Ве́ра Евсе́евна Набо́кова (урождённая Сло́ним ; 5 января 1902, Санкт-Петербург - 7 апреля 1991, Веве) - литературный деятель, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия писателя Набокова.
Биография
Родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Евсея Лазаревича Слонима (1865-1928), родом из Шклова. После окончания Петербургского университета ему была присвоена степень кандидата права; работал лесопромышленником в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, был управляющим имением М. П. Родзянко (1913-1917). Племянница её матери, Славы Борисовны Фейгиной (1872-1928, родом из Могилёва), - Анна Лазаревна Фейгина (1888-1972) - была близкой подругой Владимира Набокова.
Окончила шесть классов гимназии им. Княгини Оболенской (1916) и седьмой класс в гимназии в Одессе (1919). Работала у отца в импортно-экспортной конторе (с 1922-го года) и издательстве «Орбис» (с 23-го). 15 апреля 1925 года вышла замуж за В. Набокова.
После переезда семьи в Берлин, училась в школе Shtolze und Shcrei (1928) и в это время работала стенографисткой в бюро «Attachi commercial» французского посольства. До прихода нацистов к власти в 33-м году, с весны 30-го года работала в адвокатском бюро «Weil, Gans & Dieckmann». Затем, спустя только два года, весной 35-го смогла устроиться в бюро «Ruthsspreicher», но вследствие гонений на служащих еврейского происхождения вынуждена была оставить и эту работу.
В. Набоков уезжает во Францию, а в конце апреля 37-го года В. Набокова и сын Дмитрий выезжают в Прагу, а затем семья Набоковых переезжает в Канны (Франция), где живут с июля 1937 года. В мае 1940 года покидают Францию и уезжают в США на пароходе «Champlain», при содействии Общества помощи беженцам HIAS. Летом 1940 года семья Набоковых жила в Вермонте, в 1941 году уезжают из Нью-Йорка, В. Набоков получает работу в Стэнфордском университете.
В 1941 году В. Набокова и семья живут в Пало-Альто, где В. Набоков работает в университете, читая лекции и делая переводы русских классиков. Осенью переехали в Уэллсли, где Набоков также читал литературу в Wellesley College. Осенью 1942 года переезжают в Кембридж, где В. Набокова делала переводы и давала частные уроки.
Двоюродным братом Веры Набоковой был отец композитора Леонида Фейгина. Способствовала эмиграции Л. Фейгина с женой, пианисткой Г. Максимовой, в Англию.
После смерти мужа перевела на русский его роман «Pale Fire » под названием «Бледный огонь» (Ann Arbor: Ardis, 1983).
Вера Слоним родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката и лесоторговца.
«Вера получила в Петербурге прекрасное образование. Гувернантки научили её хорошему английскому и неплохому французскому. У неё была блестящая память. Она посещала гимназию княгини Оболенской, собираясь изучать физику и математику; как все русские подростки, читала запоем и писала стихи. Для неё русский поэт был, конечно, существом иной, высшей породы, небожителем».
Носик Б.М., Мир и Дар Набокова, СПб, «Золотой век»; «Диамант», 2000 г., с. 181.
Она также была знакома с делопроизводством в издательстве её отца.
В 1925 году в Берлине Вера Слоним вышла замуж за В.В. Набокова . В замужестве она любила подписывать письма: «миссис Владимир Набоков».
По распространённой легенде, В.В. Набоков в начале семейной жизни составил список вещей, которые он не умеет и никогда не научится делать: водить машину, печатать на машинке, беседовать с обывателями, складывать зонт, говорить по-немецки (проведя ряд лет в Германии, писатель так и не выучил немецкий язык…). Замечу, что исследователи творчества писателя, насчитывают в доме его отца в Санкт-Петербурге - где Володя Набоков родился и вырос - до 50 слуг.
До замужества Вера Слоним занималась переводами, пыталась заниматься литературным трудом, но после полностью посвятила себя делам мужа.
«Биографы отмечают, что после знакомства с Верой Набоков стал писать по-другому: он резко «поднял планку», изменился уровень его прозы.
Не удовлетворяясь многочисленными явными причинами этого (её нежное одобрение, столь необходимое художнику, её помощь, неизбежный переход от накопления, от подготовительного периода, отнюдь у него не короткого, к настоящему), многие из биографов (даже рассудительный Бойд) ищут каких-то тайных причин этого. Ну, скажем: она шепнула, подсказала ему некое важное слово. Думается, здесь нет никакой тайны, ибо многие из тех слов, что она шептала ему, можно найти в столь откровенном «Даре»:
«Мне жалко, что ты так и не написал своей книги. Ах, у меня тысяча планов для тебя. Я так ясно чувствую, что ты когда-нибудь размахнешься. Напиши что-нибудь огромное, чтоб все ахнули... Всё, что хочешь. Но чтобы это было совсем, совсем настоящее. Мне нечего тебе говорить, как я люблю твои стихи, но они всегда не совсем по твоему росту, все слова на номер меньше, чем твои настоящие слова».
