.
Прожарка - приспособление, где одежда очищается от вшей.
Фарт - замаскированная уголовщина.
Дурь - наркотики.
Фуфлыжник, фуфлач - тот, что отказывается заплатить долг.
Прикинутый - чисто одетый, одетый по моде. "Фирмач".
Откинуться - освободиться из заключения. Погибнуть в зоне.
Загнуться - умереть от холода.
Саморуб - отрубивший себе пальцы на правой руке, желая избавиться от тяжелой работы. То же "членовредитель".
Мутить - неопределенный треп с целью уйти от ответа.
Вздернуться, вздернуть - повеситься, повесить.
Чифир - крепкий чай. "Двойной купецкий".
Пахан - уважаемый жулик, на воле содержатель блат-хаты.
Масть - прослойка заключенных: воры, суки, беспредел, мужики, ломом подпоясанные, серп и молот, красная шапочка, один на льдине...
Держать зону - управлять зоной с согласия опературы, обычно держит зону какая-нибудь масть: воры, суки, мужики.
- 323 -Загасить спрятать что-либо, заставить замолчать кого-либо. "Загашник" тайник.
Мамка - женщина, родившая в заключении.
Конь - бечевка, пропущенная снаружи между окошком и камерой для передачек из камеры в камеру тайком от надзирателей.
Кукла, фомка, обрез - орудия преступных действий у мошенников, взломщиков, грабителей.
Катит, не катит - проходит какое-либо предложение или нет.
Фашист - у уголовников - за/ка-политик, "изменник родины, враг народа". У совпропагандистов - член Германской социалистической рабочей партии, гитлеровец. Сторонник Муссолини.
Шмон - обыск.
Баланда - похлебка. Баландер - раздатчик пищи в тюрьме.
Кондей - карцер, камера ШИЗО.
Профилактика - избиение без предлога.
Саботажник - в концлагере не выполняющий нормы выработки, отлынивающий от работы (туфтач, отказчик, побегушник). ст.58/14 - срок двадцать пять лет.
Клепки - отпечатки пальцев у живых и у мертвых. У убитого в побеге отрубали кисти рук для снятия в спецчасти отпечатков пальцев в подтверждение того, что саботажник ликвидирован.
Расчувствовался - расслабился. На легкой работе.
Честный вор - считает суками и козлами деятелей марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма, в больничке, в буре.
Повернуть - ответить ударом на удар.
Заложить - донести.
Баш - крошка плану на "косяк".
Паровоз - главный по групповому следственному делу.
3/к - заключенный, заключенные, заключенная. Сокращение, принятое в гулаговских документах: списки, ведомости и т.д. В книге - зэ/ка, как произносится.
Писанина - книги, воззвания, листовки антисоветского содержания, молитвы, стихи, песни, рисунки.
Наркоша - пристрастившийся к наркотикам. "Посаженный на иглу".
Крючок - зацепка с целью вымогательства.
Совки, утюги - производственники. Производственный коллектив.
Подхват - угодливая поддержка.
Законник - вор в законе.
Незаможник - деревенский бедняк.
ЧОН - красноармейские отряды по обеспечению продразверсток.
Комбед - комитет бедноты в деревне. Занимался раскулачиванием и коммунизацией.
Понт - похвальба, спесь, хвастовство, угодливость, двуличие. Понтовитый -двуличный.
Чернуха - мелочное вранье.
Охра - лагохрана, надзор, конвой.
Скрыпушник - вор на железной дороге. "Чемоданщик".
Ксивье - вид, паспорт, "портянка", "форма 9" - волчий билет, парт- комс-профбилеты и т.д.
Контора - презрительное название отдела милиции.
Оттянуть срок - отсидеть без поблажек.
Сизые - чекисты. Голубые.
Самоохранник - зэ/ка, заслуживший доверие лагадминистрации. Самоохранники "шестерили" надзорсоставу, стояли часовыми на караульных вышках.
Козел - извращенец, культурист, противоестественник.
Баркас - тюремная стена. Ограждение лагерной зоны.