Итак, Вера, по признанию набоковедов всех школ, была его музой и вдохновительницей, хранительницей очага и матерью его ребёнка, его первой читательницей, его секретарём и машинисткой, критиком той единственной категории, которая способна писателю помочь (понимающим, одобряющим и подбадривающим), его литературным агентом, шофёром, душеприказчицей и биографом... […]
Племянник В.В. Набокова
В.В. Сикорский говорил мне летом 1991 года в Париже, что это Вера помогла Набокову приучиться к регулярному труду».
Носик Б.М., Мир и Дар Набокова, СПб, «Золотой век»; «Диамант», 2000 г., с. 179-180 и 203.
В разные годы совместной жизни - а супруги прожили в браке 52 года - Вера Слоним :
Зарабатывала деньги, чтобы муж мог сосредоточиться на творчестве;
- была первой читательницей и критиком;
- вела переговоры с издателями, а иногда и судилась с ними;
- ассистировала на лекциях мужа;
- переписывала и перепечатывала его произведения;
- отвечала на письма (часто они только подписывались В.В. Набоковым
);
- обладая прекрасной памятью, уточняла цитаты (в том числе из произведений самого В.В. Набокова
).
Известно, что в США она получила право на ношение огнестрельного оружия и носила в сумочке пистолет, чтобы при случае защитить мужа.
Кроме этого, она водила машину и вела переговоры по телефону (муж-писатель этого не умел / не хотел, но стоял рядом).
И трижды она не позволила мужу сжечь рукопись «Лолиты»…
Характерный пример: профессор Эндрю Филд из Австралии прислал супругам в Швейцарию первую рукопись книги о В.В. Набокове объёмом в 670 страниц. Сам В.В. Набоков просто назвал рукопись «кретинской», а Вера Слоним прислала профессору 181 страницу правок и комментариев.
Обычно всюду они появлялись вдвоём – в том числе и на лекциях в университетах.
Вера Слоним часто пресекала попытки поклонников «долго пообщаться» с её мужем.
Характерно – даже дневник у них был один на двоих – точнее, с комментариям жены к записям мужа.
Незадолго до смерти В.В. Набоков написал в письме к жене: «Я бы поехал на лечение в больницу, если б можно было положить тебя в нагрудный карман. Но уже слишком поздно».
Прах Веры Слоним смешали с прахом Владимира Набокова и развеяли по ветру…
В одном из интервью В.В. Набоков заметил, что без жены он не смог бы написать ни одного романа…
Многие литературоведы считают Веру Слоним образцовой / лучшей писательской женой XX века.
(1902-01-05 )Ве́ра Евсе́евна Набо́кова (англ. Véra Nabokov , урождённая Сло́ним ; 5 января , Санкт-Петербург - 7 апреля , Веве) - литературный деятель, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия Владимира Набокова .
Биография
Родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Евсея Лазаревича Слонима (1865-1928), родом из Шклова , и Славы Борисовны Слоним (урождённой Фейгиной, 1872-1928), родившейся в Могилёве . После окончания Петербургского университета Евсею Слониму была присвоена степень кандидата права; работал лесопромышленником в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, был управляющим имением М. П. Родзянко (1913-1917). Племянница матери (двоюродная сестра Веры Слоним) - Анна Лазаревна Фейгина (1888-1972) - была близкой подругой Владимира Набокова.
Окончила шесть классов гимназии княгини Оболенской (1916) и седьмой класс в гимназии в Одессе (1919). Работала у отца в импортно-экспортной конторе (с 1922-го года) и издательстве «Орбис» (с 23-го). 15 апреля 1925 года вышла замуж за В. Набокова.
После переезда семьи в Берлин, училась в школе Stolze und Schrey (1928) и в это время работала стенографисткой в бюро «Attachi commercial» французского посольства. До прихода нацистов к власти в 33-м году, с весны 30-го года работала в адвокатском бюро «Weil, Gans & Dieckmann». Затем, спустя только два года, весной 35-го смогла устроиться в бюро «Ruthsspreicher», но вследствие гонений на служащих еврейского происхождения вынуждена была оставить и эту работу.
В. Набоков уезжает во Францию, а в конце апреля 37-го года В. Набокова и сын Дмитрий выезжают в Прагу, а затем семья Набоковых переезжает в Канны (Франция), где живут с июля 1937 года. В мае 1940 года покидают Францию и уезжают в США на пароходе «Champlain», при содействии Общества помощи еврейским иммигрантам HIAS . Летом 1940 года семья Набоковых жила в Вермонте, в 1941 году уезжают из Нью-Йорка, В. Набоков приглашён прочесть курс лекций в Стэнфордском университете .
В 1941 году В. Набокова и семья живут в Пало-Альто , где В. Набоков работает в университете, читая лекции и делая переводы русских классиков. Осенью переехали в Уэллсли, где Набоков также читал литературу в Wellesley College . Осенью 1942 года переезжают в Кембридж , где В. Набокова делала переводы и давала частные уроки. Иногда она заменяла мужа, Владимира Набокова, на лекциях, кроме того, выступала в качестве ассистента, литературного агента, секретаря, водителя В. Набокова, в поздние годы отвечала на многие адресованные ему письма.
Двоюродным братом Веры Набоковой был Вениамин Лейзерович Фейгин - отец композитора Леонида Фейгина . Способствовала эмиграции Л. Фейгина с женой, пианисткой Г. Максимовой, в Англию.
После смерти мужа перевела на русский его роман «Pale Fire » (англ.) под названием «Бледный огонь » (Ann Arbor: Ardis, 1983).
Напишите отзыв о статье "Набокова, Вера Евсеевна"
Примечания
Литература
- Фейгин Л. В. Моя жизнь. М., 1993
- Шифф Стейси. Вера (Миссис Владимир Набоков): Биография / Пер. с английского О. Кириченко. М., 2002
Ссылки
- gatchina3000.narod.ru/literatura/nabokov_v_v/museum/slonimveraevs.htm
Отрывок, характеризующий Набокова, Вера Евсеевна
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c"est le remord et la maladie. II n"est de bien que l"absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
Характер у Набокова был скверный: он дурачил биографов, ругался с журналистами, мог разнести книгу близкого друга, прикидывался близоруким, чтобы не здороваться
ЖЕНА НАБОКОВА
...за то, что, радости синоним,
сияет солнце без конца,
чертами своего лица
напоминая Веру Слоним
Иосиф БРОДСКИЙ
Н икто с полной уверенностью не знает, нужна ли писателю жена. И если она уже была в жизни, кем она являлась: доброй феей или мировым злом? По крайней мере, в русской литературе так уже повелось — судить жен. Есть в этом, конечно, что-то бытовое: а давеча Клава из третьей квартиры своего Федора снова сковородкой огрела. Не подходит она ему, не под-хо-дит! Писательские жены просто рангом повыше, а так, подход к ним тот же, на уровне товарищеского суда.
Вера Набокова не избежала ни похвал, ни упреков. Одни говорили, что она выиграла чемпионат среди писательских жен — была критиком, секретарем, переводчиком, слушательницей, литагентом, редактором, душеприказчиком. Другие называли ее железной девой, диктатором. Сам Набоков считал ее своим двойником, человеком, созданным по одной с ним мерке очень постаравшейся судьбой. В канун дня рождения великого русского и великого американского писателя вопрос стал ребром: а нужна ли была ему жена? И зачем?
ДЕВУШКА С ВОЛЧЬИМ ПРОФИЛЕМ
Познакомились они при загадочных обстоятельствах. Первая версия, набоковская: «Я познакомился с моей женой, Верой Слоним, на одном из эмигрантских благотворительных балов в Берлине, на этих балах русские девушки традиционно торговали пуншем, книгами, цветами и игрушками. Мы могли повстречаться и раньше, в Петербурге, в гостях у кого-нибудь из общих друзей». Они действительно могли встречаться и раньше, но в России между ними была бы пропасть кланового общества, и судьбе просто пришлось проделать большую работу, чтобы столкнуть их в Берлине, а не в Петербурге.
На балу она была в черной маске с волчьим профилем. Загадочная дама увлекла Сирина в ночной город на прогулку. Маску снять отказалась, вроде бы для того, чтобы Набоков внимательно усвоил то, что она говорит. А не отвлекался на ее красоту. Набоков усвоил, потому что говорила она о его творчестве. Внимание к своей персоне со стороны прекрасной незнакомки не могло не польстить юному Сирину. Благодарный, он написал стихотворение «Встреча» о романтической прогулке и маске. Стихотворение было напечатано в «Руле», и Вера поняла — маска сыграла свою правильную роль.