Дембель - демобилизованный из армии.
Самоволка - отлучка из воинского подразделения без разрешения командира.
Лишенец - лишенный советских прав. Человек, лишний в СССР.
- 324 -Контра - контрреволюционер.
Коммуняка - коммунист.
Каэр - советский каторжанин. Приговоренный к каторжным работам на срок 20 лет ИТЛ.
ОГПУ, ЧК - органы Главного политического управления, "чрезвычайка". Чрезвычайная комиссия по декрету Ленина.
Смерш - "Смерть шпионам". Контрразведка.
Интер - интернационалист, Космополит, Гражданин мира, красный, левый.
Несун - воришка-производственник.
Двадцатка - храмовый совет, подававший просьбу открыть храм.
Духота - душевные муки.
КСП - контрольно-следовая полоса. Вокруг лагерной зоны. Вдоль границы СССР.
В российском арестантском сообществе издавна существует деление на касты – «масти». Словечко «масть» закрепилось в жаргоне во время так называемой «сучьей войны». Эта резня вспыхнула в воровском мире после Великой Отечественной и особенно после знаменитых указов 1947 года, когда профессиональным уголовникам стали давать огромные сроки – до двадцати пяти лет. Тогда-то «благородный воровской мир» и раскололся на «честняков» (воров, державшихся классического «воровского закона») и «сук» – бывших воров, считавших, что ради выживания надо идти на сотрудничество с администрацией лагерей.
Началась «мясня»: «суки» резали «воров», «воры» – «сук», а по ходу возникало множество других группировок, боровшихся за выживание: «беспредел», «махновщина», «казаки» (и против «сук», и против «воров»), «красные шапочки», «вояки» (арестанты из военных, сплоченные по принципу фронтового братства), «польские воры» (уголовники из Польши, Западной Украины и Прибалтики, которые придерживались своих понятий, не совпадавших ни с «воровскими», ни с «сучьими»), «челюскинцы», или «один на льдине», «ломом подпоясанные», «пивоваровцы», «упоровцы», «ребровцы» и масса других. «Мастей, что костей», говаривали зэки.
А кастовое деление, близкое к нынешнему, установилось в тюрьмах и зонах к середине 60-х годов. На верху пирамиды – «черные», или «братва», во главе с «ворами» или «воровскими авторитетами» – «смотрящими» и «положенцами». Среди «черноты» свое деление; следом за «ворами» идут «козырные фраера» – люди авторитетные и имеющие большой вес в уголовном мире, затем просто «фраера» – рядовые «шпанского братства»; а «блатными» нынче принято больше называть всякую мелочь, которая корчит из себя «настоящего жулика».
Далее следует «нейтральная масть» «мужиков» – основная масса «пассажиров» (как кличут на жаргоне арестантов). Тут тоже есть и «серые», и «мутные», и «воровские», и даже «некрасовские» «мужики», но это – особая история.
Ниже «красные», или «козлы»: добровольные помощники администрации из числа осужденных. Нередко их по-старому кличут «суками».
И наконец, «форшмачные масти», то есть касты позорные. «Чушкари» – неряшливые, не следящие за собой арестанты, всеми презираемые и исполняющие грязные работы; несколько мягче определение «чертей» – тоже зачмоканных и запущенных «пассажиров», но чаще не из-за собственной распущенности, а из-за бедности, отсутствия родственников, которые могут помочь с воли. Особая категория – «фуфлыжники», то есть люди, проигравшиеся в азартные игры и ставшие рабами своих победителей. Таких можно заставить сделать все, что угодно, под страхом смерти. Но самая страшная «масть» – это «опущенные», или «обиженные», то есть каста неприкасаемых. Сюда попадают по-разному, нередко в результате сексуального насилия. Таких пассивных гомосексуалистов называют «петухами» («гребнями», «кочетами», «певнями»). Участь их самая горькая и постыдная, и «подняться», вырваться из этой касты невозможно. Об одном из них – наш рассказ.