Дух русской литературы витает и над второй, более дерзкой версией: вроде бы Вера, которая была давно знакома с поэзией Набокова-Сирина, сама, как онегинская Татьяна, назначила ему свидание на мосту. Как и героиня «Дара», сотканная из черт подлинной Веры, Зина Мерц, будущая супруга зачитывала сборники Сирина до состояния пухлой затрепанности. Судьба судьбой, а к встрече Вера Слоним была подготовлена. Впрочем, сама Вера не очень любила, когда ее муж говорил об этом посторонним. Когда же Набоков уже был готов рассказать об их первой встрече американскому ученому, Вера резко оборвала его на полуслове, обратившись к любопытствующему: «Вы что, из КГБ?»
Отец Веры Евсей Слоним был родом из небогатой семьи, изучал право, но адвокатом так и не стал — пятый пункт помешал. Стал же крупным лесоторговцем, но в 1920 году вынужден был уехать из России, которой уже не были нужны толковые предприниматели. В Берлине он открыл издательство, выпускающее переводную литературу. Вера помогала отцу в этом, пока инфляция не снесла все его успешные начинания.
Все три дочери Евсея получили прекрасное образование. Вера, средняя, читала с трех лет и обладала уникальной памятью. Позже она станет «памятью Набокова», который частенько забывал и цитаты, и даже собственные тексты: Вера тут же подсказывала мужу и могла свободно цитировать огромные куски из его романов. Так же она знала наизусть «Евгения Онегина». «Жесткий диск» ее памяти, хранившийся в прекрасной головке, выдавал Набокову ценные сведения из глубины совместно прожитых лет: вроде цвета куртки, которую носил их сын Митя в трехлетнем возрасте.
Женитьба на еврейке была для Набокова концептуальным поступком. В.В. Набоков был сыном того самого В.Д. Набокова, погибшего от руки экстремистов-черносотенцев в 1922 году в Берлине. Набоков-отец всю жизнь боролся против юдофобии. В этом сын шел по стопам отца. Бывали случаи, когда он просто выходил из комнаты, оборвав собеседника на середине фразы, содержавшей антиеврейский намек. Иногда доходило до абсурда. Однажды писатель с женой отправился отдыхать на юг Франции. Там, в маленькой гостинице, которую держал отставной русский генерал, Набокову почудился дух антисемитизма. Несколько дней подряд он читал лекции генералу о значении евреев в русской жизни. После чего при упоминании самим Набоковым имени Андре Жид генерал строго отчитал писателя: «В моем доме прошу не выражаться»... До Веры, кстати, у Набокова были короткие романы с двумя еврейскими девушками. Третий роман затянулся на всю жизнь.
Эмигрантская жизнь была совсем не похожа на жизнь петербургскую, дореволюционную. Например, Евсей Слоним вовсе не был в восторге от такой партии для дочери. Это в России Набоков был бы завидной партией — аристократ, голубая кровь. Слоним как коммерсант понимал, что здесь, за границей, писательство обеспеченности совсем не гарантирует. Но Вера была девушкой своевольной, совета отцовского не спрашивала. Однажды они просто пришли ужинать к ее родителям, и Вера как бы невзначай проронила: «Нынче утром мы поженились».
МИССИЯ: ЖЕНА
С огромной долей вероятности можно предположить: Набоков размышлял, нужна ли ему, в сущности, жена вообще — ему, который привык к своему нищему счастью и к своей свободе. А жена — это отказ от свободы, мысли о будущем, бюджет, планирование. Но в Вере он нашел соратницу по творческой нищете. При этом он продолжал заниматься малоприбыльным репетиторством. Вера Набокова всяческую неустроенность быта терпела. Всю жизнь, по сути, они провели в меблированных комнатах, а когда маленького сына Митеньку знакомые спрашивали, где он живет, он отвечал: «В маленьких домах около дорог».
Набоков не любил писать за письменным столом, предпочитая диван или ванну. «Лолиту» он написал сидя на заднем сиденье их «бьюика», за рулем которого сидела Вера. Вместе они проехали по маршруту Гумберта Гумберта едва ли не через всю Америку, ночуя в мотелях, позже гениально им увековеченных. Затем Вера еще и спасала рукопись от уничтожения: пару раз Набоков в порыве гнева собирался выбросить ее в мусоропровод.
Набоков не только не умел водить машину. Еще в первые дни их семейной жизни он составил шутливый список вещей, которые он не умеет и никогда не научится делать: водить машину, печатать на машинке, говорить по-немецки (за столько лет жизни в Германии этот, мало сказать способный, — гениальный в отношении языков человек не удосужился выучить немецкий, потому что тот ему претил), складывать зонт, беседовать с обывателями. Все это до конца жизни за него делала Вера.
И еще она работала. Даже когда писатель Сирин стал знаменит, их берлинские доходы были по-прежнему скудны. Вера работала в адвокатской конторе: до последних дней она помнила тот адов труд, когда ломит спину от машинки, стенографии, перепечатки, переводов и — в придачу — тошнит от немецкой тупости, пошлости, канцеляризма. А Набоков занимался своим — романами. В череде романов родился их единственный сын Дмитрий. Поначалу В.В. был немного огорчен тем, что Вера занята ребенком и он не может ей диктовать. Жаловался, что это тормозит работу. Но сын есть сын, он был славный и сплошное очарование.
СОБАЧНИЦА-РАЗЛУЧНИЦА
Убегая от фашизма, Владимир, Вера и Митя переехали в Прагу, затем в Париж. В Канне между Владимиром и Верой состоялось неприятное объяснение. Незадолго до этого Вера от общих знакомых узнала о романе супруга с некой Ириной Гваданини, но молчала, ожидая решительных действий с его стороны. Набоков мучился, писал письма Ирине, с которой сблизился в Париже. Соперница была хороша собой, знала уйму стихов, была заядлой собачницей, дрессировщицей пуделей и даже подрабатывала стрижкой собак. Для Набокова, с его требовательным вкусом, это был выбор парадоксальный. Он всегда награждал несимпатичных героев дурацкими занятиями: а судьба, в свою очередь, подшутила над ним.
Вера поставила Набокова перед простым выбором. Он выбрал семью, но как-то не сразу, продолжая тайно писать письма Ирине и мучась от вульгарности обмана. Скоро Вера узнала об этом половинчатом решении и вообще перестала с ним разговаривать. В итоге этой мучительной драмы чувств Набоков все-таки остался с Верой: возможно, на чаше весов оказалась не только любовь, но и здоровый прагматизм. Что ждало его во втором браке? Ирина Гваданини, думается, справилась бы только со стрижкой. Или дрессурой.
ЖИЗНЬ КАК ДЕЛОПРОИЗВОДСТВО
В Америке, в пору его преподавания в Корнельском университете, Вера приходила вместе с ним на каждую лекцию. Она поддерживала его за локоть, в другой руке несла стопочку книг. Она сидела в первом ряду или где-нибудь поблизости, и взгляд Набокова-профессора был неизменно направлен на нее. По сути, все лекции были прочитаны Вере. Он называл ее ассистентом. Вера помогала ему во всем, иногда даже принимая экзамены. Во время занятий, когда он забывал цитату (а забывал он их постоянно), Вера молниеносно подсказывала ему. Она раздавала буклеты, манипулировала классной доской, писала мелом.
Все это вызывало различные толкования студентов. К примеру, считалось, что не Набоков ставит отметки, а его супруга: сторонники этой теории, рассчитывая на благосклонность, заискивающе улыбались именно Вере. Она не была суровой: когда помощник Набокова по самой строгой шкале предварительно оценил работы, она остановила его возле входа в аудиторию, просмотрела работы и... завысила все отметки.
Говорили, что их неразлучность объяснялась сердечной болезнью Набокова, а Вера всегда была наготове к оказанию помощи. Некоторые биографы пишут, что у писателя была аллергия на меловую пыль, но это, пожалуй, из области легенд — Набоков всю жизнь отличался превосходным здоровьем. Говорили и другое: что он стесняется своего некрасивого почерка (возможно, он просто ленился писать). Болтали даже, что Набоков был слепым, и она водила его как верная собака-поводырь: не единожды они входили в класс под руку.
Были и нелепые слухи, например о том, что Вера заставила Набокова жениться на себе, угрожая пистолетом, и до конца жизни держала мужа в заложниках. Впрочем, Вера действительно почти всегда носила в дамской сумочке браунинг: она была очень подозрительной и хотела как-то защитить свою семью. Еще в Германии она вращалась в кругу бывших офицеров и научилась отменно стрелять. А однажды Вера Евсеевна рассказывала, что, находясь под впечатлением «подвига» Фанни Каплан, тоже хотела кого-то застрелить: одни говорили, что Троцкого, другие — советского посла в Берлине.
Студенты (не зная о браунинге, конечно) относились к ней с опаской, не понимая, зачем преподаватель водит с собой жену. С ней боялись перемолвиться словечком, да она и была слишком сосредоточена на делах мужа. Коллеги по университету завидовали ее феноменальной памяти и отмечали ее необычайную преданность Набокову. Когда кандидатуру Набокова рассматривали в одном из университетов, один преподаватель заметил: «Какой смысл его брать? Всю работу делает она!» Швейцарцы, соседи Набоковых в Монтре, отмечали, что в окне за машинкой они видят горделивый профиль Веры. Это порождало уже другие слухи, что пишет романы именно она, а не Набоков.