Рванулся кочет к небесам
Одним из тихих летних вечеров 1982 года в ростовском следственном изоляторе № 1 шла обычная вечерняя проверка. Процедура ежедневная, приевшаяся и порядком надоевшая «коридорным», то есть контролерам-прапорщикам, которые ее проводят. Пересчитывай арестантов по головам, переспрашивай одни и те же данные – возраст, место жительства, семейное положение, статья... «На продол» выводят обитателей сразу нескольких камер, чтобы побыстрее покончить со всей этой нудятиной. Вообще-то по правилам так делать не рекомендуется, желательно покамерно – во избежание... А ну как сотни три одуревших от духоты, безделья, нервного ожидания «сидельцев» вдруг при подстрекательстве «авторитетов» вздумают заварить бучу? Ничего не стоит им смять нескольких контролеров (тем более в те времена было много женщин-прапорщиков) и устроить жуткий сабантуй! Однако в доперестроечные годы массовые беспорядки в СИЗО – явление, пожалуй, непредставимое. Все – от стен до потолка – было пропитано здесь мрачным запахом «вышки». Чуть дернись, подними руку на мента – и можешь мазать лоб зеленкой (готовиться к расстрелу). Это позднее, в конце 80-х, в эпоху массовых захватов заложников, среди надзирателей появилась горькая пословица: «Раньше был у нас режим – зэк идет, а мы лежим. А теперь у нас режим – зэк идет, а мы дрожим».
Короче, девчата-контролеры арестантов не боялись. Выполняли свою рутинную работу, торопились: надо еще успеть провести прогулку – и разогнать все это стадо по камерам. К слову, несмотря на приход на Богатяновку сурового «хозяина тюрьмы» Стаса Овчинникова, к 1982-му здесь еще сохранялись патриархальные обычаи. Так, чтобы проверки и прогулки проводить побыстрее, сотрудники раскрывали решетчатые двери между переходами – меньше возни. И то сказать: куда этим дурням бечь? Если же втиснется кто не в свою «хату», потом «кумовья»-режимники так отдубасят, что мало не покажется!
В общем, как правило, эксцессов не было. Однако из всякого правила есть исключения. Так и в этот раз: воспользовавшись неразберихой и вечерней расслабухой тюремного народа, один из «обиженников» камеры № 3... рванул наверх – прямо по коридорам, через левую галерею! Как у Высоцкого: «Был побег на рывок...» Среди всеобщего гвалта на Петю Петухова даже не обратили внимания. А он, миновав входы в прогулочные дворики, буквально взлетел прямо на чердак! Хлипкий чердачный замок ковырнул с ходу, не останавливаясь, а оттуда через слуховое окно – на крышу здания.
Не улетай, родной, не улетай!
Ну, и что дальше? Здание внутри СИЗО, разделяет режимный и хозяйственный дворы. Не прыгать же с бешеной высоты на асфальт... Да и толку: бежать из тюрьмы в тюрьму. Но Петя как-то участвовал в уборке снега с крыши и знал, что от внутреннего здания к общежитию личного состава тянутся с чердака мощные изолированные провода. А общежитие выполняло роль мощной каменной стены: фасад его выходил на улицу Горького, с видом на трамвайную линию и парк, отделяя тюремный мир от вольного (позже общагу перестроили под помещения для малолеток, женщин и хозобслуги). Примыкало общежитие к жилому дому по той же улице великого пролетарского писателя, певца босяцкого мира. Между жилым домом и ночлежкой тюремных надзирателей располагалась дежурная часть с комнатой ДПНСИ – дежурного помощника начальника следственного изолятора (этот офицер, заступая на смену, должен был отвечать за порядок по всей «крытке»).
Мирно дремавший в «дежурке» контролер Слава Чекмарев решил вечерком замутить себе чайку. Это непростое занятие требовало определенных физических усилий, как-то: распахнуть слипшиеся веки, поднять неимоверным усилием воли тело с дивана, наполнить стакан водой и сунуть туда кипятильник. Отважный «пупкарь» долго собирал свою энергию в кулак, распахнул глаза – и остолбенел: перед ним за окном медленно пролетал по воздуху человек!
До сих пор в жизни своей контролер не видел летающих зэков. То есть ему приходилось слышать байки о том, как где-то на далеком Севере зверехитрые лагерники изготавливали из бензопилы «Дружба» подобие вертолета и наподобие Карлсонов уносились в бескрайние просторы тайги, насколько хватало бензина. Во всю эту лабуду прапорщик не верил. И вот – прямо на его глазах порхает арестант, причем без всяких пропеллеров, крыльев и прочих приспособлений... Присмотревшись, Чекмарев заметил, что неведомый летун как-то странно перебирает руками и ногами, шустро приближаясь к дежурке. И наконец врубился: этот сукин сын просто скользит по проводу с крыши на крышу!
– Стой, падлюка! – зарычал Чекмарев, хватаясь за кобуру с вполне всамделишным пистолетом. – Убью! А ну лети назад, пока я тебе перья из задницы не повыдергал!
Между тем у представителя «петушиного» племени планы были совершенно другие. Он решил одним махом перекарабкаться по проводам на крышу общежития, оттуда – на крышу жилого дома, а уж там поминай как звали. До исполнения заветной птичьей мечты оставались считаные минуты, и Петя это хорошо понимал, широко раздувая ноздри в предчувствии сладкого воздуха свободы. Но это же хорошо понимал и Слава с пистолетом, широко раздувая ноздри от праведного гнева. Он в мгновение ока взлетел по лестнице на крышу общежития, спотыкаясь и матюкаясь.
«Обиженник» успел немного раньше. Арестант даже прогромыхал несколько шагов по направлению к заветному дому. И в это время Слава выстрелил.
– Ой! – вскрикнул Петя Петухов, грохнулся и ткнулся носом в кровлю.
«Что же за день такой? – растерялся прапорщик Чекмарев. – Я вроде бы пулял в воздух...» Это было тем более странно, что на учебных стрельбах прапорщик мало походил на Робин Гуда.
Между тем крыша, двор тюрьмы и окрестности Богатяновки оглашались душераздирающими страдальческими криками помирающего «сидельца». Это напоминало надрывные строки старинной арестантской песни: «Тревога и выстрел – и вниз головою сорвался мальчонка и упал...».
Прапорщик, рискуя сорваться с крыши к ядрене фене, быстро подбежал к беглецу.
– Че ты орешь? – испуганно спросил Петухова Слава, тщетно пытаясь разглядеть кровавое пятно на серой спине подследственного. – Куда попало?
– А хрен его знает куда! – завыл арестант. – Ой, больно...
Как оказалось позже, не попало никуда. Пуля ушла в ростовскую атмосферу, загаженную автомобильными газами, и приземлилась, возможно, где-то в районе Пушкинского бульвара – впрочем, вряд ли долетев до памятника солнцу русской поэзии, стоявшего от тюрьмы километрах в двух. Упал же побегушник от неожиданности: когда он услышал громкий выстрел, то поскользнулся, подвернул ногу и почувствовал резкую боль, которая отдалась по всему телу.
Петю даже не били. Что с него, с «гребня», взять?
– Ты чего решил намылиться? – лениво полюбопытствовал оперативник у «обиженника». – Ты ж пока под судом, и дело вшивое. Глядишь, и оправдали бы. А так – еще за побег накрутят...
– Не побежал бы, если б в жопу не толкали, гражданин капитан, – грустно ответил Петя. – Вы понимаете, я тут случаем попал в «сужденку», хотя мне срока еще не навесили. А там с одним «бродягой» у нас непонятка вышла... Короче, опустили меня по беспределу. Один раз только ткнули, а потом загнали в угол обиженных... Ну, я ломанулся на кормушку, попросил в другую хату перевести. А там не объявился. Сказал, что нормальный пассажир. Думал, из «сужденки» так и так все на этап поуходят, а мне бы только немного досидеть на «киче», вдруг, как вы говорите, дело мое развалится и на волю выпустят. Ну, несколько парней меня чифиром угостили, пустили в круг. А потом по тюремной почте «хата» получила весточку, что я – «форшмачный»... Сами знаете, что за это бывает. Вот тебе, говорят, падло, полотенце, либо сам над парашей повесишься, либо мы тебе шнифты (глаза) выдавим и подыхать ты будешь медленно, зато очень больно. Ты троих хороших пацанов зашкварил, они через тебя в «опущенных» весь срок будут ходить! И то верно: из моих рук нашему брату брать ничего нельзя было. Сегодня ночью я должен был... это самое. Так жить захотелось....