Вся ее жизнь была делопроизводством. Обладая уникальным свойством упорядочивать и корректировать тексты безболезненно для Набокова, она много лет «перебеливала» его рукописи — переводила из письма в печатный текст. Часто он просто диктовал ей. Вдохновительница и помощница, Вера могла и отменить появление нового текста — к примеру, ей не понравилась идея романа о сиамских близнецах, который должен был стать апофеозом набоковской «мании двойников». Могла она и спасти от небытия погребенный под черновиками и трудами по энтомологии роман — Bend Sinister. Набоков совсем забыл о нем, все лето посвятив ловле бабочек. Она же предложила перевести «Евгения Онегина» на английский, при этом сама проделала огромную работу, перепечатав текст на трех тысячах листов.
В их бытовой жизни имелись просто потрясающие детали. Набоков так и не научился пользоваться телефоном. Он не мог разговаривать не только с обывателями, но и со всем остальным миром. От его имени всегда говорила Вера, а он стоял рядом с аппаратом.
Она вела переговоры с издательствами и уговаривала издателей идти на уступки, выбивала гонорары. Вела его переписку, ограждая от желающих познакомиться. Гений не имеет права добродушно потакать праздному желанию многих. Она писала письма, а Набоков их подписывал или просто одобрял. Многие ее письма начинались с уловки: «Владимир начал это письмо, но вынужден был в спешке переключиться на что-то другое и попросил меня продолжить...»
Таким образом, Вера Набокова создавала некую воздушную подушку между миром и писателем, ту самую дистанцию, недосягаемость, на которую жаловались окружающие. Возможно, это и было необходимо Набокову. Характер у него был скверный: он дурачил биографов, ругался с журналистами, мог разнести книгу близкого друга, прикидывался близоруким, чтобы не здороваться. Вера вела сухую учтивую переписку, и иногда сам Набоков отвечал от имени Веры, имитируя ее деловой тон. От этих игр у биографов образовалась жуткая путаница в письмах и головах. Когда нужен был нейтральный персонаж, Вера подписывалась именем выдуманного ассистента Корнельского университета. Ее дневная норма была около 15 писем, она проводила по 5-6 часов за письменным столом.
МОНОПОЛИЯ НА МУЖА
Вера была отлаженным механизмом, призванным поддерживать его Дар. Они оба были тружениками, но разного направления. Набоков как демиург рождал миры, населял их, заставлял жить. Вера — упорядочивала, выметала лишнее, чистила, скребла, выставляла напоказ. Она давала ему ощущение стабильности и основательности жизни. Естественно, что при этом Набоков сам не испытывал никакого интереса к обыденной реальности: скажем, к преподаванию и издательским делам. Существует версия, что именно Вера вынуждала его ходить на лекции, поэтому и сопровождала его всюду.
С другой стороны, ее вечное присутствие ограждало его (может быть, и напрасно) от живого общения. Она могла прервать его на полуслове, резко встать, давая собеседнику понять, что встреча закончена. Еще неизвестно, кому более мы обязаны непрозрачностью жизни Набокова — самому В.В. или же Вере.
В некоторых воспоминаниях Вера предстает как злой ангел: она буквально вырвала Сирина из эмигрантской литературной среды, установив жесткую монополию секретаря на аудиенции. При первом же знакомстве с новым человеком она ставила на нем «резолюцию», еще более категоричную, чем делал это сам Набоков. Она признавала, что более требовательна к людям, чем В.В., и что ей сразу же бросаются в глаза их низменные качества. По свидетельству учеников, Набоков не был мизантропом, отказ от общения мог быть следствием вердикта Веры. Она была человеком жестким, волевым, подозрительным.
Звучат и профессиональные упреки в ее адрес: мол, она была недостаточно образованной, чтобы давать советы. К примеру, ее переводы — английские, немецкие, французские — откровенно слабые. Хотя Вера помогла Набокову преодолеть отчуждение знакомого с детства, но все же неродного английского языка. И после его смерти одинокая восьмидесятилетняя женщина самоотверженно работала над переводом «Бледного пламени», именно это держало ее в рамках прежнего существования.
Набоков неоднократно подчеркивал, что ему необязательно возвращаться на родину, в полицейское государство: его Россия всегда была с ним — мир его детства, сын и Вера, которая создала комфортную оболочку из схожести вкусов, любви к словам, чуткости к красоте и чистоте языка.