Петю Петухова опера смогли упрятать куда подальше от суровой зэковской расправы. Как там завершилось дело с его судом, мне неведомо. А геройский поступок Славы Чекмарева отметили в приказе.
«Сукам» не нужны были ни сочувствие, ни поддержка «мужицкой» и «фраерской» массы. Чувствуя поддержку лагерного начальства, они вели себя, как хозяева положения.
«Вору» же настраивать против себя «мужика» было бы полным безрассудством: «начальнички» за «законника» не заступятся, а если «мужик» объединится с «суками» (которые на словах выступали «народными защитниками»), то «ворам» - конец. «Вилы», говоря на блатном жаргоне.
И «воровской закон» стал меняться; «мужик» это ощутил. И стал «мужик» даже немного «жалеть» «честного вора».
Это заметно, например, в рассуждениях того же Леви:
По признаку своей породы воры и суки - одна шуба, только в последнем варианте наизнанку. Вор по закону не работал сам и не заставлял мужика, но делал так, чтобы тот работал на вора добровольно; суки принуждали мужика работать насильно и сами становились бригадирами, десятниками, нарядчиками, комендантами, что ворам было заказано их законом. А гражданину начальнику суки нравились больше, чем воры. Скиталец знал, что заработная плата, даже мизерная, ему у сук не светит: - в этом суки тоже отличались от воров: те оставляли мужику столько, чтобы у него не отпадала охота работать, суки же отнимали всё, оставляя только пайку. Наиболее доходчиво разницу между суками и ворами объяснил Мор: у капиталистов разбой называется разбоем, у социалистов - благотворительностью. («Мор»).
Впрочем, несмотря на то, что маятник «мужицкого» сочувствия качнулся в сторону «честных воров», работяги всё же прекрасно понимали (и помнили по временам недавним), что, «сколько волка ни корми…».
Потому уже во время «сучьих войн» отпор «мужицкой» массы воровскому сообществу (как в «законном», так и в «сучьем» вариантах) стал постепенно обретать организованные формы. Повлиял, конечно, и приток в лагеря «военщины», о котором мы уже рассказывали в предыдущем очерке; простой трудяга-«сиделец» убедился: оказывается, и «блатарям» можно давать отпор! К тому же резня обескровила и разобщила воровской мир, разбросала по одним лагерям «сук», по другим - «законников».
И тогда вдруг подняла голову в «зонах» ГУЛАГа ещё одна «масть», о которой доселе никто не слышал, - так называемые «ломом подпоясанные» (иногда говорили «ломом опоясанные», нередко - «ломом перепоясанные»).
Вообще-то выражение это бытовало и прежде в «босяцком» языке. «Ломом подпоясанный» на «блатном» жаргоне значило - недалёкий человек, рождённый только для того, чтобы работать на других; арестант крепкий, сильный, но безропотный; простодушный мужичок, здоровенный простофиля. И вот эти самые зэки, подпоясанные ломами, объединились в один кулак и стали диктовать «блатному братству» свои условия:
В зонах объявилась новая масть из работяг. Они отказались платить дань кому бы то ни было, прогнали из зон всех блатных, опоясались, что называется, ломами, стали работать на хозяина и на самого себя (именно тогда родилась масть «ломом подпоясанные», как их с юмором прозвали сами воры). (А. Леви. «Мор»)
Это было первое серьёзное предупреждение «блатному миру». Нельзя сказать, чтобы «урки» совсем уж его не услышали (в очерке «Блатные против сук» мы рассказали о некоторых изменениях «воровского закона» после «великой резни»). Но - услышали недостаточно отчётливо…
«Спасибо товарищу Берии за наши мужицкие войны»
Отдельные выступления «мужицкой» массы арестантов против профессиональных уголовников во всех их ипостасях (и «красных» - «сучьих», и «чёрных» - «воровских») сами «законники» рассматривали как явление случайное и преходящее: ничего, отгремит «сучья война», укрепится «шпанское братство» - и всё станет на свои места, а с особо «борзых» «благородный воровской мир» спросит как с негодяев…
Кто знает, как там бы оно повернулось, но только 5 марта 1953 года скончался великий продолжатель дела Ленина, Отец Народов, генералиссимус товарищ Сталин. Следом, 27 марта 1953 года, совершенно неожиданно для арестантского мира грянула так называемая «бериевская», или, как её чаще именовали, «бериёвская» амнистия.