Хотя схожесть их вкусов была не такой уже абсолютной. Они оба обладали цветовым восприятием языка, любили игры, но в то же время в отличие от Набокова Вера увлекалась политикой, живописью, театром. Его же затащить на спектакль было невозможно. Он терпеть не мог домашних животных, и Вера развешивала у себя в комнате фотографии кошек и собак, принадлежащих друзьям.
Романные жены у Набокова — исчадия ада, которые только и способны, что губить ростки прекрасного. Они заставляют терпеть вероломные измены и совокупляются по зову природы. Такова Марфинька, жена Цинцинната («тишь да гладь, а кусачая»), такова и жена Чернышевского в «Даре». Иные создания, к примеру Лиза из романа «Пнин», свою пошлость маскируют под видом прогрессивных девиц, которые постоянно находятся в развитии: то стихи слагают, то за психоаналитиков замуж выходят. Есть и другие, более роковые женщины, загадочные и не без вдохновительных признаков красоты: особенного строения яремной ямки, фиолетовой родинки, бархатных глаз, посаженных чуть выше обычного. Они похожи на прустовских героинь, которые губят писателя внутренним несоответствием его Дару.
Вера не была похожа ни на кого из них. Она повторяла, что у Набокова всегда хватало вкуса, чтобы не вводить ее в свои книги. Хотя это было лукавством: не целиком, так по частям — отдельными приметами, свойствами, репликами — она растворилась в героинях. Мы можем опознать ее в Зине и в Клэр. Но есть ощущение, что о ней мы никогда не узнаем всей правды. Во-первых, еще двадцать лет будут недоступны архивы Набокова. Во-вторых, правды в этом биографическом смысле не существует: у современников была правда очевидцев — друзей и недругов. А у Набокова была своя правда, правда мужа. Как принято говорить на товарищеских судах, ему жить.
Саша ДЕНИСОВА
В материале использованы фотографии: Hulton ARCHIVE/FotobankОшибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
| Вера Евсеевна Набокова (Véra Nabokov) |
|
| Ошибка создания миниатюры: Файл не найден В середине 1920-х |
|
|
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
|
| Имя при рождении: |
Вера Слоним |
|---|---|
| Род деятельности: |
переводчик, редактор |
| Дата рождения: | |
| Гражданство: |
США 22x20px США |
| Подданство: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Страна: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Дата смерти: | |
| Отец: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Мать: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Супруг: | |
| Супруга: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Дети: | |
| Награды и премии: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Автограф: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Сайт: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Разное: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). | |
| [[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке | |
Ве́ра Евсе́евна Набо́кова (англ. Véra Nabokov , урождённая Сло́ним ; 5 января , Санкт-Петербург - 7 апреля , Веве) - литературный деятель, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия Владимира Набокова .
Биография
Родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Евсея Лазаревича Слонима (1865-1928), родом из Шклова , и Славы Борисовны Слоним (урождённой Фейгиной, 1872-1928), родившейся в Могилёве . После окончания Петербургского университета Евсею Слониму была присвоена степень кандидата права; работал лесопромышленником в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, был управляющим имением М. П. Родзянко (1913-1917). Племянница матери (двоюродная сестра Веры Слоним) - Анна Лазаревна Фейгина (1888-1972) - была близкой подругой Владимира Набокова.
В 1941 году В. Набокова и семья живут в Пало-Альто , где В. Набоков работает в университете, читая лекции и делая переводы русских классиков. Осенью переехали в Уэллсли, где Набоков также читал литературу в Wellesley College . Осенью 1942 года переезжают в Кембридж , где В. Набокова делала переводы и давала частные уроки. Иногда она заменяла мужа, Владимира Набокова, на лекциях, кроме того, выступала в качестве ассистента, литературного агента, секретаря, водителя В. Набокова, в поздние годы отвечала на многие адресованные ему письма.
Двоюродным братом Веры Набоковой был Вениамин Лейзерович Фейгин - отец композитора Леонида Фейгина . Способствовала эмиграции Л. Фейгина с женой, пианисткой Г. Максимовой, в Англию.
После смерти мужа перевела на русский его роман «Pale Fire » (англ.) под названием «Бледный огонь » (Ann Arbor: Ardis, 1983).
Напишите отзыв о статье "Набокова, Вера Евсеевна"
Примечания
Литература
- Фейгин Л. В. Моя жизнь. М., 1993
- Шифф Стейси. Вера (Миссис Владимир Набоков): Биография / Пер. с английского О. Кириченко. М., 2002
Ссылки
- http://gatchina3000.narod.ru/literatura/nabokov_v_v/museum/slonimveraevs.htm
Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Отрывок, характеризующий Набокова, Вера Евсеевна
Мы двинулись к прозрачному, светящемуся золотом, горизонтальному «тоннелю», которых здесь было великое множество, и по которым постоянно, туда-сюда плавно двигались сущности.– Это что, вроде земного поезда? – засмеявшись забавному сравнению, спросила я.