Амнистия коснулась в основном мелких уголовников. Освобождались «подчистую» все «сидельцы» со сроками до пяти лет (по «политическим» статьям меньше «червонца» не давали). Наполовину сокращались сроки также тем, у кого наказание превышало пять лет; это, впрочем, тоже не распространялось на «политических» - и на опасных рецидивистов. В результате из лагерей на волю ушли сотни тысяч мелких и среднего полёта уголовников, остались же преимущественно опасные рецидивисты, «политики», «мужики» и «военщина» (фронтовики и военнопленные тоже числились «политическими» - чаще всего «изменниками родине»).
Среди самих уголовников амнистию чаще называли не «бериёвской», а «ворошиловской», поскольку именно Климентий Ефремович Ворошилов подписал этот акт в качестве Председателя Верховного Совета СССР. Для «уркаганов» Клим стал «народным героем». О нём тут же сложили песню:
На поездах и эшелонах, которые везли амнистированных из далёких лагерей домой, висели плакаты: «СПАСИБО, КЛИМ!»
Правда, те кто остался в лагерях, Клима не благодарили. Более того: доселе безропотный и серый, «мужицко-фраерский» мир вскипел от негодования. Рядовые зэки зачастую просто зверели от такой явной несправедливости!
В первую очередь встали на дыбы, конечно, спецлаги - власти имели неосторожность изолировать в 1948 году «политиков» в особые «зоны», чтобы они не действовали «разлагающе» на остальной контингент. В результате были созданы своего рода пороховые бочки, которым до поры до времени не хватало детонатора. Смерть Сталина и «бериёвско»-«ворошиловская» амнистия как раз такими детонаторами и послужили. Поднимаются Воркута, Норильск, Тайшет, Казахстан (Экибастуз и Джезказган)… Несмотря на тысячи километров, разделяющих лагеря, требования выдвигаются фактически одни и те же: сокращение рабочего дня, снятие номеров с одежды, улучшение питания, отмена ограничений на переписку, восстановление зачётов рабочих дней и пр. Но одно из главных требований - распространение на «политиков» амнистии от 27 марта.
Как мы уже рассказывали (очерк «Когда звереют «автоматчики», глава «Вставай, страна Зэкландия»), в большинстве случаев уголовники смыкаются с общей массой («воры» и их приспешники тоже были заинтересованы в выполнении перечисленных пунктов). Власти жестоко подавляют восстания, но всё же через некоторое время вынуждены пойти на ряд уступок.
Волна недовольства, однако, прокатилась не только по спецлагам, но и по остальным лагерям. Однако здесь уже основная сила удара была направлена не столько на начальство, сколько на «законников» и близких к ним «уркаганов». Лев Разгон в своих мемуарах вспоминает:
После Сталина, когда повеяло либеральным ветерком, по всем лагерям прошли кровавые восстания «мужиков» против «законников». («Непридуманное»).
Отчего же так? Ведь вроде бы «сучьи войны» постепенно начали вырабатывать в воровском мире иное отношение к «мужику» - как к союзнику; «честные воры» старались искать у основной массы арестантов поддержки в борьбе против «сук»… И вдруг - такая «неблагодарность»!
Загрузка...