– Нет, не так это просто... – ответила Стелла. – Я в нём была, это как бы «поезд времени», если хочешь так его называть...
– Но ведь времени здесь нет? – удивилась я.
– Так-то оно так, но это разные места обитания сущностей... Тех, которые умерли тысячи лет назад, и тех, которые пришли только сейчас. Мне это бабушка показала. Это там я нашла Гарольда... Хочешь посмотреть?
Ну, конечно же, я хотела! И, казалось, ничто на свете не могло бы меня остановить! Эти потрясающие «шаги в неизвестное» будоражили моё и так уже слишком живое воображение и не давали спокойно жить, пока я, уже почти падая от усталости, но дико довольная увиденным, не возвращалась в своё «забытое» физическое тело, и не валилась спать, стараясь отдохнуть хотя бы час, чтобы зарядить свои окончательно «севшие» жизненные «батареи»...
Так, не останавливаясь, мы снова преспокойно продолжали своё маленькое путешествие, теперь уже покойно «плывя», повиснув в мягком, проникающем в каждую клеточку, убаюкивающем душу «тоннеле», с наслаждением наблюдая дивное перетекание друг через друга кем-то создаваемых, ослепительно красочных (наподобие Стеллиного) и очень разных «миров», которые то уплотнялись, то исчезали, оставляя за собой развевающиеся хвосты сверкающих дивными цветами радуг...
Неожиданно вся эта нежнейшая красота рассыпалась на сверкающие кусочки, и нам во всем своём великолепии открылся блистающий, умытый звёздной росой, грандиозный по своей красоте, мир...
У нас от неожиданности захватило дух...
– Ой, красоти-и-ще како-о-е!.. Ма-а-амочка моя!.. – выдохнула малышка.
У меня тоже от щемящего восторга перехватило дыхание и, вместо слов, вдруг захотелось плакать...
– А кто же здесь живёт?.. – Стелла дёрнула меня за руку. – Ну, как ты думаешь, кто здесь живёт?..
Я понятия не имела, кем могут быть счастливые обитатели подобного мира, но мне вдруг очень захотелось это узнать.
– Пошли! – решительно сказала я и потянула Стеллу за собой.
Нам открылся дивный пейзаж... Он был очень похож на земной и, в то же время, резко отличался. Вроде бы перед нами было настоящее изумрудно зелёное «земное» поле, поросшее сочной, очень высокой шелковистой травой, но в то же время я понимала, что это не земля, а что-то очень на неё похожее, но чересчур уж идеальное... ненастоящее. И на этом, слишком красивом, человеческими ступнями не тронутом, поле, будто красные капли крови, рассыпавшись по всей долине, насколько охватывал глаз, алели невиданные маки... Их огромные яркие чашечки тяжело колыхались, не выдерживая веса игриво садившихся на цветы, большущих, переливающихся хаосом сумасшедших красок, бриллиантовых бабочек... Странное фиолетовое небо полыхало дымкой золотистых облаков, время от времени освещаясь яркими лучами голубого солнца... Это был удивительно красивый, созданный чьей-то буйной фантазией и слепящий миллионами незнакомых оттенков, фантастический мир... А по этому миру шёл человек... Это была малюсенькая, хрупкая девочка, издали чем-то очень похожая на Стеллу. Мы буквально застыли, боясь нечаянно чем-то её спугнуть, но девочка, не обращая на нас никакого внимания, спокойно шла по зелёному полю, почти полностью скрывшись в сочной траве... а над её пушистой головкой клубился прозрачный, мерцающий звёздами, фиолетовый туман, создавая над ней дивный движущийся ореол. Её длинные, блестящие, фиолетовые волосы «вспыхивали» золотом, ласково перебираемые лёгким ветерком, который, играясь, время от времени шаловливо целовал её нежные, бледные щёчки. Малютка казалась очень необычной, и абсолютно спокойной...
– Заговорим? – тихо спросила Стелла.
В тот момент девочка почти поравнялась с нами и, как будто очнувшись от каких-то своих далёких грёз, удивлённо подняла на нас свои странные, очень большие и раскосые... фиолетовые глаза. Она была необыкновенно красива какой-то чужой, дикой, неземной красотой и выглядела очень одинокой...
– Здравствуй, девочка! Почему ты такая грустная идёшь? Тебе нужна какая-то помощь? – осторожно спросила Стелла.
Загрузка...
